Сатанинский Запад снова взялся за свою уже традиционную фашистскую затею мирового господства, ныне получившую название "глобализма". В результате этого его прихвостни - украинские бандерофашисты своими преступлениями снова сделали актуальной тему массовых убийств населения на территории теперь уже бывшего Советского Союза. Я надеюсь, что последствиями этого станут судебные процессы над ними с исполнением вынесенных им приговоров (а не обменов бандерофашистских извергов на всякую олигархошушеру вроде пана Медведчука), а также произведения литературы и кино, потому что эту тему нельзя предавать забвению.
В связи с этим хочу напомнить о курьёзном случае одного советского литератора - Алеся Адамовича - с его ужасающе кривым жизненным путём. Он родился 3 сентября 1927 года в деревне Конюхи под Минском. В годы Великой Отечественной войны, будучи подростком, он партизанил против немецко-фашистских оккупантов. После войны сделал в СССР блестящую карьеру, получив множество наград, титулов и должностей (загляните в статью "Википедии"), в частности, за повести о военных преступлениях гитлеровцев и их туземных (украинских бандеровцев и белорусских змагаров) прихвостней-карателей: "Хатынскую повесть" и "Каратели".
Его жизнь и карьера шли бы и дальше столь же успешно и гладко, если бы не случились горбачёвская катастройка и ельцинская прихватизация. И образцово-показательный советский литератор и "общественный деятель" товарищ Адамович стал паном Адамовичем и переметнулся на сторону прозападных антисоветских "реформистов". В частности, он подписал кровожадное антисоветское "письмо 42х" фашистскому путчисту Бориске-алкашу (ельцину), опубликованное 5 октября 1993 года, т.е. сразу после фашистского путча, которым подонок ельцин сверг демократически избранное и легитимное правительство Российской Федерации - Верховный Совет, убив при этом тысячи безоружных москвичей, протестовавших у здания Верховного Совета ("Белого дома") и у телевизионного комплекса в Останкино. Став антисоветчиком-либерастом, пан Адамович был обласкан новой предательской прозападной властью и осыпан новыми наградами.
Пан Адамович умер в Москве 26 января 1994 года после целого ряда своих антисоветских выкрутасов. Однако его произведения советских времён тоже нельзя забывать. Поскольку я отнюдь не в восторге от его прозы, халтурно подделанной под "внутренний мир" и речь простого народа, я выкладываю ниже как перепост документальные отрывки, вставленные паном Адамовичем в его повесть "Каратели", с парой иллюстраций отсюда: https://thelib.ru/books/adamovich_ales_mihaylovich/karateli-read.html ).
* * *
"15 июня 1942 года каратели
штурмбанфюрера СС Оскара Пауля Дирлевангера убили и сожгли жителей белорусской
деревни Борки Кировского района Могилевской области. Кроме этой деревни
спецбатальон Дирлевангера (один из многих, действовавших на территории
Белоруссии) уничтожил еще около двухсот деревень – более ста двадцати тысяч
человек. В числе этих деревень и Хатынь.
Ю.В.Покровский (заместитель главного
обвинителя на Нюрнбергском процессе): Известно ли вам что-либо о существовании
особой бригады, которая была сформирована из контрабандистов, воров и
выпущенных на свободу преступников?
Бах-Зелевский (бывший начальник штаба
всех боевых подразделений по борьбе с партизанами при рейхсфюрере СС): В конце
1941 – начале 1942 гг. для борьбы с партизанами в тыловой группе «Центр» был
выделен батальон под командованием Дирлевангера. Эта бригада Дирлевангера
состояла в основном из преступников, которые имели судимости, официально из так
называемых воров, но при этом они были настоящими уголовными преступниками,
которых осудили за воровство со взломом, убийства и т д.
Ю.В.Покровский: Чем вы объясните, что
немецкое командование тыла с такой готовностью увеличивало количество своих
частей за счет преступников?
Бах-Зелевский: По моему мнению, здесь
имеется открытая связь с речью Генриха Гиммлера в Вевельсбурге в начале 1941
года, перед русской кампанией, где он говорил о том, что целью русской кампании
является: расстреливать каждого десятого из славянского населения, чтобы
сократить их количество на 30 миллионов. Для опыта и были созданы такие
низкопробные части, которые фактически были предназначены для реализации этого
замысла.
-
Особая команда, «штурмбригада», доктора
Оскара Дирлевангера состояла из трех немецких рот (кроме немцев – австрийские,
словацкие, латышские, мадьярские фашисты, французы из вишистского 638 полка),
из «роты Барчке» (Август Барчке – фольксдойч, начальник кличевской районной
полиции) и «роты Мельниченко» (Иван Мельниченко – бандеровец) – католики,
лютеране, православные, атеисты, магометане…
Деревня Борки состояла из семи
поселков – более 1800 жителей…
-
Из показаний бывшего
карателя-дирлевангеровца Грабовского Феодосия Филипповича, уроженца деревни
Грабовка Винницкой области:
«На эту операцию мы выезжали из
Чичевич на автомашинах и мотоциклах. Помню, уже не весна, уже картошка цвела…
Перед выездом Барчик (так полицаи упростили немецкую фамилию Барчке. – А.А.)
сказал, что поедем в деревню Борки на помощь немцам, так как их в районе этой
деревни обстреляли партизаны. Примерно в трех километрах от деревни Борки на
шоссейной дороге Могилев – Бобруйск автомашины и мотоциклы остановились. По
команде Барчика взвод Солдатенки Анатолия и Добрынина Дмитрия, а также часть
немцев и украинцев разгрузились. Тот же Барчик сказал, что эти взводы совместно
с группой немцев и украинцев должны оцепить центральную деревню и прилегающие к
ней поселки с восточной и северной стороны. Остальные наши взводы, а также силы
немцев и часть роты Мельниченко поехали дальше по шоссейной дороге…»
(...)
Из показаний Рольфа Бурхарда, зондерфюрера
немецкой комендатуры города Бобруйска:
«Это было, кажется, в начале июля 1942
года. Знакомый мне по работе сотрудник СД Мюллер спросил меня, как я поживаю. Я
ответил – ничего, только туговато с продуктами для посылок домой. Мюллер мне
ответил, что в воскресенье, когда я буду свободен, я могу вместе с ним поехать
в район и там можно будет кое-что достать.
Утром в воскресенье я пошел в СД и
вместе с Мюллером поехал на легковой машине в деревню Козуличи. За нами
следовало еще три грузовика, на которых были посажены эсэсовцы.
Деревня Козуличи Кировского района
была оцеплена эсэсовцами, и население выгонялось из своих хат. Я вынул свой
пистолет из чехла и тоже принимал участие. Все граждане были построены и, за
исключением старосты и семей полицейских, выведены на окраину, там их загоняли
на мельницу, а потом мельницу поджигали. Пытавшихся бежать мы расстреливали на
месте. Я видел, как эсэсовцы в горящую мельницу вталкивали или просто бросали
детей и стариков.
После этого мы с Мюллером вернулись в
Бобруйск. Было забрано порядочное количество продуктов. Из них я получил около
двух килограммов сала и кусок свинины…»
(...)
-
Свидетельства жителей «огненных деревень» – Красница,
Борки, Збышин, Великая Воля:
«Во ржи они не искали. Из хаты в хату
ходили. Може, ближе где искали, а нас – никто. Только было такое тяжелое, страх
– и спать хотелось… Знаете, на нас ветер шел, этот дым, понимаете, такое
мятное, люди же горели, запах тяжелый был. И спать хотелось…»
«Рассказывать вам, как это все
начиналось? Ну вот, я жала на селище. Ячмень жала, а рожь стояла, и там
перебили двенадцать душ. А как стали они людей тех бить, я во так легла ничком
и заснула. Я не слышала, как их били, не слышала ани писка того, ани крика. А
потом, когда встала я – ого! – уже моя хата упала, уже и соседские. Все трещит,
и свиньи пищат, и вся скотина ревет. Так я поднялась и стою, а соседка идет и
говорит:
– Чего ты тут стоишь? У нас же всех
побили!»
«А тут приезжает на лошади
полицейский, который добивал. Видит, что живой – добивает. Он ко мне подъехал,
а я глаза приоткрыла и тихонько смотрю на него. А дети не шевелятся, спят.
Уснули».
«Я попал тогда как раз в другую
группу, двадцать четвертым. Я только помню, что до того момента был при памяти,
пока скомандовали ложиться. Упал я – уже выстрелов не слышал, как по нас
стреляли. Может, и уснул. Что-то получилось».
(...)
Ананич Иван Сергеевич (торфозавод «Гонча»,
Могилевская обл.):
«… Мы вышли на магистраль Могилев – Бобруйск
сделать на немцев засаду. Залегли в кустарнике часов в двенадцать. Колонна двигалась
со стороны Могилева. Нас было три взвода – целая рота.
Это ехали летчики, которые из
госпиталя возвращались на аэродром в Бобруйск.
Бой был короткий, быстрый, мы их
расстреляли. По-моему, их было точно сорок восемь человек. Насколько мне помнится,
ехали они на четырех машинах. На двух была живая сила и на двух продукты. Одна
даже была с тушами. Взяли очень много шоколада.
Ну, с ними разделались и ушли. Не
знало командование, что это будут летчики, шли просто на очередную засаду.
Пошли на новую засаду. А меня командир
послал с группой в деревню Скачки, чтобы собрать продуктов. Мы пришли, как раз
коровы шли с поля. Когда мы прибыли в деревню Скачки, жители стали просто-таки
плакать. В чем дело? А они, оказывается, не знали, кто мы – партизаны или кто?
Мы стали спрашивать, почему плачут. Стали нам рассказывать, что сегодня сожжена
деревня Борки и все жители расстреляны, колодцы забиты трупами.
От Скачков до Борок километров
пятнадцать.
Продуктов нам жители дали много: несли
масло, молоко, буквально бидоны, дали подводу, нагрузили хлеба.
Ну, и, вернувшись, мы доложили
командиру: такое и такое дело. Он говорит: «Завтра кто-то должен здесь
появиться. Где-то карательная экспедиция действует в этом районе. Она не может
быть только из Могилева. По всей вероятности, есть тут и из Бобруйска. Быть не
может! Они где-то в полицейском гарнизоне притаились и должны все-таки завтра
нам показаться».
С рассвета мы снова заняли свою
позицию. Я даже это место и сейчас, когда еду, вижу, где я лежал, где первая
машина была. Шоссе в лесу. Мы выбрали возвышение, и там шоссе в выемку уходило,
– самое удобное место, где бить. Ну, залегли цепью.
Долго не было слышно.
Ну, и где-то в часа два-три загудели
машины со стороны Могилева. С того края лежал взвод Кировского отряда. Он к нам
присоединился, чтобы участвовать. Нас было уже сто двадцать человек. Ну, а
командовал Антюх Аркадий.
Ну, вот нервы не выдержали у одного
партизана… Не доехали еще машины метров пятьсот, некоторые стали патроны
загонять в патронники. И нечаянно один партизан выстрелил.
Немцы услышали выстрел. Они спешились.
Шофер открыл дверку и тихонько ехал. А немцы по кювету идут. Может, метров
четыреста еще…
Взвесив обстановку, наш командир роты
дает приказ: сделать не простую засаду, а держать настоящий фронтальный бой.
Огня у нас, мы чувствуем, хватит – мы решили принять бой. Для этого мы
раздвинули взвода буквой «Г». А самому правофланговому взводу командир
приказал: как только завяжется бой, пересекать шоссе и – цепью! Для того, чтобы
легче было расправиться.
Ну, немцы шли, не знали, что их ждет,
сколько тут нас.
Я лежал от поворота метров двадцать, и
как только первая машина приблизилась, мы открыли огонь, огонь плотный,
хороший… Шофер сидит, мне хорошо было видно – стукнул из СВТ. Хлопцы были
хорошие у нас, рота была очень боевая. Ну, завязался бой. Оттуда уже стали
хлопцы перебегать, чтобы окружить. Но здесь бил пулеметчик немецкий.
Я перебег в канаву, где немцы, и пока
наши подбежали, развернулся и убил пулеметчика. Затем – другого номера. И тут
же – и мне в ногу! Вот сюда ударило.
– У вас СВТ на «пулемет» была
поставлена, переделана?
– На «пулемет». В общем, расстрелял я
три диска. Ну, и тут меня ранило. Я сел, пока меня перевязали, прошло минут
пять, и бой закончился. Ребята набежали и смяли их, буквально за пять минут все
были перебиты. Было их человек пятьдесят. Эсэсовцы… Но что характерно.
Характерно было то, что когда мы брали их штыки-кинжалы, то они были в крови…»
-
Ананич Алексей Андреевич (г. п. Кличев
Могилевской обл.):
«Нам сообщили: каратели поехали
деревню Борки жечь. Пока мы пришли, деревня уже горела. Мы с опушки леса
видели, что они уже уезжать собираются. Мы напрямик пошли засаду делать. С
полчаса посидели, слышим, машины идут. Нас рота была, чуть побольше. Когда
показались машины, дали команду: подготовиться. И один партизан выстрелил
нечаянно. И они услышали. Не доезжая метров семьсот, они остановились, слезли с
машин, и спешились, и начали двигаться кюветом. Мы подпустили их поближе, затем
открыли огонь и в атаку, как говорят. Ну, разбили их, машины подожгли.
– А сколько их было?
– Их, говорят, человек шестьдесят
было.
– Всех побили?
– Всех. Ага. Возьмешь их вещмешок, так
там детское барахло было. Даже доставали их эти финки, так в крови были. Людей
прирезали и бросали в огонь.
– Они, наверное, не все по этой дороге
возвращались, потому что Борки очень большие и немцев больше приезжало?
– Да, возможно, часть их на Могилев
пошли. А мы лежали со стороны Бобруйска…»
-
5.12.43 года – по представлению высшего руководителя СС и полиции в Белоруссии фон Готтберга и начальника соединений по борьбе с партизанами фон Баха-Зелевского – Гитлер наградил Оскара Дирлевангера немецким золотым крестом, а «особая команда» была преобразована в «штурмбригаду». К этому времени подобных бригад, команд, батальонов в Белоруссии действовало уже много – во главе с Кохом, Мюллером, Толлингом, Пелльсом, Зиглингом и другими «фюрерами»…
-
А еще через неполный год «штурмбригада» Оскара Пауля Дирлевангера, выросшая до дивизии, разрушала, убивала восставшую Варшаву, выжигала словацкие деревни – каратели теперь уже двигались с востока на запад. Прошли по всей Германии, развешивая на немецких деревьях и фонарях самих немцев – «дезертиров», «предателей», «паникеров». А затем исчезли – растворились в армейской массе, с боями пробивающейся в плен – как можно дальше на запад. Уже в наши дни прах благополучно скончавшегося в Латинской Америке Дирлевангера Оскара Пауля заботливо перевезен в ФРГ и предан захоронению в вюрцбургской земле.
(...)
-
Из показаний на суде Рольфа Бурхарда –
зондерфюрера немецкой комендатуры города Бобруйска.
«Вопрос: Участие в сожжении деревни
Козуличи вы принимали по собственному желанию?
Ответ: Так точно.
Вопрос: Вы имеете высшее юридическое
образование, скажите, как вы рассматриваете факт сожжения абсолютно ни в чем не
повинных 300 мирных жителей?.. Из ваших показаний следует, что вы за два куска
сала, 4 – 5 кусков свинины и гуся приняли участие в сожжении заживо 300
человек…
Ответ: Да, это так. Это жуткое дело… Я
раньше никому не говорил об этом и только на следствии рассказал всю правду…
Вопрос: Вы считаете себя политически
грамотным?
Ответ: Я считал и считаю себя
грамотным.
Вопрос: Скажите, когда вы стали
понимать, что фашист – это человек, который покрывает себя позором?
Ответ: Процесс этого осознания
проходил у меня медленно. Началось это во время пребывания в Бобруйске и
особенно сильно во время пленения. Но я считаю, что в настоящее время, может
быть, я освободился от фашистской идеологии, но какие-то остатки еще имеются.
Может быть, в течение полугода я освобожусь совершенно. (Смех в зале.)».
(...)
-
Из показаний (карателей) Лакусты Г.Г. и Спивака И.В. – 1974 год:
Спивак: Лакуста зверствовал, будучи
командиром отделения, избивал людей не один раз. Я стоял на посту, а он меня
кулаком в ухо!
Лакуста: Пусть скажет за что! Оставил
пост и пошел самогонку искать. А я должен с этим Сироткой – все его так
называли за дурость – сесть и пить, так вы это понимаете? Я и в Донецке после
войны пьяницам спуску не давал, своим плотникам, бригаде. А как же с ними еще?
-
Последнее слово, кассационные жалобы о снижении
срока, ходатайства о помиловании бывших карателей Федоренко, Гольченко,
Вертельникова, Гонтаря, Функа, Медведева, Яковлева, Лаппо, Осьмакова,
Сульженко, Трофимова, Воробья, Колбасина, Муравьева:
«26 лет после войны я честно трудился,
приносил пользу людям. Прошу 1/2 вклада оставить жене».
«Надеялся, что после выхода из
немецкого лагеря все изменится к лучшему. Однако же после выезда на первые
карательные экспедиции я понял, что стал предателем. Бывшие командиры не сумели
организовать таких, как я, а сам я бежать не решился».
«Перед арестом на моем иждивении было
8 детей, но ни им, ни жене я не рассказывал о совершенных мною преступлениях,
т.к. рассказывать об этом было страшно».
«За время службы в ГФП я, бесспорно,
убил человек пять. Был награжден немецкой медалью, но я ее сразу же выбросил.
Немцы не знали, что я был членом партии».
«Граждане судьи! Я выходец из рабочей
семьи, рано начал свою трудовую деятельность… Прошу учесть раскаяние и
сохранить мне жизнь».
«После прихода Советской Армии я
воевал против немцев, 20 лет трудился. Не имел замечаний, а наоборот, 6 грамот,
избирался членом избирательной комиссии».
«Перед судом сейчас стоит другой
Гольченко, искренне раскаянный, глубоко осознавший всю тяжесть совершенных мной
преступлений, идеи мои только большой труд на благо народа».
«Настоящий приговор в отношении меня
не может оставаться в силе и подлежит изменению по следующим основаниям…»
«Отбывал наказание на Севере. Честно
трудился…»
«Никому не желаю того. Лучше умереть,
чем быть изменником. Прошу учесть мой преклонный возраст и медаль „За трудовую
доблесть“. Мне было присвоено: „член бригады комтруда“
«В приговоре сказано, что я награжден
четырьмя немецкими наградами, а у меня их было три…»
«Среди полицейских я старался быть
незаметным. Любой приговор, самый суровый, я восприму как должное».
«Когда началась коллективизация,
первый вступил в колхоз. На первых выборах в 1937 году был избран…»
«Я не виноват, виновата война. Не было
бы войны – не попал бы я в плен и не сидел бы теперь на скамье подсудимых».
«А наши вожди-сослуживцы, командиры ни
один не сидел за злодеяния против советских граждан, были на воле до 1968 г.
Спасибо нашим советским следственным органам за чуткость: не дали им тоже
избежать от советского правосуда».
«Я не стараюсь защитить себя, т. к.
все время чувствовал,что являюсь подлецом и негодяем… Однако я хочу сказать,
что мы сейчас не те, какими были 30 лет назад, и поэтому встает такой вопрос:
каких же людей вы будете приговаривать к расстрелу – тех, которые были 30 лет
тому назад, или тех, которые в течение более 25-ти лет честно трудились на
благо всего нашего народа, которые в настоящее время имеют детей и даже
внуков?!»
Письмо в суд матери бывшего карателя:
«Я старая больная женщина. Как мать
прошу помиловать моего сына. Мне трудно найти слова, но все же мой сын
заслуживает снисхождения. Я знаю, что он глубоко раскаялся».
«В 41-м мне было 35 лет. Изменил
Родине и пошел служить к врагу по своей малограмотности и низкой сознательности.
Причиной для измены было то, что в лагере военном люди все умирали, там было
очень плохо. Конечно, я не считаю теперь себя за человека. Почему стал убийцей?
Ничего другого не оставалось делать. Коль пошел к ним служить, то приходилось
делать все, что заставляли… Если бы мою семью привели к яме и приказали мне
стрелять, то, конечно, пришлось бы стрелять в них».
«Процесс моего перевоспитания начался
задолго до ареста. Поэтому я не нуждаюсь в столь длительном тюремном
заключении».
«Прошу учесть также, что моя жена всю
войну была на фронте…»
(Конец цитирования)
* * *
Несомненно, что и нынешние палачи-бандерофашисты - те, что уцелеют, но не убегут на Запад - тоже станут такими же изворотливыми оборотнями.
.
Комментариев нет:
Отправить комментарий