--2
Иллюстрация Г. Росса к "Рубайяту" Омара Хайяма
"Мы укрепляем нашу репутацию, ставя себя в
ситуации, в которых люди обычно ведут себя недостойно, но при этом воздерживаясь от недостойного поведения. Мы
ищем условия, при которых определенное поведение получает положительное
подкрепление, а затем отказываемся вести себя так; мы заигрываем с искушениями,
как аскет в пустыне, выпячивающий до максимума добродетельность своего
"умерщвления плоти", устраиваясь так, чтобы поблизости были красивые
женщины и вкусная еда. Мы продолжаем бичевать себя, уподобляясь флагеллантам,
когда мы могли бы легко прекратить это, или выбираем судьбу мученика, когда мы
могли бы её избежать.
Когда мы стараемся щадить честь (и самолюбие)
других, мы пытаемся затушевать очевидность причин их поведения. Мы прибегаем к
мягким увещеваниям, а не к наказаниям, потому что условное положительное
подкрепление менее бросается в глаза, чем безусловное, и уклонение более
похвально, чем бегство. Зная, что намёка будет достаточно, мы даем студенту
его, а не выдаем ему готовый ответ, который от этого не был бы ему зачтен. Мы
всего лишь предлагаем или советуем, а не приказываем. Мы даем разрешение тем,
кто наперекор всему намерен вести себя неподобающим образом, подобно епископу,
который, будучи главой на званом обеде, воскликнул: "Те, кому надо курить,
пусть курят." Мы помогаем людям сохранить лицо, соглашаясь с их объяснениями
своего поведения, сколь бы маловероятными они ни были. И мы испытываем порядочность
людей, давая им шанс вести себя непорядочно. У Чосера (в "Кентерберийских рассказах") терпеливая Гризельда
доказала верность мужу, противостоя тем потрясающим возможностям изменить ему,
которые он ей дал.
Конечно, воздавать похвалу в обратной
пропорции к весомости причин, управляющих поведением, может быть просто
результатом хорошего воспитания. Мы расчетливо используем наши возможности. Нет
смысла одобрять человека за то, что он намерен делать в любом случае, и мы
оцениваем шансы этого, исходя из доступной нам информации. И мы наверняка будем
хвалить человека, если мы знаем, что нет другого способа добиться от него
желаемого, и что у него нет никаких других причин вести себя по-другому. Мы не
будем хвалить, зная, что похвала ничего не изменит. Мы не тратим похвал на рефлексы,
потому что оперантным подкреплением усилить их очень трудно, а зачастую вообще
не возможно. Мы не благодарим за то, что было сделано случайно. Мы также
воздерживаемся от благодарности, если её выразит кто-то другой. Например, мы не
благодарим людей за раздачу милостыни, если они заранее раструбили об этом,
поскольку "они уже получили награду свою." (Рациональное
использование ресурсов часто яснее видно в отношении наказаний. Обычно не
наказывают тогда, когда это не вызовет никаких изменений поведения, например, если
проступок совершен случайно или же умственно отсталым или психопатом).
Хорошим воспитанием можно также объяснить то,
почему мы не хвалим людей, которые очевидно усердствуют только ради похвалы.
Поступок заслуживает похвалы, только если он нечто больше, чем просто похвален.
Если те, кто усердствует ради похвалы, не делают сверх того ничего полезного,
то хвалить их совершенно напрасно. Такая похвала может даже повредить действию
других факторов подкрепления; спортсмен, который стремится "сорвать
аплодисменты", который "играет на публику", менее чувствительно
реагирует на факторы подкрепления, заложенные в самой игре.
Очевидно, что мы заинтересованы в разумном
применении, называя награды и наказания заслуженными или незаслуженными и
справедливыми или несправедливыми. Нам важно то, что человек действительно
"заслуживает" или, как это растолковывают словари - то, на что он "по
праву достоин, или что по справедливости полагается, на что можно претендовать
по праву за совершенные дела или проявленные качества." Слишком щедрая
награда больше, чем это необходимо для поддержания желательного поведения.
Особенно несправедлив тот случай, когда не было сделано вообще ничего, чтобы
заслужить награду, или когда то, что было сделано на самом деле, заслуживает
наказания. Слишком тяжелое наказание также несправедливо, особенно тогда, когда
человек ничего не сделал, чтобы заслужить его, или когда он вел себя хорошо.
Несоразмерные последствия действий вредны и могут вызвать проблемы; например, везение
часто делает людей ленивыми, а невезение часто губит усердных. (В данном случае
положительное подкрепление вовсе не обязательно дают другие люди. Удачи и
неудачи создают проблемы, когда они "объективно" незаслуженны.)
Мы стараемся поправить "неправильные"
факторы подкрепления, когда говорим, что человек должен "быть
благодарен" своей удаче. Этим подразумевается, что он должен и далее
продолжать действовать таким же образом, потому что он за это уже получил
достаточно подкрепления. В самом деле, распространено мнение, что человек способен ценить вещи только тогда, когда
он действительно их заработал. [Этимология слова "ценить" очень
важна. Оценить поведение человека - это
значит определить его ценность. "Ценить" и "уважать" -
близкие по смыслу слова. Мы ценим поведение в смысле оценки целесообразности
дать ему (положительное) подкрепление. Мы его уважаем, просто обратив на него
внимание. (По-польски "увага"
значит: "внимание" - примечание behaviorist-socialist.) Таким образом, мы уважаем достойного противника в том смысле, что его сила
заслуживает внимания. Человек добивается уважения, завоевывая внимание, и мы
нисколько не уважаем тех, кто "недостоин нашего внимания." Мы,
несомненно, обращаем особое внимание на те вещи, которые мы уважаем и ценим, но
при этом мы не обязательно устанавливаем их цену].
Однако существует нечто бóльшее, чем
воспитанность или подобающая оценка подкрепителей, в нашем отношении к
достоинству или ценности. Мы не только хвалим, благодарим, одобряем или
аплодируем человеку, мы ещё и "восхищаемся" им, а это слово близко по
значению к "изумляться" или "поражаться." Мы благоговеем
перед необъяснимым, и поэтому вовсе не удивительно, что нам свойственно
восхищаться поведением тем сильнее, чем менее мы его понимаем. И, конечно, то,
что мы не понимаем, мы приписываем "свободной личности". Трубадур средневековья,
распевавший свою поэму, должен был
казаться одержимым (да и сам он призвал музы, чтобы они вдохновили его),
подобно тому, как современный актер, говорящий по памяти слова своей роли,
кажется одержимым действующим лицом пьесы, которое он исполняет. Боги вещали
устами оракулов и жрецов, которые декламировали священные книги. У интуитивных
математиков идеи появляются загадочным образом в ходе бессознательных процессов
мышления, и такими восхищаются больше, чем математиками, деятельность которых
состоит из логически обоснованных шагов. Творческий гений художника,
композитора или писателя кажется сверхъестественным.
Нам кажется, что мы столкнулись с чудом, когда
мы восхищаемся таким поведением, потому что мы не видим возможности дать ему
подкрепление каким-нибудь иным способом. Мы можем принудить солдат рисковать
жизнью, или щедро платить им за это, но ни в том, ни в другом случае мы не
можем ими восхищаться. А вот побудить человека рисковать своей жизнью, когда он
это не "обязан", и когда за это нет никакого очевидного вознаграждения,
то тут уместно только восхищение. Разница между выражением восхищения и
изъявлением благодарности ясна: мы восхищаемся поведением, на которое даже восхищение
не может повлиять. Мы можем называть научные открытия, произведения искусства,
музыку или книги восхитительными, но лишь в такое время или таким образом, что
мы не можем повлиять на ученого, художника, композитора или писателя, хотя нам
следует также выразить благодарность и предложить иное воздаяние, если это возможно.
Мы восхищаемся дарами наследственности -
физической красотой, ловкостью или доблестью народа, семьи или
отдельного человека - однако без намерения изменить их. (Восхищение может со
временем изменить наследственность, изменив её искусственной селекцией, но в
гораздо бóльшем временнóм масштабе).
То, что можно назвать защитой чести, имеет
много общих черт с борьбой за свободу. Прекращение положительного подкрепления
имеет отрицательное действие, и когда люди лишены благодарности или восхищения,
или даже просто возможности благодарности или восхищения, они отвечают
соответствующим образом. Они убегают от тех, кто лишает их этого или нападают
на них, чтобы ослабить их эффективность. Литература чести выявляет тех, кто вредит
человеческому достоинству; она описывает приёмы, которые они используют, и
рекомендует необходимые меры противодействия. Подобно литературе свободы, она
не уделяет много внимания просто уклонению от них, по-видимому потому, что
учить этому излишне. Вместо этого она концентрирует внимание на ослаблении тех,
кто вредит достоинству других. Эти меры редко столь же насильственны, как те,
которые рекомендуются в литературы свободы - вероятно потому, что утрата чести
обычно менее неприятна, чем боль или смерти. Они часто являются по сути
словесным протестом; мы реагируем на тех, кто лишает нас должного достоинства,
протестуя, противодействуя, или осуждая их и их действия. (Чувство, которое
свойственно человеку, когда он протестует, обычно называют обидой, смысл
которой определяется как "выражение возмущенного недовольства", но мы
протестуем не потому, что мы ощущаем обиду.
Мы протестуем и чувствуем обиду одновременно,
потому что нас лишили возможности быть объектом восхищения или благодарности.)
Большая часть литературы достоинства
занимается вопросами справедливости и соразмерности наград и наказаний. И свобода,
и честь остаются под угрозой, пока наказание считается целесообразным.
Экономика внесла в эту литературу принцип определения справедливой цены или
справедливого воздаяния. Первый протест ребенка: "Это несправедливо",
как правило, относится к размеру вознаграждения или наказания. Здесь мы имеем
дело с той частью литературы достоинства, которая протестует против
посягательств на достоинство личности. Индивид протестует (и при этом чувствует
возмущение), когда его излишне притесняют, строят ему козни, помыкают им, вынуждают
работать с неисправными инструментами, издеваются при помощи якобы невинных
шуток, или заставляют вести себя унизительно, например в тюрьме или концлагере.
Он протестует и возмущается, когда власть выдумывает какую-либо ненужную
управленческую меру. Мы оскорбляем его, предлагая заплатить за услуги, которые
он оказал безвозмездно, потому что этим мы инсинуируем, что у него куда меньше
щедрости или великодушия. Ученик протестует, если мы подсказываем ему ответ,
который он сам знает, потому что этим мы уничтожаем его шанс получить хорошую
оценку за знание этого. Давая святоше доказательство существования бога, мы
уничтожаем его притязания на безусловную веру. Мистики гнушаются ортодоксами,
ведь любители разводить антиномии (отрицание универсальности моральных принципов)
считают, что вести себя хорошо, следуя заповедям - отнюдь не истинная
добродетель. Гражданские права не так-то легко защищать перед лицом полиции.
Требовать от гражданина принять присягу верности - значит уничтожить
определенную часть его лояльности, которой он в противном случае мог бы
гордиться, поскольку впоследствии любое лояльное поведение может быть приписано
принятию присяги.
Художник протестует (и возмущается), когда ему
говорят, что он рисует картины, которые хорошо продаются, а литератор - что он
пишет на заказ, или политик - что он поддерживает законодательную инициативу,
чтобы залучить избирателей. Мы склонны возражать (и возмущаться), когда нам
говорят, что мы подражаем человеку, которым восхищаемся, или всего лишь
повторяем то, что где-то слышали или прочли в книгах. Мы протестуем против (и
возмущаются) любого предположения о том, что отрицательные последствия, вопреки
которым мы ведём себя достойно, незначительны. Соответственно, мы возражаем,
когда нам говорят, что гора, на которую мы собираемся подняться, на самом деле
пустячная; что враг, на которого мы собираемся напасть, на самом деле не силён;
что работа, которую мы делаем, на самом деле нетрудная; или, - как писал
Ларошфуко - что мы ведем себя хорошо, потому что не имеем силы характера, чтобы
вести себя плохо. Когда П. В. Бриджмен утверждал, что ученые особенно склонны
признавать и исправлять свои ошибки потому, что в науке любая ошибка будет
вскорости обнаружена кем-то другим, то ему дали понять, что он бросает вызов
добродетели ученых.
Время от времени казалось, что прогресс в прикладной
физике и биологии угрожает ценностям или достоинству людей - это когда они
сокращали возможности получать благодарность или вызывать благоговение.
Медицинская наука сократила необходимость молча терпеть боль и возможность
вызывать этим восхищение. Для зданий, построенных согласно нормам противопожарной
безопасности, не нужны отважные пожарные, для безопасных судов - отважные
моряки, а для безопасных самолетов - отважные пилоты. Современное животноводство
не нуждается в услугах Геракла (намек на
очистку Авгиевых конюшен - примечание behaviorist-socialist.) Когда больше не требуется изматывающей и опасной работы, трудолюбивые
и храбрые люди начинают казаться глупцами.
В этом вопросе литература достоинства вступает
в конфликт с литературой свободы, которая ратует за сокращение отрицательных
факторов в повседневной жизни, чтобы поведение было менее трудным, опасным или
болезненным; однако забота о достоинстве личности иногда торжествует над освобождением
от действия отрицательных стимулов. Пример тому - это когда совершенно независимо
от медицинской стороны дела, обезболивание родов не столь охотно принимается,
как обезболивание при лечении зубов. Военный эксперт Дж.Ф.Ц. Фуллер писал:
"Самые высокие военные награды даются за храбрость, а не за ум, и
внедрение любого нового вида оружия, которое сильнее индивидуальной доблести,
наталкивается на сопротивление." Некоторые устройства, снижающие затраты труда,
по-прежнему отвергаются на том основании, что они снижают ценность продукции. Говорят,
что пильщики вручную были против введения лесопилок и уничтожали их, потому что
их рабочие места оказались под угрозой, но ещё важнее было то, что лесопилки
снизили ценность их труда, уменьшив цены на пиленые доски. Однако в этом
конфликте свобода, как правило, побеждает достоинство. Людьми восхищаются,
когда они подвергают себя опасностям, тяжелому труду и страданиям, но почти
каждый готов отказаться от такой чести.
Но технологии поведения приходится намного
труднее, чем технологиям, созданным физикой и биологией, поскольку она угрожает
слишком многим таинственным свойствам души. Алфавит был великим изобретением,
которое позволило людям сохранять и передавать записи речевого поведения и легко
учиться тому, что прежде давалось нелегко - то есть учиться по книгам, а не в
непосредственном и, возможно, опасном столкновении с реальным миром. Но до того,
как люди поняли необычайные преимущества возможности учиться на опыте других,
кажущееся аннулирование личного опыта считалось нежелательным. В диалоге
Платона "Федр" египетский
царь Тамус аргументирует это так, что те, кто учатся по книгам, обладают лишь
видимостью мудрости, а не самой мудростью. Просто прочесть что-то написанное
куда менее похвально, чем высказать то же самое "по наитию". Человек,
который читает книгу, кажется всезнайкой, но тем не менее, согласно Тамусу, он
"ничего не знает". И когда текст используется, чтобы помочь памяти,
Тамус утверждал, что память будет деградировать от неупотребления. Читать менее
похвально, чем декламировать по памяти. Технология поведения имеет в запасе
много других способов, которые, уменьшая потребность в изнурительной,
мучительной и опасной работе, уменьшают возможности быть объектом восхищения.
Логарифмическая линейка, арифмометр и компьютер являются врагами арифметики в
уме. Но и здесь преимущества освобождения от отрицательных стимулов могут
компенсировать утрату восхищения.
Может показаться, что за исключением технических
приложений, нет преимуществ, компенсирующих умаление достоинства или чести по
вине фундаментального научного анализа (поведения). Однако суть научного
прогресса такова, что функции автономной личности ("души") отпадают
одна за другой по мере всё лучшего понимания роли окружающей среды. Научная
концепция кажется унижающей личность, потому что в конце концов не останется
ничего, что можно поставить в заслугу автономной личности. А что касается
благоговения в смысле изумления, то поведение, которым мы восхищаемся - это
поведение, которое мы пока не можем объяснить. Наука, естественно, стремится к
наиболее полному объяснению такого поведения; её целью является развенчание
всяческих "чудес". Защитники достоинства могут протестовать, но этим
они лишь задерживают достижения, за которые в традиционных условиях человек получил
бы наибольшую благодарность и максимум восхищения.
Мы признаем достоинство и честь человека,
когда мы хвалим его на то, что он сделал. Количество получаемой им похвалы
обратно пропорционально очевидности причин его поведения. Если мы не знаем,
почему человек поступает именно так, мы приписываем причину его поведения ему
самому. Мы сами стараемся получить дополнительную похвалу для себя самих,
скрывая причины того, почему мы ведем себя именно так, или утверждая, что
действуем в силу менее весомых причин. Мы избегаем ущерба для достоинства
других людей, незаметно манипулируя ими. Мы восхищаемся людьми в меру нашей
неспособности объяснить причины их поведения, а слово "восхищаться"
близко по значению к слову "изумляться." То, что можно назвать
литературой достоинства, озабочено обеспечением должного воздаяния. Она может
протестовать против достижений в области технологии, в том числе и технологии
поведения, потому что они уменьшают возможности быть объектом восхищения, а
также против фундаментального анализа поведения, поскольку он предлагает
альтернативное объяснение поведения, заслуга за которое ранее приписывалась
индивидам. Эта литература, таким образом, стоит преградой на пути дальнейших
достижений человечества."
Комментариев нет:
Отправить комментарий