"Вопрос опять-таки состоит в очевидности
управления поведением. Когда становится труднее видеть факторы среды,
управляющие поведением, тогда мираж "добродетельной самостоятельной
личности" начинает казаться все более реальным, и существует несколько
причин того, почему управление поведением при помощи наказания становится
малозаметным. Простой способ уклониться от наказания - это избегать
наказывающего. Секс-игра становится тайной, а жестокий человек нападает только
тогда, когда рядом нет полиции. Однако наказывающие могут скомпенсировать это,
прячась сами. Родители часто шпионят за своими детьми, а полицейские
переодеваются в гражданскую одежду. Тогда уклонение от наказания становится
более изощренным. Если водители соблюдают ограничение скорости только тогда,
когда видны полицейские, то скорость начинают контролировать с помощью радара,
но тогда водитель может установить электронное устройство, которое
предупреждает его, что включен радар. Государство, которое превращает всех
своих граждан в шпионов, или религия, которая выдвигает догмат всевидящего бога,
делают избегание наказания практически невозможным, и карательные факторы
становятся максимально эффективными. Люди начинают вести себя хорошо, хотя нет
никакого видимого надзора.
Но отсутствие надсмотрщика - просто
недоразумение. Обычно говорят, что что управление поведением
"интернализуется", становится якобы внутренним, что это просто еще
один способ сказать, что оно переходит от окружающей среды к
"самостоятельной личности", что приводит к тому, что управление
становится менее заметным. Пример управления поведением, о котором говорят, что
"интернализовано" - это иудейско-христианское понятие "совести"
и фрейдистское понятие Superego - "Сверх-Я". Эти "внедрившиеся" факторы управления
говорят тихим, мягким голосом, указывая человеку, что надо делать, и особенно
то, чего делать нельзя. Все их слова, конечно, получены от общества. Совесть и
Сверх-Я являются наместниками власти общества, и даже теологи и психоаналитики
признают их внешнее происхождение. Если "Древлий Адам" или
"Ид" говорит о личной выгоде, обусловленной генетической
наследственностью человека, то совесть или Сверх-Я говорит о том, что хорошо
для общества.
Совесть или Сверх-Я не возникают просто как
невидимый каратель. Они представляют собой ряд вспомогательных приёмов, которые
делают карающие санкции более эффективными. Мы помогаем человеку избежать
наказания, рассказывая ему о факторах, вызывающих наказание, мы предупреждаем
его не вести себя так, как это, вероятно, приведет к наказанию; и мы советуем
ему вести себя таким образом, чтобы не быть наказанным. Многие религиозные заповеди
и государственные законы имеют такое действие. Они описывают обстоятельства,
при которых некоторые формы поведения наказуемы, а другие - нет. Изречения,
пословицы и другие формы народной мудрости часто представляют собой полезные
правила поведения. "Гляди, куда прыгаешь" - это предписание,
возникшее на основе анализа определенных факторов риска: можно скорее всего
поплатиться за то, что прыгнешь не глядя, чем загодя посмотрев, а потом, возможно,
не прыгать или прыгнуть осторожно. "Не укради" - это запрет, вытекающий
из общественных отношений: люди наказывают воров.
Следуя правилам, которые другие люди вывели из
анализа опасных факторов природной и социальной среды, люди часто могут
уклониться от наказания или избежать его. Как правила, так и факторы, которые
обуславливают поведение согласно этим правилам, могут быть очевидными, но их
также приходится заучивать, а затем вспоминать, после чего этот процесс
происходит невидимо. Индивид сам говорит себе, что надо делать и чего нельзя, и
легко потерять из виду тот факт, что он выучился этому от общества при помощи
речевого общения. Когда человек сам создаёт свои правила поведения из анализа
карающих факторов, то мы особенно склонны к тому, чтобы поставить ему в заслугу
его дальнейшее хорошее поведение, хотя видимые этапы этого процесса просто
затерялись в предыстории.
--
Массовое "наказание" (ГЕНОЦИД) армянского
мирного населения за мнимое "предательство" в пользу России
младотурецким фашистским правительством в 1915 г.
Когда карающие факторы являются просто частью
физической среды обитания, то достаточно ясно видно, что происходит. Мы не
позволяем человеку учиться водить машину, подвергая его угрозе серьезных опасностей.
Мы не посылаем его на оживленную улицу без подготовки и возлагаем на него
ответственность за всё, что произойдет. Мы сначала учим его безопасному и
умелому вождению. Мы учим его правилам движения. Мы позволяем ему водить сначала
в тренажере, в котором опасности минимальны или вообще отсутствуют. Затем мы выпускаем
его на относительно безопасную улицу. Если это идёт успешно, то мы можем
сделать из него осторожного и умелого водителя, вообще не прибегая к наказанию,
даже несмотря на то, что условия, в которых он будет водить машину всю
оставшуюся жизнь, будут по-прежнему очень опасными. Мы, вероятно, скажем (но
без ручательства), что он приобрел "знания", которые необходимы для
того, чтобы ездить безопасно, или что он теперь "хороший водитель", а
не человек, который имеет поведенческие навыки хорошего вождения машины. Однако
когда эти факторы социальные, в частности, когда они установлены религиозными
учреждениями, то гораздо более вероятно, что мы будем говорить о
"внутреннем осознании добра" или внутренней добродетельности.
Добродетельность, которой приписывается
хорошее поведение, является частью достоинства или чести человека и находится в
том же самое обратном соотношении с очевидностью управления поведением. Мы
считаем наиболее добродетельными тех людей, которые никогда не вели себя плохо
и, следовательно, никогда не были наказаны - тех, кто ведет себя хорошо и без
знания правил поведения. Иисус Христос обычно изображается в качестве такого идеального
человека. Мы считаем менее добродетельными тех, кто ведёт себя хорошо, но
только потому, что они были наказаны. Раскаявшийся грешник может выглядеть как
прирожденный святой, но то, что он подвергся воздействию карающих факторов,
свидетельствует об определённой ограниченности его природной добродетели.
Близко с раскаявшимся грешником можно поставить тех, кто проанализировал
карающие факторы окружающей действительности и вывел из них правила, которым
они следуют, чтобы избежать наказания. Ещё менее добродетельными считают тех,
кто следует правилам, сформулированным другими, и ещё менее - если правила и
факторы, которые поддерживают соблюдение правил, являются очевидными. Мы вообще
не считаем добродетельными тех, кто ведет себя хорошо только под постоянным
надзором таких карающих органов, как например полиция.
Добродетельность, как и другие аспекты чести
или достоинства, возрастает, когда видимое управление поведением ослабевает, и
параллельно этому, конечно, возрастает и свобода. Поэтому существует тенденция
связывать вместе добродетельность и свободу. Джон Стюарт Милль считал, что
единственная добродетельность, достойная этого названия, проявляется человеком,
который ведет себя хорошо, хотя имеет возможность вести себя плохо, и что
только такой человек свободен. (Помните
из диамата: "Свобода - это осознанная необходимость"? - примечание behaviorist-socialist) Милль не был сторонником закрытия публичных
домов; он считал, что они должны оставаться для того, чтобы мужчины могли
достичь свободы и чести посредством самообладания. Однако этот аргумент
убедителен только в том случае, если мы игнорируем причины того, почему люди
ведут себя хорошо, когда они, видимо, имеют возможность вести себя плохо. Одно
дело - это запретить игру в кости и карты, запретить продажу алкоголя и закрыть
дома проституции. Но совсем другое дело - сделать все эти вещи не
привлекательными, а вызывающими отвращение, например, наказывая за соответствующее
поведение, называя его искушениями, выдуманными дьяволом, изображая трагическую
судьбу пьяниц, или описывая венерические заболевания, которые можно подцепить у
проституток. Результат может быть одним и тем же: люди не будут играть в
азартные игры, выпивать, или ходить к проституткам, но факт, что они не могут делать
этого в одних условиях и "сами" не делают этого в других - это
следствие методов управления поведением, а вовсе не добродетели или свободы. В
первом случае причины хорошего поведения очевидны; а во втором их легко
проглядеть и забыть.
Иногда говорят, что дети не готовы к свободе и
самостоятельности, пока они не достигнут совершеннолетия, и что до той поры их
надо либо опекать в безопасных условиях, либо наказывать. Если наказание
удастся избежать до тех пор, пока они не станут совершеннолетними, то его можно
полностью отменить. Но это попросту означает, что безопасные условия и
наказания - это единственные доступные средства до тех пор, пока на ребенка не
станут действовать факторы окружающего мира, которые дадут ему другие побудительные
причины вести себя хорошо. Соответствующие факторы часто не действуют на
примитивных индивидов, и та же самая путаница между очевидностью управления
поведением и внутренним самообладанием проявляется тогда, когда говорят, что
примитивные люди не готовы пользоваться свободой. Но на самом деле если они к
чему-то не готовы, так это к тому типу управления поведением, который нуждается
в специфическом опыте воздействия соответствующих факторов.
Многие из вопросов карающего управления
поведением возникают из-за концепции ответственности - атрибута, который, как
говорят, отличает человека от других животных. Ответственность личности - это якобы
"достоинство" личности. Мы уважаем её, когда она ведет себя хорошо,
чтобы она продолжала поступать так же, но мы скорее всего используем термин "ответственность"
тогда, когда она заслуживает наказания. Мы считаем личность ответственной за
своё поведения в том смысле, что её можно справедливо и честно наказать. Это
опять-таки вопрос хорошего воспитания и разумного использования подкрепителей, если
надо "наказать соответственно преступлению." Большее наказание, чем
это необходимо, будет стоить дорого и может подавить желательное поведение, в
то время как слишком малое - расточительно, если оно вообще не подействует.
Юридическое определение ответственности (и
правосудия) отчасти занято установлением фактов. Действительно ли человек вёл
себя именно таким образом? Были ли обстоятельства такими, что такое поведение
наказуемо в соответствии с законом? Если это так, то какой закон тут надо
применить, и какое предусмотрено наказание? Однако другие вопросы, очевидно,
касаются "внутреннего человека" ("души"). Был ли акт поведения
умышленным или преднамеренным? Был ли он совершен в пылу гнева? Понятна ли ему
разница между справедливым и несправедливым? Осознавал ли он возможные
последствия своего поступка? Все эти вопросы о целях, чувствах, осознании и так
далее можно сформулировать иначе - в терминах действия окружающей среды на
этого человека. Что человек "намерен сделать", зависит от того, что
он делал в прошлом, и что из этого вышло. Человек не действует, потому что он
"чувствует гнев"; он действует и
чувствует гнев по общей причине, которая не уточняется. А то, заслуживает ли он
наказания в том случае, когда все эти условия будут приняты во внимание,
является вопросом о вероятном результате: будет ли он, если его наказать, вести
себя по-другому, когда опять возникнут такие же обстоятельства? Теперь есть
тенденция заменять ответственность управляемостью (поведения), однако
управляемость скорее всего не следует рассматривать как атрибут "свободной
личности", так как она явно указывает на внешние факторы.
Утверждение, что "только свободный
человек может быть ответственным за свое поведение" имеет два значения, в
зависимости от того, интересует ли нас свобода или ответственность. Если мы
хотим сказать, что люди ответственны, мы не должны делать ничего, что
ограничивало бы их свободу, так как если они не могут свободно действовать, то
они не могут быть ответственны. Если мы хотим сказать, что они свободны, мы
должны возлагать на них ответственность за их поведение, используя карающие
факторы, так как если бы они вели себя таким же образом под действием очевидных
не-карающих факторов (среды), то было
бы ясно, что они не были свободны.
Любой шаг в сторону окружающей среды, в
которой люди автоматически хорошо ведут себя, является угрозой для "ответственности".
Например, в борьбе с алкоголизмом традиционная практика - карающая. Пьянство
называют злом, и родственники пьяницы применяют против него этические санкции
(состояние, которого они добиваются, называется чувством стыда), или его
классифицируют как нарушение закона, за которое полагаются санкции закона (состояние,
которого этим добиваются, называется чувством вины), или его называют грехом и за
него наказывают религиозные учреждения (состояние, которого этим добиваются,
называется чувством греха). Такая практика не принесла заметных успехов, и поэтому
начали искать другие меры управления (поведением). По-видимому, многообещающими
являются данные медицины. Люди различаются по переносимости алкоголя и по
склонности попадать в алкогольную зависимость. После того, как человек стал
алкоголиком, он может пить, чтобы облегчить тяжелые симптомы воздержания от
алкоголя, что не всегда принимают во внимание те, кто их никогда не испытывал.
Медицинские аспекты поднимают вопрос об ответственности: насколько справедливо
наказывать алкоголика? С точки зрения воспитания, можно ли ожидать того, что
наказание окажется эффективным против противодействующих положительных факторов
подкрепления? Или нам следует лечить его от алкоголизма, как от болезни? (Наша
культура отличается от утопии Сэмюэля Батлера "Erehwon" -
"Едгин", в которой за болезнь полагалось наказывать.) С уменьшением ответственности
наказание ослабляется.
Другой пример - это преступность
несовершеннолетних. С традиционной точки зрения молодёжь ответственна за
соблюдение законов и может быть справедливо наказана при их нарушении, но для
неё трудно установить эффективные меры наказания, и поэтому стали искать другие
меры воздействия. Данные о том, что преступность более широко распространена в
определённых районах среди бедноты, оказались многозначительными. Человек более
склонен к воровству, если у него мало или вообще нет собственности, если его
образование не подготовило его к тому, чтобы получить рабочее место и держаться
за него, чтобы иметь возможность купить то, что ему нужно; если шансов получить
работу нет, если он не был приучен соблюдать законы, и если он часто видит
других нарушителей закона, остающихся безнаказанными... В таких условиях
преступное поведение получает сильное положительное подкрепление и вряд ли
будет подавлено юридическими санкциями. Поэтому факторы воздействия ослабляют:
преступника могут просто предупредить или исполнение приговора будет отсрочено.
Ответственность и наказание уменьшаются параллельно.
В действительности проблема заключается в
эффективности методов управления поведением. Мы не решим проблем алкоголизма и
преступности несовершеннолетних, пытаясь увеличить чувство ответственности. Ведь
за предосудительное поведение "ответственна" социальная среда, и
изменять надо именно эту среду, а не какие-то атрибуты личности. Мы признаем
это, когда говорим о карающих факторах природной среды. Попытки пробить стену
головой наказываются ударами по черепу, но мы ведь не считаем виновным
человека, если он пытается пробить стену головой, и мы не говорим, что природа
возложила на него ответственность за это. Природа просто карает его, когда он
бьет стену головой. Когда мы делаем мир менее опасным или учим людей тому, как
избежать "наказаний" от природы, и предлагаем им следовать
определенным правилам, то мы не наносим ни ущерба ответственности, ни чиним
угроз каким-либо другим оккультным качествам личности. Мы просто делаем мир
более безопасным.
Концепция ответственности оказывается особенно
слабой, когда причину поведения можно проследить к генетическим детерминантам.
Мы можем любоваться красотой, грацией и чувствительностью, но мы не можем винить
человека за то, что он уродлив, или эпилептик, или страдает дальтонизмом. Даже
менее заметные формы генетических различий и то приносят неприятности.
Полагают, что есть индивидуальные различия - как видовые варианты - того,
насколько агрессивно реагируют люди, или получают подкрепление, когда наносят
агрессивный ущерб другим, или того, насколько у них выражено сексуальное
поведение или сколь сильное подкрепление они получают от секса. Следовательно, вопрос
в том, в равной ли мере они ответственны за самоконтроль своего агрессивного
или сексуального поведения, и справедливо ли наказывать их по одной и той же
мерке? Если мы не наказываем человека за косолапость, то должны ли мы наказывать
его за то, что он быстро впадает в ярость или высокочувствителен к сексуальному
подкреплению? Эти вопросы были недавно подняты потому, что существует
возможность того, что многие преступники имеют аномалии в своих хромосомах.
Концепция ответственности тут мало чем может помочь. Проблема состоит в
управляемости поведения. Мы не можем изменить генетические дефекты наказаниями;
мы не можем действовать изменениями генетики, которые действуют на гораздо
более длительный временной шкале. Надо изменять не ответственность
"самостоятельной личности", а те факторы окружающей среды и генетики,
от которых зависит поведение человека.
Хотя люди отнекиваются, когда научный анализ
прослеживает причины их поведения к внешним обстоятельствам и, таким образом,
лишает их заслуг и почёта, они редко возражают, когда тот же анализ избавляет
их от вины. Примитивное учение XVIII - XIX веков о влиянии окружающей среды было быстро приспособлено для целей оправдания
и освобождения от ответственности. Джордж Элиот высмеял это в своем Адам
Беда: "Ну да, конечно, человеку не столь сподручно украсть деньги,
если деньги не лежит в пределах досягаемости, но он не сможет заставить нас
думать, что он честный человек, если он жалуется, что деньги мозолили ему глаза".
Алкоголик самым первым заявляет, что он - больной, а малолетний преступник - что
он жертва жестокой социальной среды: ведь если они не ответственны, то их
невозможно справедливо наказать.
Освобождение от ответственности - это
ответственность наоборот. Те, кто берутся за изменение человеческого поведения
- неважно, по какой причине - становятся частью этой "среды", на
которую спихивают ответственность. В традиционном понимании ответственность
лежала на ученике-неуче, на ребенке, который испортился, на гражданине, который
нарушил закон и на бедных, которые бедны, потому что не работают, но сейчас
обычно говорят, что нет тупых учеников, а есть неумелые учителя, нет плохих
детей, а есть плохие родители, нет преступников, кроме как в полиции, и нет
лентяев, а есть лишь плохие системы стимулирования. Тогда, конечно, мы в свою
очередь должны спросить, почему учителя, родители, полицейские и капиталисты -
плохие. Ошибка, как мы увидим позже, - это взваливать на кого-то всю
ответственность, полагая, что там-то и есть начало причинно-следственной
цепочки.
Раймонд Бауэр писал, что коммунистическая
Россия даёт интересный пример отношений между сторонниками влияния окружающей
среды и личной ответственности. Сразу же после революции правительство
утверждало, что если многие россияне не образованны, не трудолюбивы,
невоспитанны и несчастны, то это потому, что среда сделала их такими. Новое
правительство займётся изменением социальной среды, используя работы И. П.
Павлова об условных рефлексах, и все будет хорошо. Но к началу 1930-х годов правительство
поняло, что шанс упущен, и многие россияне так и не стали более образованными,
трудолюбивыми, воспитанными или счастливыми. Официальную линию тогда изменили,
и Павлов вышел из моды. Его заменили волюнтаристской психологией, согласно
которой сам российский гражданин должен стремиться к знаниям, работать
продуктивно, вести себя хорошо и быть счастливым. Задачей педагога стало
убеждать людей в том, что они должны взять на себя эту ответственность, а не
вырабатывать у них условные рефлексы. Но победа во Второй мировой войне вернула
уверенность в правильности прежних принципов, ведь в итоге правительство
достигло успехов. Возможно, результаты были ещё не оптимальные, но направление
было правильным. И Павлов вернулся в моду. (Судя
по тому, что я читал о судьбе учения акад. Павлова в СССР, всё это - лживые
западные небылицы. Примечание behaviorist-socialist)
А вот освобождение от ответственности тех, кто
управляет, редко когда документируется с такой же легкостью; однако что-то в
этом роде, вероятно, всегда лежит в основе дальнейшего использования карающих
методов. Нападки на возможность "автоматической" добродетели
свидетельствуют о культе "независимой личности", хотя практические факторы
подкрепления куда более убедительны. Литература свободы и чести объявила
управление человеческим поведением уголовно наказуемым преступлением, в
основном делая тех, кто управляет поведением других, ответственными за
негативные результаты. Манипулятор может уйти от ответственности, если он сможет
убедить всех, что каждый сам управляет своим поведением. Учитель, который
ставит в заслугу ученику хорошую учебу, может также призвать его к
ответственности за то, что он не учится. Родитель, который хвалит ребенка за
достижения, может также бранить его за ошибки. И ни учитель, ни родитель не
признáют своей ответственности за это.
Для освобождения от ответственности очень
удобно ссылаться на генетические корни человеческого поведения. Если у
некоторых рас якобы меньше интеллекта, чем у других, то как можно обвинять
учителя в том, что он их плохо учит? Если некоторые люди якобы рождаются
преступниками, то законы всегда будет нарушаться, как бы ни были совершенны
правоохранительные органы. Если люди воюют якобы потому, что они по своей
природе агрессивны, то нам нечего стыдиться своей неспособности сохранить мир.
О стремлении избавиться от ответственности свидетельствует тот факт, что мы
более склонны сваливать на генетику отрицательные явления, чем положительные
достижения. Тем, кто в настоящее время заинтересован в улучшении поведения
людей, не причитается ни заслуг, ни ответственности за последствия, которые
можно отнести на счёт генетики; если они несут за что-либо ответственность, так
это за будущее человеческого рода. Практика, приписывающая поведение генетической
наследственности, будь то вида в целом или какой-то его части, например расы
или рода, может повлиять на практику произведения потомства и, в перспективе,
на другие способы изменения наследственности, и современный человек может в
некотором смысле нести ответственность за последствия, будь то его деятельности
или бездействия; но это будут отдаленные последствия, которые вызовут
совершенно иные проблемы, которые мы, возможно, ещё обсудим.
--
Массовое "наказание" палестинцев в лагерях
беженцев Сабра и Шатила в Ливане в 1982 г. израильской расистской фашистской
нечистью за то, что они сопротивлялись оккупации своей Родины сионистским сбродом
Те, кто применяют наказания, по-видимому, всегда
чувствуют себя уверенно. Преследование правонарушений одобряют все - за
исключением правонарушителя. Если те, кто был наказан, потом не исправились, то
это не вина тех, кто наказывает. Но освобождение их от ответственности - не полное.
Ведь даже те, кто поступает правильно, могут потратить много времени, чтобы
выяснить, что следует делать, и, возможно, никогда не будут делать этого
хорошо. Они тратят время на то, чтобы разбираться с посторонними фактами, бороться
с дьяволом, и на неэффективный поиск правильного пути методом проб и ошибок.
Кроме того, наказание причиняет боль, и никто не остаётся вовсе не затронут
страданием, даже если боль была причинена другому. Поэтому те, кто наказывает,
не могут полностью избежать критики, и могут "оправдать" свои
действия, ссылаясь на последствия наказания, которые якобы компенсируют его отвратительные
особенности.
Было бы абсурдно причислять опусы Жозефа де
Местра к литературе свободы и чести, так как он был непримиримым противником её
основных принципов, особенно тех, за которые выступали писатели эпохи
Просвещения. Тем не менее, выступая против эффективных альтернатив наказанию на
том основании, что только наказание даёт человеку свободу выбора вести себя
хорошо, эта литература создала необходимость своеобразного оправдания (наказания),
на что де Местр был мастак. Вот его оправдание вероятно самого жуткого из всех
карателей - мастера пыток и палача:
"Звучит зловещий сигнал; низший служитель
правосудия приходит, чтобы постучать в его дверь и известить его, что он нужен.
Он выходит; он приходит на городскую площадь, которая переполнена нетерпеливой
возбужденной толпой. Ему выдают пленника, или убийцу, или богохульника. Он
хватает его, кладет и растягивает на лежащем горизонтально кресте; он поднимает
руку - и наступает жуткая тишина. Не слышно ничего, кроме вопля, треска ломаемых
штангой костей, и завываний жертвы. Затем он отвязывает его и несет к колесу;
вплетает раздробленные конечности между спиц; голова свисает; волосы стоят дыбом; из уст, зияющих,
как топка печи, теперь лишь время от времени вперемешку с кровью выходят слова,
молящие о смерти. И вот палач закончил своё дело; его сердце бьется, причём от
радости; он аплодирует сам себе, он говорит с гордостью: "Никто не умеет
колесовать лучше, чем я!" Он сходит вниз с эшафота и протягивает
окровавленную руку, и закон бросает ему издалека несколько золотых, которые он
уносит с собой через двойную шеренгу зевак, которые в ужасе отшатываются. Он
садится за стол и ест; затем он ложится в постель и засыпает. Когда он
просыпается на следующий день, он думает уже о чем-то совершенно другом, а не о
той работе, которую он делал вчера ... Все величие, вся власть, вся дисциплина
основаны на палаче. Он - ужас человеческого общества и та привязь, которая
держит его вместе. Уберите из мира это непостижимое действующее лицо, и в этот
самый момент порядок сменится хаосом, престолы рухнут и общество исчезнет. Бог,
этот источник всяческого суверенитета, следовательно, также является и источником
наказания."
Даже если мы больше не прибегаем к пыткам в
так называемом цивилизованном мире, мы тем не менее по-прежнему широко
используем карательные методы как во внутренних, так и в международных делах.
Очевидно, тому есть весомые причины. Если не бог, то природа создала человека
таким, что им можно управлять при помощи насилия. Люди быстро становятся
умелыми палачами (хоть и не обязательно умелыми управляющими), а вот
альтернативным положительным мерам воздействия выучиться куда труднее. Людям
кажется, что необходимость наказаний оправдывается даже историей, а альтернативные
методы угрожают заветным ценностям свободы и чести. И поэтому мы продолжаем
наказывать - и оправдывать наказания. Нынешние де Местры могут оправдывать
войны похожими словами: "Все величие, вся власть, вся дисциплина основаны на
солдате. Он - гордость человеческого общества и та привязь, которая держит его
вместе. Уберите из мира это непостижимое действующее лицо, и в этот самый
момент порядок сменится хаосом, правительства рухнут и общество исчезнет. Бог, этот
источник всяческого суверенитета, следовательно, также является и источником
войны". Тем не менее, есть лучшие способы управления поведением, но
литература свободы и чести молчит о них.
За исключением ситуации, когда человек
физически скован, он имеет менее всего свободы и чести, когда находится под
угрозой наказания. Можно было бы ожидать, что литература свободы и чести
выступит против карательных методов, но на самом деле она содействует их
сохранению. Человек, который перенес наказание, из-за этого не обязательно
будет менее склонен вести себя прежним образом; в лучшем случае, он научится
тому, как уклониться от наказания. Некоторые способы избегания - неадекватные
или невротические, например, так называемые "фрейдистские динамизмы."
Другие способы состоят в избегании ситуаций, при которых велика возможность
вести себя наказуемым образом, или выполнять акты поведения, несовместимые с
наказуемыми. Аналогичные меры, снижающие вероятность того, что кто-то будет
наказан, могли бы быть предприняты другими людьми, но литература свободы и
чести противится этому, так как от этого он станет "автоматически" добродетельным.
При действии карающих факторов создаётся ложное впечатление, что человек волен
вести себя хорошо, и что когда он делает это, то в этом именно его заслуга.
Ненаказующие факторы вызывают такое же поведение, но тогда нельзя сказать, что
человек волен вести себя хорошо, и что это его заслуга. Ведь от
"независимой личности" тогда останется слишком мало или вообще
ничего, для того, чтобы ей быть ответственной за поступки и получать за них
воздаяние. Тогда человек не претерпевает угрызений совести и, следовательно, не
имеет шансов быть моральным героем или притендовать на внутренние достоинства.
Но наша задача состоит не в том, чтобы разжигать угрызения совести или
укреплять и демонстрировать внутренние достоинства. Нам надо сделать жизнь
менее карающей, и благодаря этому освободить для более полезной деятельности
время и энергию, растрачиваемые на избегание наказаний. В какой-то мере
литература свободы и чести сыграла свою роль в процессе медленного и
непоследовательного смягчения отрицательных факторов в социальной среде
обитания человека, включая и карающие факторы, применяемые в преднамеренном
управлении поведением. Но эта литература сформулировала свои задачи таким
образом, что не может теперь согласиться с тем фактом, что все факторы,
управляющие поведением, исходят из окружающей среды, и следовательно, надо
создавать лучший окружающий мир, а не более совершенного человека."
Комментариев нет:
Отправить комментарий