СКИННЕР: ПРОИСХОЖДЕНИЕ КОГНИТИВНОГО МЫШЛЕНИЯ - 2

"THINKING - ДУМАТЬ

Многие уверены в том, что специалистам по анализу поведения не по плечу иметь дело с такими "когнитивными" процессами, как мышление. Мы часто используем слово "think" - "думать", чтобы обозначить слабо выраженное поведение. Если мы не вполне готовы заявить "Он не прав", то мы говорим: "Я думаю, что он не прав". Слово "think" - "думать" часто менее категоричное слово, чем "know" - знать. Мы говорим: "Я думаю, что надо поступить так", когда мы не решаемся заявить: "Я знаю, что так будет правильно" или "Надо вот так". Мы употребляем "think" и тогда, когда более решительное поведение невозможно. Поэтому мы "думаем" о том, как выглядит нечто, чего в данный момент нельзя видеть, и "думаем" о том, чтобы совершить что-то, на что мы в данный момент не способны.

Однако многие процессы мышления не имеют ничего общего с различиями между поведением слабым и решительным, (меж)личностным и общественным, откровенным и скрытным. Думать - это делать нечто, что делает другой акт поведения возможным. Пример тому - решение проблем. Проблема - это ситуация, которая не вызывает эффективной реакции. Мы решаем её, изменяя ситуацию до тех пор, пока не обнаружится такая реакция. Позвонить знакомому по телефону - это проблема, и если мы не знаем его номера, то мы решаем её, ища этот номер. Этимологически "solve" - "решать" - означает "раcпустить" или "освободить", подобно тому, как сахар "dissolves" - "распускается" в горячем чае. Именно в этом смысле мышление ответственно за поведение. "То, как люди поступают, определяется тем, как они думают". И отсюда выводится гегемония разума. Но опять-таки, используемая терминология исходно обозначала поведение. Вот несколько примеров:

1. Когда нет эффективного стимула, мы иногда "expose" - "вскрываем" его. Мы "discover" - "открываем" вещи, "uncovering" - "обнажая" их. А "detection" - "детекция" сигнала не означает ответ на него; она означает удалить нечто (tegmen), скрывающее его.

2. Когда мы не можем "uncover" - "обна(ру)жить" стимул, мы иногда наблюдаем за доступным стимулом до тех пор, пока не произойдет нужная реакция. Слова "observe" - "наблюдать" и "regard" - "рассматривать" произошли от слов, которые значат "держать в поле зрения", второе из них заимствовано из французского. Слово "consider" - "рассматривать" раньше значило "пристально смотреть на звезды, пока не поймешь, что они возвещают". Слово "contemplate" - "размышлять", будучи синонимом слова "think" - "думать", раньше значило "смотреть на карту звездного неба" (В те времена астрологией в звёзды вчитывался "смысл").

3. Мы не только смотрим на вещи, чтобы разглядеть их получше, но мы и "look for", "search" - "ищем"и "explore" - "исследуем" их. Искать ручку - это значит делать то же, что делали раньше, пока ручка не была найдена. (Голубь в экспериментальном боксе, который клюёт цветовое пятно, потому что это действие прежде давало ему время от времени подкрепление, станет "искать" его после того, как пятно уберут, причем будет делать то же самое, как и тогда, когда это пятно было там - перемещая свою голову так, чтобы это пятно снова появилось в поле зрения.) Мы ищем, чтобы найти, и мы не избежим поисков вымыслом - contriving того, что якобы что-то видим, потому что слова contrive - вымышлять и retrieve - искать происходят от французского слова trouver - "найти".

4. Мы компонуем различные вещи вместе, чтобы получить возможность единой реакции, когда мы "concentrate" - "концентрируем", соответственно старому слову "concentre" - "соединять в центре".

5. Мы поступаем обратным образом, когда мы отделяем вещи друг от друга, чтобы более легко иметь с ними дело поодиночке. Мы "sift" - "отсеиваем" их, как будто пропуская через сито. В слове "discern" - "различать" часть "cern" (от латинского "cernere") означает "разделить" или "разместить поодиночке".

6. Мы "mark" - "метим" вещи, чтобы нам впоследствии было легче их снова заметить. Слово "distinguish" - "отличать" - излюбленное среди когнитивистов - раньше означало "метить при помощи наколки". Слово "mark" - "метка" тесно связано с границами: животные метят границы своих территорий.

7. Слово "define" - "определить" буквально означает "пометить границу или конец" (по латыни - "finis") чего-либо. И ещё мы "determine" - "определяем", что значит некое слово, указывая, где кончается его область применения.

8. Мы "compare" - "сравниваем" вещи, буквально "помещая их бок о бок", чтобы можно было легче видеть, равны ли они. Слог "par" в слове "compare" означает "равный". В игре в гольф "par" обозначает счёт, на который надо равняться.

9. Мы "speculate" - "раздумываем" относительно вещей в смысле рассмотрения их под различными углами, как в фасетках - "specula" или в зеркале.

10. Слово "cogitate" - старинное слово, означавшее "обдумывать", изначально имело значение "встряхнуть". А "conjecture" - "предположение" - означает нечто, "выложенное" на обсуждение. Мы "accept" - "принимаем" или "reject" - "отвергаем" вещи, предстающие перед нами в том смысле, что мы их или берём, или выбрасываем, как рыбу на рыбалке.

11. Временами полезно сменить один вид стимуляции на другой. Мы делаем это, когда мы переходим от "прикидки" какой-либо вещи к её весу, измеренному на весах. Взвешивая вещи, мы можем реагировать более точно на их вес. Поэтому слова: "ponder" - "взвешивать", "deliberate" - "рассуждать" и "examine" - "проверять", обозначающие общепризнанные когнитивные процессы, исходно означали "взвесить". На латыни "pond" - это гиря, "libra" - это весы, а "examine" означало стрелку весов.

12. Мы реагируем более точно на количество предметов в куче путем "counting" - "счёта". Можно подсчитывать предметы, считая вслух один - два - три и т. д., прикасаясь при этом к каждому пальцем. Или можно считать, перекидывая на костяшки на счётах или камешки на счётной доске, которые назывались "calculi", а их применение называлось "калькуляцией".

13. После того, как мы некоторое время раздумывали, мы можем принять "decision" -"решение". Исходно "decide" означало просто "отрезать" или "обрезать".

14. Более удачным синонимом слова "decide" - "решить" является слово "conclude" - "прийти к заключению", буквально "закончить дискуссию". То, что мы "conclude" - делаем как заключение о чём-то, является нашим окончательным выводом.

Разумеется, вовсе не случаен тот факт, что столь много слов, которые мы теперь используем для обозначения когнитивных процессов, ранее относились к актам поведения или к ситуациям, в которых происходят соответствующие акты поведения. Конечно, можно возразить, что то, что слово когда-то значило - это вовсе не то, что оно значит теперь. Действительно, существует разница между взвешиванием мешка картошки и взвешиванием улик и свидетельств в суде. Когда мы говорим о взвешивании улик, мы пользуемся метафорой. Но ведь метафора - это слово, которое "переносится" с одной области применения в другую на основании их общих свойств. Общим свойством при взвешивании является преобразование одного рода вещей (картофеля или улик) в другой (отметка на шкале весов или приговор). И если мы видели, как взвешивают картофель, нам легче понять, как это делается с уликами. Из века в век человеческое поведение постоянно становилось всё более сложным, потому что оно переходило под управление всё более сложно организованной (общественной) среды. Количество и сложность физических состояний, которые ощущались или интроспективно наблюдались, соответственно возрастали, а с ними разрастался и словарь когнитивного мышления.

Можно ещё заметить, что "weight" - "вес" становится абстрактным, когда мы переходим от картошки к уликам. И действительно, это слово превращается в абстракцию, когда его отрывают от первоначальной области употребления, однако оно продолжает служить, указывая на общее свойство, а в случае (смелой) метафоры, возможно даже рискованным образом. Свидетельские показания на суде намного более сложны, чем мешок картошки, и приговор "виновен", возможно, весит много больше "десяти фунтов" картошки. Однако абстракция вовсе не является атрибутом сложности. Совсем наоборот. Вес - это лишь один аспект картофелины, и вина - лишь один аспект личности. Вес столь же абстрактен, как и вина. И только под действием речевых факторов подкрепления мы реагируем на отдельные качества вещей или людей. Делая это, мы абстрагируем некое свойство вещи или личности.

Но нам могут возразить, что на каком-то этапе слово (полностью) абстрагируется и переносится, причем не на несколько более сложный случай употребления, а на нечто совершенно иное. Мол, картофель взвешивают в материальном мире, а улики взвешивают в "mind" - "уме", или с помощью "mind" - "интеллекта", или посредством "mind" - "разума". И эта аргументация толкает нас в самый центр дискуссии.

MIND - РАЗУМ

Боевой клич когнитивных (контр)революционеров таков: "Разум с нами!" Родилась так называемая "великая новая наука о разуме". Бихевиоризм почти уничтожил нашу заботу о ней, но теперь бихевиоризм низвержен, и мы можем опять пристроиться там, где прежде гнездились философы(-идеалисты) и старинные психологи.

Разумеется, о разуме высказана масса необычайных вещей. Ему приписываются самые везвышенные достижения рода человеческого; и утверждают, что он работает с чудесной скоростью и воистине волшебным образом. Однако то, что именно он собой представляет, и что он по сути делает, всё ещё далеко не ясно. Мы все болтаем о разуме без малейшей запинки, но замолкаем, когда нас просят дать определение разума. И даже словари тут не помогают. Чтобы понять, что такое "mind" - "разум", мы сперва должны узнать, что такое "perception" - "восприятие", "idea" - "идея", "feeling" - "чувство", "intention" - "намерение", а также многие из слов, о которых мы только что написали, и окажется, что определение каждого из этих слов составлено при помощи остальных. Возможно, что суть разума состоит в том, что ему невозможно дать определение. Однако мы видим, как это слово используется и что люди по-видимому пытаются сказать с его помощью.

О разуме часто говорят так, как будто бы он - некое вместилище. Если нас подмывает что-то сделать, то мы говорим: "Это мне пришло на ум". И если мы продолжаем что-то делать, то об этом говорят: "Это у него на уме". Мы пропускаем назначенную встречу, потому что она "вылетела из ума". Но о разуме говорят ещё как и об органе. Люди "заняты умственной работой", решая проблемы. Возможно, какое-то значение имеет тот факт, что мы скорее скажем: "Головой работать надо" или: "Пошевели мозгами", чем: "Напряги ум", как будто мы чувствуем, что тут нужно что-то существенное, материальное. (... далее следуют труднопереводимые идиомы)

Причём слово "ум" тут по сути значит почти то же самое, что и "хотеть". "У меня на уме сказать Вам..." означает "Я хочу сказать Вам...". Те, кто по-английски "speak their mind" - "высказывают, что на уме", говорят, что им хочется. (... далее следуют труднопереводимые идиомы)

Таким образом, тот самый "разум", который восстановила на престоле "когнитивная (контр)революция", на самом деле - инициатор актов поведения. Он является исполнителем "когнитивных процессов". При этом он воспринимает окружающий мир, организует данные органов чувств в осмысленное целое и "перерабатывает информацию". Так что по сути он является дубликатом личности, обладающей этим разумом, её копией, призрачным суррогатом, тенью-двойником. Возьмите любое высказывание, где "ум" что-то делает, и при замене его на "человек" вы не обнаружите никакого существенного изменения смысла. Если, например, говорят, что "ум не может постичь бесконечность", то разве это значит что-либо иное, чем "человек не может постичь бесконечность"? Ведь "когнитивные" процессы - это же поведенческие процессы, они попросту говоря то, что люди делают.

--

А то представление, что эти "когнитивные" процессы якобы нечто большее, и что то, что мы чувствуем во время актов поведения, якобы является причиной нашего поведения - это принципиальная древняя ошибка. Со времен античных греков шел поиск "внутренних" вместилищ. В качестве многообещающих органов-детерминаторов называли то сердце, то легкие, то печень, то почки, то селезёнку, не говоря уже о "гуморах" - жидкостях-носителях темперамента, то наконец, головной мозг. Как органы, они имели то преимущество, что их можно было обследовать тщательным образом на трупах, однако философы сразу стали настаивать на том, что восприятие, чувства, намерения и т.п. имеют независимое "внутреннее" существование. К сожалению, нам не дано точно изложить в словах какое-либо "внутреннее" событие, будь то физическое или метафизическое. Словам, которыми мы пользуемся, мы научились от людей, которые в силу этого не знали точно, о чём мы говорим, и у нас нет сенсорных нейронов, "подключенных" к тем областям мозга, где предположительно происходят наиболее важные процессы. Многие психологи-когнитивисты осознают эти ограничения и отвергают слова, которые мы обсуждали, как язык "банальной здравомысленной психологии". Поэтому разум, который вернулся на свой трон - это уже не разум по Локку, Беркли, Вундту или Вильяму Джеймсу. Его не наблюдают, а о нём строят глубокомысленные гипотезы. Например, не видно, как "перерабатывается информация". Тут видны лишь исходные материалы и продукт, но не процесс его производства. Ныне "ментальные" процессы вроде интеллекта, личности или черт характера трактуются как вещи, которые никто даже не претендует на то, чтобы узреть их интроспекцией. Независимо от того, возродила или нет когнитивистская "революция" разум как полноправный объект психологических исследований, факт то, что она так и не возродила интроспекцию как пригодный метод его исследования. Бихевиористский разгром интроспекции оказался бесповоротным.

Вследствие этого психологи-когнитивисты обратились за подтверждением своих гипотез к наукам, изучающим мозг и компьютеры. Они заявляют, что наука о мозге когда-нибудь, возможно, поведает нам, каковы на самом деле когнитивные процессы. И тогда, мол, они раз и навсегда дадут ответ на все старые вопросы о монизме, дуализме и интеракционизме. А конструированием машин, выполняющим то же, что выполняют люди, наука о компьютерах, мол, покажет нам, как функционирует разум.

Во всём этом порочно вовсе не то, что открыли или ещё откроют философы, психологи и исследователи мозга и компьютеров; ошибочно направление, в котором они исследуют. Никакое истолкование того, что происходит внутри человеческого организма, даже самое что ни на есть полное, не объяснит происхождение человеческого поведения. Ведь его начало вовсе не в том, что происходит внутри тела. Разглядывая, как устроены часы, мы можем объяснить, каким образом они показывают время, но не то, почему важно делать всё вовремя, или каким образом конструирование часов привело к созданию этой конкретной модели. И мы должны задать те же самые вопросы относительно чаловеческой личности. Почему люди делают то, что они делают, и почему тела, которые делают это, имеют именно те структуры, которые они имеют? Мы в состоянии проследить происхождение небольшой доли человеческого поведения, и значительно большей доли поведения других видов, к действию естественного отбора и эволюции вида, но бóльшая часть человеческого поведения несомненно обусловлена факторами подкрепления, особенно теми очень сложными системами социальных факторов, которые называются культурами. Только когда мы примем их в расчёт, мы сможем объяснить, почему поведение людей именно такое, как оно есть.

Такую позицию иногда клеймят как отношение к личности как к "чёрному ящику", игнорирующее его содержимое. Мол, специалисты по анализу поведения изучают изобретение и использование часов, игнорируя вопрос о том, как устроены часы. Однако на самом деле ничего не игнорируется. Специалисты по анализу поведения оставили вопрос о том, что находится внутри "чёрного ящика", на рассмотрение тех, кто имеет инструменты и методы, необходимые для серьёзного изучения его содержимого. Существует два неизбежных пробела в любом объяснении поведения: один между стимулирующим действием окружающей среды и реакцией организма, и другой между последствиями и производимыми ими изменениями поведения. Заполнить эти пробелы может лишь наука о мозге. Сделав это, она восполнила бы это объяснение, но она не дала бы иного объяснения тех же самых вещей. Когда-нибудь человеческое поведение будет полностью объяснено, потому что его можно объяснить только объединенными усилиями в направлениях этологии, науки о мозге и анализа поведения.

Но анализу поведения незачем ждать, пока наука о мозге решит свою часть задачи. Установленные факты о поведении невозможно изменить, и они достаточны как для науки, так и для технологии (например, социальной инженерии). Наука о мозге, возможно, откроет новые типы переменных, оказывающих влияние на поведение, однако ей придётся обращаться к анализу поведения за наиболее ясным объяснением их эффектов.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Речевые факторы подкрепления дают объяснение того, почему мы сообщаем то, что мы чувствуем или интроспективно наблюдаем. Речевая культура, которая организует такие факторы, не возникла бы, не будь она практически полезной. (Внутренние) состояния организма не являются причинами его поведения, а являются побочными эффектами настоящих причин, и ответы людей на вопросы о том, что они чувствуют или что они думают, часто сообщают нам о том, что с ними случилось или что они сделали. Тогда мы можем их лучше понять и имеем больше возможностей предвидеть то, что они будут делать. Слова, которые они используют, являются частью обиходной речи, которую как психологи-когнитивисты, так и бихевиористы-аналитики поведения могут без стеснения использовать в своей повседневной жизни.

Но отнюдь не в науке! Лишь незначительная часть слов традиционного словаря может войти в словарь научных терминов, но при этом они получают строгие определения и их использование очищается от старых побочных значений. Науке необходим свой язык. И хотя кажется, что мы отказались от попыток объяснить наше поведение при помощи разговоров о том, что мы чувствуем или интроспективно наблюдаем в нашем организме, на самом деле мы только начали создавать науку, которая необходима для анализа сложных взаимодействий между окружающей средой и организмом, плюс поведением, которое является результатом этих взаимодействий.