БАРО "АЛЬТЕРНАТИВА" - 10

Выкладываю перевод последнего отрывка из книги Рудольфа Баро "Альтернатива". Все приводимые автором цитаты Маркса, Энгельса и Ленина я перевожу с указанием места в собраниях сочинений Маркса и Энгельса (MEW) и Ленина (LW) на немецком языке, изданных в ГДР, но без сверки с официальным текстом на русском. Мои краткие примечания в тексте - (в скобках курсивом).

*  *  *

Рудольф Баро:

"После Гражданской войны (в России) оказалось, что 6 миллионов членов профсоюзов, о которых говорилось ранее, никоим образом не означают существования рабочего класса, способного действовать и управлять (страной). (???) Сам Ленин избрал столь резкую формулировку для отсутствия этой важнейшей «шестеренки» в механизме (власти над) крестьянством, что оппоненты обвиняли его в том, что по его же собственным словам, он диктаторствует от имени несуществующего класса. Ленин фактически изобразил ситуацию таким образом, что партия (большевиков) стала эрзацем, заменителем рабочего класса. В тот период, когда формировался аппарат власти для решения положительных задач революции, когда он обретал свою фундаментальную форму, структура которой была неизменной на протяжении десятилетий, подавляющему большинству рабочих нельзя было позволить иметь хотя бы совещательное право голоса, потому что оно из-за остановки крупных промышленных предприятий было деклассировано, «выброшено из классовой колеи». «Фабрики и фабрики остановлены - пролетариат ослаблен, раздроблен, обессилен» (LW, т. 33, стр. 3). «Поскольку крупная капиталистическая промышленность была разрушена, поскольку закрыты фабрики и заводы, постольку и исчез пролетариат» (LW, т. 33, стр. 46). Более того: «Когда говорят о «рабочих», очень часто думают, что имеется в виду фабричный пролетариат. Это на  амом деле это совсем не то. После войны на наши заводы и фабрики пришли люди, которые вовсе не были пролетариями; они пришли, чтобы избежать мобилизации на войну; и таковы ли сейчас (в 1921 г.) социальные и экономические условия, чтобы настоящие пролетарии пощли работать на заводы и фабрики?» (LW, т. 33, с. 286). Кроме того, с Октябрь(ской революции) один за другим контингенты сознательных элементов мобилизовались для решения ключевых военных и политических задач и для создания нового аппарата (власти). Так что буржуазия «совершенно правильно считает, что настоящие «силы рабочего класса» в нашее время состоят из властвующего авангарда этого класса (Российской коммунистической партии...) плюс элементов, которые наиболее ослаблены деклассированием и сильно подвержены меньшевистским и анархистским шатаниям.» (LW, т. 33, стр. 7).

Это значит, что советская власть, диктатура пролетариата, уже тогда основывалась на монопольном господстве Коммунистической партии. Ленин продолжал: «Под лозунгом "Больше веры в силы рабочего класса" в настоящее время на самом деле осуществляется усиление меньшевистских и анархистских влияний: Кронштадт(ское восстание) показало и доказало это со всей ясностью весной 1921 года» (LW, том 33, стр.7). Авангард представял только «исторические», будущие интересы рабочего класса, но не его непосредственные интересы. Отныне вопрос стоял уже не о том, доверяет ли рабочий класс партии, ее руководителям, а о том, может ли партия доверять рабочему классу.(!!!) Время от времени делаются заверения в этом (доверии). Не рабочие благодарят своих лидеров, а лидеры благодарят рабочих за их работу, и это стало нормальным. Патернализм стал основным принципом отношений между партийным аппаратом и рабочим классом. В этой ситуации, рассчитанной на долгосрочный эффект, любые рамки, уже существующие и имеющие значение для дальнейшего развития субъективных производительных сил и для ограничения непроизводительного потребления, могут быть определены только зависящим от внутрипартийного развития уровнем «педагогической» квалификации и просвщенности «воспитателя». Это - причина паралича и истребления наиболее сознательных элементов сталинским аппаратом, что имело разрушительный эффект, сделав невозможным расширение этих рамок и возможным произвол самых глупых, политически и морально примитивных бюрократов.

Дилемма ленинизма, из-за которой после смерти Ленина разрушилось единство старого партийного ядра, ярче всего выражается в том, что ленинское лекарство против бюрократизма - это набор новых, свежих кадров из рабочего класса, их вербовка в аппарат, который давно уже был противником народных масс. Всякий раз, когда оппозиция говорила о бюрократизме и тем самым более или менее сознательно нападала на роль самого партийного аппарата, а не одни лишь бюрократические перегибы в советском аппарате, Ленин защищался встречным вопросом: а где же надежные и образованные рабочие кадры, которые вы подготовили, чтобы мы могли назначить наших людей на те должности, где нам теперь придется использовать чуждые элементы? Ленин и не мог аргументировать иначе, так как он уже понял, что борьба с бюрократизмом, т. е. его существованием, займет столько же времени, сколько и создание материальной базы социализма. Он, конечно, не предвидел, что воспитательная работа в массах всегда будет иметь лишь тот результат, что ее наиболее энергичные и образованные элементы пойдут на (карьерное) повышение и тем самым увековечат опеку над незрелыми и не способными управлять массами.

С точки зрения нашего современного опыта Ленин явно заблудился в поисках причин бюрократизма. На XI съезде ВКП(б) он описал случай, когда покупка французских мясных консервов на малоценные советские бумажные деньги, т. е. чрезвычайно выгодная сделка, была бы невозможна без Каменева, который заменял Ленина в Совете Народных Комиссаров во время его болезни. «...как смогли бы граждане России решить такой вопрос без Политбюро ЦК ВКП(б)! ... Это представление, конечно, из области сверхъестественного.» «В материалах следствия я вижу, что один ответственный коммунист сказал другому ответственному коммунисту: "В дальнейшем я вообще не буду с вами разговаривать без адвоката." Но по материалам следствия также видно, что "виновных не найдено" ...виновных нет, но есть хаос, неразбериха и невежество. Вредители, конечно, тоже есть, «но как можно с ними бороться, если ситуация такова, как я описал? Это вреднее всякого саботажа» (LW, т. 33, стр. 280 и далее). Однако в чем Ленин видел причину? «Все учреждения были уведомлены. Чего не хватало? Культуры у 99% работников Московской потребительской кооперации...» «Любой приказчик, прошедший школу крупного капиталистического предприятия, знает, что делать в подобном случае...» «Чего нет, так это культурного подхода к простейшим государственным делам».

Между тем, самое позднее ГДР и ЧССР доказали, что любой приказчик в нашей системе разучится, что делать в таких случаях. То, что Ленин тогда ошибочно приписывал именно русской некультурности, было лишь началом того, что Андраш Хегедюш, бывший премьер-министр Венгрии, несколько лет назад назвал «системой организованной безответственности». Венграм это давно известно. При Марии Терезии лозунгом в армии Дунайской монархии (Австро-Венгрии) было: «Лучше не делать ничего, чем что-то сделать не так». Этот менталитет царит в любой бюрократии и иерархии, члены которой несут ответственность только перед вышестоящими и зависят только от вышестоящих и в принципе не обладают навыками сотрудничества на одном уровне.

Ленин, конечно, сразу же обнаружил тенденцию новых кадров к бюрократизации, которая, очевидно, должна была быть обусловлена сущностью самих учреждений. Ведь почему же еще он хотел не отпускать в аппарат хотя бы тех, кто должен был заниматься политическим и культурным просвещением непосредственно в массах? «Кто принадлежит к учреждению, тот бюрократизируется...» (LW, т. 33, стр. 57). В ответе на щекотливые вопросы наши пропагандисты сегодня гораздо больше внимания обоащают на выражение физиономий своего начальства, чем на реакции публики, которую они должны убеждать.

Однако в существовавших обстоятельствах Ленин и сам прибегал к бюрократическим средствам. Его борьба против бюрократизма и таких его последствий, как коррупция и т. д., привела его к хлопотам об учреждении, которое было всего лишь частью аппарата: Рабоче-крестьянской инспекции ("Рабкрин" или РКИ) как органе власти. Хотя он и разочаровался в ней, свое последнее крупное эссе он посвятил программе и обоснованию ее реорганизации. Поскольку она должна была решать две основные задачи: выгонять жуликов из учреждений и рационализировать управленческую работу по западному образцу, он хотел сосредоточить здесь «наилучшие элементы, имеющиеся в России». И он описал образец таких чиновников, которые должны были сочетать в себе революционную неподкупность и профессионализм.

Однако со своим предложением ему пришлось столкнуться с презрительными насмешками со стороны партийных и советских бюрократов, которые в данном случае победили его. Между прочим, Народный Комиссариат Рабоче-Крестьянской Инспекции до апреля 1922 года возглавлял Сталин; именно аппарат Сталина Ленин хотел разгромить и создать заново. Однако РКИ как была, так и осталась провальной не потому, что в данном случае хотели изгнать чёрта дьяволом, а потому, что аппарат не способен излечить другой аппарат. Ленин был не первым, кто придумал такое учреждение. В 1722 году, за три года до своей смерти, Петр I учредил «Прокуратуру» для надзора за функциями всего управленческого аппарата.

Самый гуманный и просвещенный деспот в истории Индии, великий Ашока - император династии Маурия за два с половиной века до нашей эры тоже имел свою «РКИ», своих «уполномоченных справедливости», которые должны были надзирать за моральным обликом и деятельностью обширного чиновничества и защищать народ от их произвола... Любая государственная рабоче-крестьянская инспекция - это признание отсутствия того народного контроля, который должна была создать (Парижская) коммуна, и  доказательство обособления государственной машины от трудящихся.

Если проследить только политическое развитие, которое происходило внутри партии Ленина после ее прихода к власти, действительный смысл событий не раскрывается в достаточной степени. Историческая функция большевистской «партии нового типа» заключалась в создании аппарата для производственного свержения традиционной структуры российского общества и для проведения насильственной индустриализации. Сталинское «преобразование природы», освоение Севера и Сибири, как и строительство Великой Китайской стены, были бы невозможны без принудительного труда в гигантских размерах. Поэтому и был в лагере (солженицынский) Иван Денисович. Вся борьба 1920-х в партии годов между «левыми» и «правыми» была не чем иным, как родовыми муками деспотизма. Боровшиеся слишком поздно поняли, что дело не в «левых» или «правых» и что их выступления имели один неизменный результат: усиление аппарата. То, что отрицательно проявилось в разрушении внутрипартийной демократии, было обратной стороной процесса создания и закрепления сверху четких иерархических отношений подчинения для реальной экономической революции. Когда покорный и послушный инструмент был готов, коммунистической партии уже не существовало, даже в духе Ленина. Существовала политическая бюрократия, угрызения совести товарищей, отчужденных внутри их организации.

Согласно Платону, политическое существование человека трагично, если он «не нашел государства, которое подходит для него.» Это стало судьбой Троцкого, Зиновьева, Бухарина и многих других старых революционеров, которые представляли себе совсем иное государство, чем то, которое возникло из-за их деятельности. Они, особенно Троцкий, были удивительно неспособны приспособиться к отчужденному результату своих действий. Они потеряли власть, потому что они не вписывались в возникающее государство. Сталин захватил её, потому что вписался. Не столько из-за постоянной угрозы (агрессии), сколько из-за положительной задачи загнать массы в индустриализацию, чего они явно не желали, Советский Союз должен был иметь какую-то железную «петровскую» власть. Если бы к этой цели смог приспособиться человек, субъективно более одаренный, чем Сталин, то идеологические средства надзора в рамках старой партийной традиции были бы достаточны и удалось бы избежать крайностей террора и безумия царского (культа личности). Но вряд ли что-то ещё. Разрыв между материальным прогрессом и социально-политическим освобождением, предвосхищенный легендой Достоевского о Великом Инквизиторе, был неизбежен. Резкое техническое и культурное повышение квалификации масс должно было создать условия для социалистических производственных отношений.

Однако нельзя не признать, что это оправдание того же рода, которым Маркс оправдывал революционную деятельность буржуазии. Это относится к антагонистической реальности, в которой «высшее развитие индивидуальности приобретается только посредством исторического процесса, в котором индивиды приносятся в жертву» (MEW, т. 26, стр. 2, 111). И это никоим образом не заставит нас повторять самоуверенный цинизм «Западно-восточного дивана» Гете, который гласит:
«Терзаться ль нам за чьи-то муки,
что принесли нам наслажденье?
Мильоны душ сгубили луки
и стрелы - Тамерлану развлеченье.» (Простите за неумелое рифмачество - я не поэт, а всего лишь переводчик)

Это совсем не правильно, поскольку конкретную форму промышленного развития нельзя интерпретировать фаталистически. В частности, по масштабам последствий (как бы их ни оценивали), которые выживание Мао Цзэ-дуна имело для Китая, можно судить о вариантах, которые были бы возможны, если жизнь Ленина была на несколько лет дольше.

Сталинский период лишил ленинизм его гуманистической перспективы, полностью предав её ради радикального практицизма текущей работы и делая из любой советской нищеты общеобязательную добродетель. Ленинские меры, вызванные борьбой не на жизнь, а на смерть за выживание в осажденной крепости, не должны были быть необратимыми ограничениями способности партии жить и развиваться в новых, изменившихся условиях. Но увековечив все, что когда-то насильно ввел Ленин (например, запрет фракций, который сделал невозможным возникновение даже течений в партии), партия при Сталине организовала окостенение первой, ранней структурной формы адаптации к чрезвычайной ситуации. Как и в биологической эволюции, подобные акты принуждения также могут и в истории завести пораженный ими (общественный) организм в эволюционный тупик.

Если нет желания полностью игнорировать мысль о возможности лучшего пути, то единственная исходная точка для последующих размышлений только здесь. Возможен ли другой метод, кроме сталинского, для достижения абсолютно необходимого партийного согласия относительно единой, но лучшей практики первичной социалистической индустриализации? Ленин предсказал падение Советской власти в случае разрыва Политбюро из-за конфликта между Сталиным и Троцким. Поскольку этот конфликт произошел, то по логике ленинского пророчества условием выживания было политическое уничтожение одной из этих двух фракций. Удалось ли бы при сохранении авторитета Ленина - при более высоким уровне теоретической работы!  - сохранить единство партии, т.е. прежде всего руководства партии в политико-управленческой деятельности, с реальным обсуждением соответствующих альтернатив? Ведь только при этом условии ядро партии ​​могло остаться достаточно живым под бронёй, надетой им на X съезде партии, чтобы иметь возможность избавиться от него позже, в нужный момент и с полным сознанием. В концепции Ленина предстоящим путем был поиск той, хотя и отдаленной цели - социализма. Осознание этого следовало сохранить внутри ядра партии и передать следующему поколению. Преждевременно объявив о том, что социализм построен, и расстреляв старую гвардию, Сталин подтвердил это (пророчество) и в то же время прикончил уничтожение этого сознания. С той поры сиюминутное движение стало всем, а цель — ничем, по крайней мере в повседневной практике партийного и государственного аппарата. Если идеал коммунизма, как это стало особенно очевидно во время войны, загадочным образом выжил и смог вырваться на свободу в 1950-х годах (при Хрущеве) в форме почти религиозной ностальгии по Ленину, то это была, прежде всего, реальность внутри личностей, факт общественного (сознания) без (внешней) социальной формы, без организованного проявления.

Сам по себе вопрос об упущенной возможности всегда спекулятивен и на него невозможно ответить. Но в данном случае он ценен как вопрос, потому что сегодня речь идет о форме существования и развития партии, выходящей за рамки сталинского паралича. Партия после сталина п лишь внешне адаптировалась к новым условиям. Ленин предусматривал три фазы коммунизма: диктатура пролетариата (до создания основ социализма), социализм и коммунизм. Критику нынешнего состояния советской государственности можно просто резюмировать тем, что она до сих пор не сделала ни одного существенного шага за рамки тех структур, которые были созданы в очень специфических условиях 1920-х годов для первой из трех упомянутых фаз. Именно в этой окостенелой преемственности Советский Союз едва ли сможет завершить даже создание основ социализма, хотя бы потому, что это отнюдь не чисто техническая задача. Советскому обществу нужна обновленная коммунистическая партия, под руководством которой оно сможет использовать производительные силы, развитые за десятилетия деспотизма индустриализации, для движения к новым берегам, к истинному социализму. Если гипотетическая альтернатива Сталину по иронии судьбы будет переориентирована на другого культ личности - вокруг наследия Ленина, то альтернатива сегодняшней партийной политике сможет опираться на мощный блок прогрессивных сил и интересов индустриального пред-социалистического общества. Объективная основа и субъективный фактор новой политики – и то, и другое существует в массе. И адекватная интеллектуальная и политическая организация этих субъективных сил является задачей, ради которой партия должна обновиться." (Конец перевода)

*  *  *

В настоящее время Баро полностью забыт по многим причинам, из которых главная - стремление капитализма к монополии на идеологию, уничтожающее любые "альтернативы" диктатуры мафии глобалистов-миллиардеров. Как в своё время настырно повторяла буржуйская людоедка мадам Тэтчер: "TINA - There Is No Alternative - Альтернативы (капитализму) не существует". Однако в своё время Баро был мировой знаменитостью, и поэтому я не могу закончить эту тему без краткого изложения его "альтернативы", которая была вовсе не альтернативой, а интеллигентской туманной блажью "за всё хорошее", которая изложена на 168 страницах в третьей части его книги, переводить которую на русский я не вижу ни малейшего смысла. Однако удовлетворить здоровую любознательность я считаю необходимым.

Самое смешное и нелепое (как теперь стало очевидным) у Баро - это его упования на сторонников "реформ" советской системы, то есть на "интеллектуально активную часть" господствовавшей в СССР и странах СЭВ/Варшавского Договора партийной номенклатуры и "коллективных интеллигентов" (kollektive Intellektuellen). Им всем он приписывал некую активную "прибавочную сознательность" (Mehrbewusstsein) как антагониста косности бюрократии, наверно, по странной аналогии с "прибавочной стоимостью" (Mehrwert). В своих разглагольствованиях он объединил интеллигентов и номенклатурщиков в некую "лигу коммунистов", которая должна стать противовесом и "морально-идеологическим судьёй" государственного аппарата. Таким образом, утопия Баро по своей сути идеалистическая и индивидуалистическая, в которой интеллектуальная элита ("лига коммунистов") подобно католической церкви в средневековой феодальной Западной Европе господствует в сфере идеологии, однако проповедуя не загробное "спасение души", а... "всеобщее освобождение" (allgemeine Emanzipation).

Короче, вот рецепт "альтернативы" Баро:
1. "Интеллектуалы как ведущая сила" и "источники прибавочного сознания" - 50%
2. "Лига коммунистов как противоположность государства, новая партия, дающая свободу индивидуальности и креативности, постепенно заменяющая бюрократию в исполнении функций управления обществом" - 50%.

Грубо говоря, "альтернатива" Баро - это диковинная смесь "царства мудрецов" Платона с утопическим социализмом Фурье, который Маркс в ответ на критику со стороны Бакунина и прочих анархистов наскоро пришил как гуманистическую заплату на свой по-немецки тоталитарный, прусский казарменный псевдо-"социализм". Ну а что реально натворили такие "источники прибавочного сознания", как учёный идиот "академик" сахаров, номенклатурный пустобрёх Мишка-меченый (горбачёв) и фашистский выродок Бориска-алкаш (ельцин), которыми дистанционно управляли западные радио-"голоса", "дорогие россияне" расхлёбывают до сих пор.

На этом я кончаю изложение "альтернативы" Баро, но прошу не забывать того, к каким результатам привела внушенная в 1970-х годах очень многим в СССР и Восточной Европе западной демагогической пропагандой маниловщина Баро и прочих самозваных "демократических социалистов" и "еврокоммунистов". Западная пропаганда тогда неустанно критиковала советскую систему с демагогических позиций абстрактного свободолюбия, а в качестве "альтернативы" внушала либерастскую свободнорыночную брехню. У Баро нет либерастской пропаганды капитализма, но его "социализм" идеалистичен, ходулен и утопичен, а потому должен служить как предостережение, а не как образец для подражания.

.