Но кто же тогда компетентно говорит правду об экономике России? - Ответ простой: это профессор Сергей Семенович Губанов.
Я недавно обнаружил сайт, где собрано много его выступлений: http://www.ussr-2.ru/index.php/ekonomika/349-gubanov-sergej-semenovich/2451-gubanov-s-s-2015-2019?showall=1&limitstart=
Очень советую всем и каждому почитать там интервью проф. Губанова и по возможности прослушать его выступления на роликах "нейромира". Слушать эти ролики очень тяжело, они меня буквально приводят в бешенство, потому что хозяйчик этого "нейромира", некто господин Бощенко-Botchenko, считает себя вправе непрестанно прерывать профессора Губанова своими, мягко говоря, бестолковыми рассуждениями.
Самое последнее интервью проф. Губанова на этом сайте - от 7 июля 2020 - (Сергей Губанов: «Фактически Россия находится в финальной фазе системного кризиса» https://www.business-gazeta.ru/article/473941 ) к сожалению, дано под впечатлением фейковой пандемии "ковид-19(84)", которую он не считает таковой и поэтому не видит её роли как инструмента уничтожения экономической основы общества массового потребления на Западе и установления глобалистской "пандемически"-фашистской диктатуры. Вероятно, это его не особо волнует, потому что он живёт в России, где ситуация несравненно более жуткая и губительная для народа, чем на Западе.
Поэтому я выкладываю ниже перепост с сокращениями, обозначенными (...), довольно старого интервью (от 03 января 2018) проф. Губанова, которое даёт общее представление о предыстории - брежневском "хозрасчёте" (я успел в СССР годик поработать на хоздоговорной ставке), а также "трубе" на Запад (в строительстве которой в СССР при Горбачеве предприятиями ГДР мне довелось принять участие как технический переводчик) -, плюс об ужасающем состоянии экономики России и о путиноидных идеологах либерализма и компрадорства, которые ответственны за это. Полезно прочесть это интервью очень внимательно. (Первоисточник: https://www.business-gazeta.ru/article/368705 )
* * *
Проф. С.С. Губанов:
Инфляция нефтедоллара помогает Кремлю создавать видимость оживления
— Сергей Семенович, какие события в 2017 году стали ключевыми в экономике? Стали ли мы жить лучше?
— Основные итоги 2017 года были вполне предсказуемы, поскольку в силе остается компрадорская система, которая направляет все ресурсы на обогащение олигархически-компрадорского клана, а не на развитие нашей страны. В конце 2016 года я утверждал, что экономика экстраординарных сюрпризов не принесет: рецессия перейдет в топтание на месте, покупательной способности и внутреннего спроса не прибавится, нищета и бедность останутся массовыми, с капитальными вложениями и новыми рабочими местами будет туго, политика Кремля будет по-прежнему кризисной для трудящихся и антикризисной для олигархов. (...)
Если в 2000 году мы экспортировали около 230 миллионов тонн нефти, в 2017 году — примерно столько же (но в долларовом выражении это несопоставимые величины), то приросло ли реальное богатство страны, приросла ли покупательная способность населения, предприятий, государственного бюджета? Нет. Даже теоретически не могла прирасти, потому что вывозится примерно одинаковый физический объем товарной массы, при этом не меняется структура экспорта, по сути, колониальная, несмотря на все заклинания и декларации об импортозамещении.
Естественно, что на основе нынешней экономической системы, которая абсолютно неэффективна и бесперспективна, решать крупные народнохозяйственные задачи невозможно. Об этом мы говорим с давних времен, еще при Михаиле Горбачеве указывали, что система хозрасчетного капитализма, сложившаяся в Советском Союзе, сплошь затратная и, самое главное, изолирует нас от научно-технического прогресса. Та система была дезинтегрированной, без межотраслевого взаимодействия, а потому не создавала спроса на инновации и высокие технологии, на качественное обновление рабочих мест, на высокотехнологичные виды продукции, на структурные сдвиги, обусловленные микропроцессорной революцией и потребностью в автоматизации производительных сил.
Затем ретрореформаторы вообще свернули в 1990-е годы не туда, назад, на путь к старорежимному, низшему, самому отсталому капитализму — компрадорскому, во всем зависимому от иностранного капитала. Дезинтеграция была возведена в степень. Затратность компрадорской экспортно-сырьевой модели на порядок выше, чем затратность советского хозрасчетного капитализма. Если советская хозрасчетная модель позволяла, по крайней мере, направлять финансовые ресурсы на пусть не всегда рациональное, но все-таки внутреннее строительство, то сегодня компрадорский клан вообще выкачивает из страны ресурсы, они просто уходят из России, оставляя нам деиндустриализацию и вымирание. Уж лучше закапывались бы внутри страны, воплощались в социальную инфраструктуру, в дополнительные парки и скверы, детсады, школы, различные здания, спортивные и культурные сооружения — и то было бы лучше, даже если их архитектурный облик был бы не самым эстетичным, не самым ласкающим взгляд. Лучше бы вкладывали ресурсы в экологию, индустриальную сортировку мусора, рециклинг, ветровую и солнечную энергетику, канализацию, очистку сточных вод — масса направлений, где полезнее закапывать ресурсы даже без видимой коммерческой эффективности.
Но в том-то и компрадорский характер постсоветской системы, что наше национальное богатство она превращает в офшорное: из российского — в нероссийское, из внутреннего — во внешнее. Максимум компрадорской ренты — вот и вся функция постсоветской экономической системы. И на охране именно этой системы стоит Кремль, хотя направо и налево рассыпается в демагогических призывах то к инновациям, то к модернизации, то к новой индустриализации, то к созданию 25 миллионов новых рабочих мест, то к цифровой экономике.
— О рабочих местах, вошедших в «майские указы», традиционно говорит бизнес-омбудсмен Борис Титов...
— Отмечу, что цифра 25 миллионов рабочих мест заимствована из моей статьи 2003 года, Борис Титов умыкнул ее и преподнес на блюдце Владимиру Путину в 2010 году, однако при этом полностью оторвал данную цифру от контекста и от того, чем она была подкреплена. Речь шла не просто о высокопроизводительных рабочих местах, а об автоматизированных рабочих местах технотронного уровня, на каждом из них можно было бы создавать добавленную стоимость, эквивалентную минимум 130 тысячам евро в год. Вот что такое те рабочие места, которые требуются для нашей экономики, с точки зрения науки. И что же преподнес господин Титов? Просто высокопроизводительные рабочие места. По какой мерке? Надо сравнивать хотя бы с американскими, германскими, британскими, швейцарскими рабочими местами, то есть высокопроизводительными по мерке передовых промышленно развитых стран. А что делает господин Титов? Он сравнивает со средней производительностью по российским условиям, и у него получается, что все, что хотя бы на каплю выше средней производительности по России, — это высокопроизводительное место. Получается, незачем ориентироваться на устранение отставания России от стран с высшей производительностью труда. Большей профанации придумать невозможно. При этом сей господин еще претендует на роль кремлевского экономического идеолога и берется изобретать нечто программно-стратегическое.
— Сейчас в основном обсуждаются две стратегии: центра стратегических разработок во главе с Алексеем Кудриным и Столыпинского клуба с Борисом Титовым. В этом споре стратегий вы на чьей стороне? Или вы готовы свои предложения представить?
— Наука не может быть на стороне ни одной из позиций, так как обе они заведомо ненаучны. Например, у Кудрина совершенно бессодержательная позиция, он смешивает политику с инвестициями, да произносит только словосочетания, заимствованные из отчетов МВФ и Всемирного банка. У него в речах два конька — цифровая экономика и производительность труда. Наш журнал «Экономист» десятилетиями беспрестанно — что при горбачевском извне управляемом хаосе, что при ельцинской капитуляции перед империализмом доллара, что при олигархически-компрадорской вертикали команды Путина — из номера в номер твердил и твердит, что без системы повышения производительности труда рассчитывать на какое-либо развитие бесполезно. Естественно, для компрадорского клана неважно, что там изрекают затюканные отечественные ученые, куда важнее инструкции иностранного капитала. И вдруг в докладе Всемирного банка по России (№36 от декабря 2016 года) мы с удивлением увидели, что, оказывается, теперь и Всемирный банк рекомендует нашей стране повышать производительность труда. Наконец-то! Не прошло и трех десятилетий, как Всемирный банк признал, что вообще-то неплохо и России заняться производительностью труда. Плюс там же среди сфер, которые могут хоть как-то подтолкнуть производительность труда вверх, назвали цифровую экономику.
Не прошло и двух дней, как эти пункты были включены в набросок стратегических размышлений Кудрина. Хорошо, мы только приветствуем, что он говорит о производительности труда так же, как об этом говорит Всемирный банк. Но если бы Кудрин читал не только доклады Всемирного банка, но и аналитические материалы Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), куда Россия никак не может попасть в силу ряда причин, то он бы знал, что идея цифровой экономики дебатировалась за рубежом лет 10 назад. А сейчас наука рекомендовала бы Кудрину обратить внимание на США, Германию, Францию, Великобританию, Швейцарию, где под цифровой экономикой однозначно имеют в виду цифровую индустрию, потому что без нее оцифровывать что-либо, не говоря уж о рабочих местах, совершенно невозможно. А цифровая индустрия — это остов новой индустриализации, которую мы превратили из научной гипотезы в концепцию, теорию и даже парадигму, признанную большинством в отечественном научном сообществе. О цифровой индустриализации мы говорим минимум 15 лет, обосновав ее задолго до того, как вопрос о реиндустриализации был поднят в США, Великобритании, Канаде, ЕС. Теперь господин Кудрин, который не в теме, берет совершенно затасканные, отжившие идеи из отчетов Всемирного банка и кладет на стол господину Путину в виде своих великолепных стратегических новаций. (...)
Кудрин готов упоминать производительность труда, но не готов назвать ни одной меры, чтобы двинуть уровень вверх. Отличительный признак всего кабинета Путина в том, что, кроме как приватизировать и обращать национальное в частное и офшорное, он ничего больше не умеет и ни в чем больше не заинтересован.
Подъем производительности труда — это не только и не столько технологии, на которые упирают сегодня Путин и его команда. Ничего подобного. Многие страны мира давным-давно проходили через такие же иллюзии, обжигались и вынесли для себя главное — для повышения производительности труда нужна организация производства и заинтересованность работника в повышении производительности труда, то есть надо уметь платить за производительность труда, платить за результат, а не процесс. Высшая производительность нужна всем, весь мир о ней кричит, но мало кто способен ее организовывать. Если говорить о нашей стране, то специалистов наперечет, считаные единицы.
Недавно был один очень интересный опрос по линии предпринимательского сообщества — выясняли, сколько руководителей предприятий занимаются производительностью труда. Опрос охватил примерно 3 тысячи руководителей. Как думаете, сколько из этих 3 тысяч занимаются производительностью труда?
— Может, 1 процент?
— Аж два человека! Почему? Нет спроса на производительность труда. Собственники, которые задарма приобрели стратегические предприятия, хищнически выжимают все, чтобы заполнить свой карман. Пока поток дохода их устраивает, они палец о палец не ударят для новой организации производства, для новых высокотехнологичных рабочих мест. Но Кудрину же это невдомек, поэтому он спекулирует на технологиях вместо организации спроса на производительность труда и заинтересованности в ней со стороны работников.
Есть опыт истории. Большевики уже на следующий день после революции, после политической победы получили от экономики по голове, так как перед ними встал вопрос: как платить за производительность труда? Они думали-думали, но ничего не надумали. В итоге порешили платить по-капиталистически и требовать, чтобы люди работали по-социалистически. О как! Естественно, вместо решения задачи погрязли в проблеме, выскочить из нее СССР не мог все 70 лет своего существования. Почему? Не знали, как надо платить за производительность труда, как маневрировать распределением общественного труда и совмещать ее увеличение с «валом». Поэтому, между прочим, реальное повышение производительности доставляло Госплану СССР куда больше головоломок, забот и хлопот, чем любой товарный дефицит или дисбаланс.
— А как надо платить?
— Этот вопрос как раз по адресу. Сейчас занимаюсь постановкой системы производительности труда на одном солидном предприятии. По условиям контракта пока не уполномочен раскрывать детали и называть это предприятие. Но если кратко, то это цифровая модель производительности труда. Это значит, что зарплата полностью настроена на производительность труда и пропорциональна ей. Советская система наказывала рабочего, если он снижал трудоемкость и повышал производительность труда, — срезала тарифы и расценки. И ныне так делается. В итоге производительность подменяется интенсивностью труда. Тщательно проанализировав советские уроки, обладая практическим заводским опытом на машиностроительном предприятии, простояв определенное время у станка, потом проштудировав в университете научные источники, работы наших и зарубежных специалистов по вопросу, мне удалось найти способ, как можно не наказывать, а поощрять рабочих и административно-управленческий персонал за повышение производительности труда.
— Так как же?
— Ростом зарплаты пропорционально росту производительности труда. Здесь есть свои сложности и тонкости, по которым удалось найти решения. Первая — как правильно считать производительность труда. Допустим, надо сравнить производительность труда токаря, бухгалтера, инженера и директора. Можно ли это сделать? На первый взгляд, проблема кажется неразрешимой. С кондачка тут не подойти. Но в итоге она решена. Вторая закавыка — как учитывать качество на каждом рабочем месте. Третья — за что платить техническим работникам и административно-управленческому персоналу, как подсчитывать их производительность труда. Все это своего рода вопросы-маркеры. И по всем этим трем позициям обоснованы конкретные и счетные критерии, применимые к реалиям, а не только описанные в теории.
— То есть ваша система работает только на производственных предприятиях?
— На любых, но везде нужно «приземлять» систему на живую почву, адаптировать к специфике работы и производственных процессов.
— Я понимаю, что можно посчитать производительность труда какого-нибудь токаря, но как посчитать производительность труда учителя, врача, в конце концов, журналиста?
— Как раз оцифровать критерии для «какого-нибудь токаря» на порядок сложнее, чем для врача, журналиста, учителя, библиотекаря. По ним-то все проще пареной репы. Другое дело, что критерии хотя и простые, но не совсем привычные — переворачивают сознание. Тем не менее они счетные и четко работают, о чем свидетельствует практический опыт. Система работает. Чтобы дать представление о ней, достаточно привести в пример штатно-финансовое расписание: там кроме фамилии, должности и оклада появляется одна новая графа — «Счетный критерий эффективности». У нас при трудоустройстве всегда спрашивают: «Сколько я буду получать?» Но никто не спрашивает: «А за что я буду получать?» Это «за что» надо оцифровать. Именно так и сделано, что является фундаментом новой системы. (...)
Нигде в мире нет цифровой модели производительности труда, в промышленно развитых странах тоже мучаются с подходящими счетными критериями, но там преобладает эмпирика, теоретически решение не найдено. А мы нашли его и, более того, проверили в действии. Плюс мы знаем, какая организационная форма нашего производства отвечает высшему уровню производительности труда. Не всякая организационная форма годится, форма отраслевых советских предприятий абсолютно не годится, форма олигархических компрадорских предприятий — тоже. Форма типа Красноярского алюминиевого завода не годится, даже форма КАМАЗа не годится. И в целом по народному хозяйству должна быть организационная структура, выстроенная по закону вертикальной интеграции, в соответствии с законом межотраслевых цепочек производства добавленной стоимости. Должна быть экономическая система, которая целевой функцией имеет не прибыль, а добавленную стоимость. А добавленная стоимость — это покупательная способность не только капиталиста, а рабочего и государства, то есть там еще и зарплата, и доходы бюджета. Вот что надо максимизировать. При этом необязательно максимизировать прибыль, зато надо максимизировать зарплату и бюджетные доходы. О такой экономической системе господин Кудрин, естественно, не слыхивал и понятия не имеет. (...)
— Что скажете по поводу «Стратегии роста» Столыпинского клуба?
— Господин Титов недалеко упал от Кудрина. (...)
Доминанту начинавшегося в 2012 году срока Путина мы оценили еще по его предвыборным статьям, нарезанным из мертворожденной «Стратегии-2020»: тогда уже было понятно, что его команда станет заниматься компрадорской стабильностью. С точки зрения науки то был ложный расчет, потому что не команда Путина управляет факторами экономического развития, а наоборот: цена на нефть — вот главный регулятор для них. Разумеется, цена на нефть может преподнести сюрпризы, которые с компрадорской стабильностью не очень вяжутся. Но главным стопором экономики и научно-технического прогресса выступают кремлевские решения, во всем несообразные с объективными экономическими законами современности, в частности законом вертикальной интеграции и законом замещения трудоемкого машиноемким. А экономические законы сильнее Кремля и жестко наказывают за безответственное отношение к ним. Наказание и произошло в виде автономной рецессии, сползание к которой началось именно со второго полугодия 2012 года. Барахтались в ней почти пятилетие, сейчас цены на нефть подросли по ряду причин, всколыхнулась инфляция нефтедоллара, и она помогает Кремлю создавать видимость некоего оживления, но экономические-то законы по-прежнему против Кремля, который не считается с ними.
— Раз вы предвидите с вероятностью 200 процентов переизбрание Путина, то дайте прогноз на его грядущее шестилетие.
— Думаю, что команда Путина с большим удовольствием повторила бы свою платформу стабильности. Собственно, целевое предназначение этой команды в том и заключается. Ничего другого, кроме сохранения нынешней, гибельной для России компрадорской системы, Кремль делать не умеет — это данность, на которую наука не закрывает глаза, оценивая реальность. Так вот компрадорская экономическая система находится в полном разладе с ведущими экономическими законами современности. Вот в чем проблема №1.
Было бы хорошо, если бы Путин сказал, отбоярившись от своих пустобрехов типа Титова и Кудрина, что первое, что мы сделаем, — приведем отечественную экономическую систему в соответствие с ведущими экономическими законами развития. Какие это законы? Первый — закон машинозамещения труда, когда мы трудоемкое заменяем машиноемким или наукоемким. Второй закон системный, который относится к организационной форме, межотраслевому взаимодействию, стимулам качества, к спросу на развитие и производительность труда, — закон вертикальной интеграции, то есть закон организации межотраслевых цепочек. Это закон не прибыли, а добавленной стоимости, который говорит, что не добыча сырья должна быть основным законом экономической системы, а высокотехнологичная переработка, повышение мультипликатора добавленной стоимости. Наконец, это закон господства в экономической системе промышленного капитала, а не спекулятивного или тем паче иностранного. (...)
— Подождите, как раз хотела попросить вас оценить экономические показатели. Так, финансовые власти говорили, что по итогам года рост ВВП составит от 1,8 до 2 процентов, инфляцию удастся удержать в рамках 4 процентов, а дефицит бюджета будет в районе 2 процентов — это даже меньше, чем планировалось. Насколько эти цифры правдивы? Согласны с ними?
— Росстат, переданный в подчинение минэкономразвития, столько раз менял базу, то есть исходную точку отсчета, что теперь непрерывность рядов макроэкономических показателей полностью нарушена, они стали несопоставимы. Естественно, сдвигая точку отсчета, можно легко передвинуть ее и на 2–3 процента, и на 22 процента — как угодно, это зависит от нахальства правительственного аппарата, который по-медвежьи услуживает кремлевскому руководству. Поэтому все эти оценки — это примерно то же, что оценки, скажем, такой замечательной южной республики, как Узбекистан, где едва ли не двузначные цифры роста, но одна проблема — никто не знает, как они стали такими. Точно так же и у нас — никто не знает, как отрицательные цифры превратились в положительные, потому что длинных статистических рядов нет. Они Кремлю не нужны.
Но не всегда так будет: рано или поздно компрадорская система в стране будет уничтожена, компрадоры обречены на уничтожение как класс. Как бы Кремль ни кривился при словах о компрадорском характере экономической системы, но данность есть данность, а привилегия науки — называть вещи своими именами. Да, компрадорская система покуролесила почти три десятилетия в нашей стране, еще какое-то время покуролесит, позащищает ее команда Путина, но рано или поздно ей настанет конец, потому что одно из двух — либо устранение компрадорской системы, превращающей российскую собственность в нероссийскую, либо Россия перестает существовать как федеративное государство. Ни одной федерации не удавалось устоять на основе частнособственнической системы. Можно вспомнить европейские страны, такие как Соединенное Королевство, Австро-Венгрия, Югославия. Без госкапитализма не в состоянии удержаться ни одна федеративная страна. Посмотрите на Швейцарию, ее кантоны. Что ее скрепляет? Госкапитализм. Там везде социальный капитал доминирует, даже не государственный. Пример Швейцарии — пример для нормальной России и нормального политического руководства страны. Любой другой пример, без госкапитализма, — это ненормальность. А у нас кланово-компрадорский капитализм, который не объединяет, а разъединяет Россию, разрывает ее на части.
Сегодня наше федеративное устройство держится противоестественным образом — административно, а не экономически. Экономически федерация трещит по швам, чем больше она трещит, тем больше приходится нажимать на политические, принудительные меры. Но опять же не всегда так будет. Поэтому одно из двух: либо мы начинаем укреплять страну экономически и прекращать треск по швам, либо компрадорская система окончательно разорвет единые интересы на интересы этнического капитализма. Вот в чем проблема, если говорить о межнациональных отношениях в России. Кто этого не понимает, тому вообще нечего делать ни в науке, ни в политике. Думаю, у нас это понимают, просто компрадорские интересы пока сильнее. Этот вопрос меня беспокоит в гораздо большей степени, чем приписанные проценты роста.
Мы же следим не за этими процентами, а за покупательной способностью трех важнейших категорий — человек, предприятие, государство. Покупательная способность госбюджета — минус 5–7 процентов по сравнению с прошлым годом. У предприятий мы видим примерно то же самое. Самая пострадавшая категория — население. Мы имеем сегодня минус 15 процентов покупательной способности по отношению к началу 2008 года. Для примера: за весь период 2000–2008 годов реальный прирост покупательной способности населения составил 27 процентов. Вычитайте отсюда 15 процентов, остается 12 процентов плюса по сравнению с 2000 годом. А если учесть, что 2000 год — это очень низкая база, унаследованная от 1990-х годов, то представляете, где мы находимся? Компрадорская система не в состоянии обеспечить даже восстановительный рост по сравнению с дореформенным уровнем. Все, это для нее приговор истории, это конец.
— Если покупательная способность такая низкая, то почему протестная активность не особо нарастает?
— К сожалению, три поколения наших трудящихся были развращены в советское время. И пропаганда, и идеология, и политические и административные меры буквально вдалбливали в головы патернализм советского государства, что уж оно-то отстаивает интересы не капиталистической бюрократии, не номенклатуры, не новой советской буржуазии, а трудящихся. Поэтому трудящимся незачем протестовать, незачем учиться организованной стачечной борьбе, и вообще они должны быть похожи на стадо баранов, которое послушно идет туда, куда ведет пастух. Эта патерналистская инерция сильно довлеет над поколениями, которые вошли в постсоветское время. Но перемены близки. Уже молодое поколение 20-летних не имеет такого несуразного представления и все больше понимает, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих, что никто не даст избавления, как пели в известной песне. Трудовая Россия должна научиться коллективно отстаивать свои коренные интересы: как экономические, так и политические. Для этого опять же должны быть какие-то формы организации рабочего движения. В чем трагедия страны? Что все азы приходится проходить начиная с нулевого класса. Но поскольку позади большой опыт — и наш, и зарубежный, то школа будет пройдена быстрее, чем можно предполагать. Мы уже сейчас начинаем видеть, как люди ищут формы коллективного отстаивания интересов. (...)
— Так, может, пар из этого котла выходит исключительно на кухнях, в разговорах между собой?
— Сегодня люди обозревают всю пеструю гамму политических сил и не находят на ней своей, не понимают еще, что все надо создавать заново. То, что есть сейчас, — продажная конъюнктура, которая работает на сохранение компрадорской системы. У людей нет организующего начала. Но не всегда так будет. Организующее начало не извне привносится, а вырабатывается самими участниками широкого социального движения.
— Вы говорите, что не всегда так будет. Когда будет иначе?
— Очень сложно прогнозировать. Наш академический институт социологии провел замеры настроений в период автономной рецессии в стране и выявил интересную грань — всех бесит ухудшение материального положения, но пока это ухудшение не воспринимается как катастрофическое. Когда будет переход за эту грань? Ведь люди могут оценить свое материальное положение как катастрофическое даже при статистическом росте ВВП, потому что есть не только стоимостные, но и качественные показатели, которых Росстат не учитывает.
Когда Кудрин говорит о производительности труда, то он понятия не имеет, что первый параметр — качество продукции. Если вы выдаете нулевое качество с бешеной скоростью, то накручиваете не производительность труда, а расточительность труда. Но Кудрин и ему подобные не различают качественного состояния того, о чем взялись вещать. Это беда не только его, еще в советское время мне доводилось воевать с легионом «остепененных» экономистов, которые тоже занимались больше демагогией, не умея пощупать реалии, не умея прикоснуться к действительности, не умея отличить интенсивность труда от производительности и производительность от расточительности. Так вот качество — главный параметр, то, с чего начинается оценка производительности труда. В промышленно развитых странах качество сегодня стандартизировано. Действует педантично разработанная система качества, и с нее начинается контроль за производительностью труда. У нас же вообще не к чему привязывать производительность труда: стандартов качества не существует — есть какие-то регламенты, но государственной стандартизации нет. Это фишка компрадорской экономической системы, которой не нужны ни качество, ни производительность. Если компрадоры занимаются просто-напросто приватизацией национального достояния России в интересах иностранного капитала, то какое качество труда их интересует? Перекачка собственности в офшоры — это же не трудовой процесс.
Так что развилка сейчас очень простая — можно заниматься либо обеспечением статус-кво, на что и нацелена программа следующего срока Путина и его команды, либо трудным, но архинеобходимым разворотом к созиданию и развитию. Снизу, к сожалению, подтолкнуть команду Путина некому, ибо нет организованного протестного движения трудящихся.
— Когда же мы пройдем ту грань катастрофического восприятия своего материального положения, о которой вы говорили?
— История показывает, что наш народ сам не знает, когда он проснется, поэтому здесь какой-либо отправной точки отсчета и алгоритмов расчета не существует. Только порвав с наукой, допустимо гадать насчет того, когда наш трудовой народ соберет силы для подъема, для организованного отстаивания своих жизненных интересов.
Но можно абсолютно точно сказать — из-за компрадорской системы федеративное устройство России трещит сегодня по всем межнациональным швам. И когда мирный пока еще треск примет форму немирного, когда трещать начнут не голоса, а другие средства, тогда уж точно проснется вся страна. Но тем более важно организующее начало, потому что тяжкий опыт Украины, Югославии показывает, что есть еще варианты вовсе не внутреннего свойства, а внешнего воздействия. (...)
— Как экономист оцените, насколько тяжело положение россиян сегодня.
— Мы видим, как резко увеличился поток фальсифицированных товаров массового потребления. На автономную рецессию производители ответили массированным выпуском фальсификата, то есть инфляцией качества. Стандартов нет, поэтому с такой рыночной практикой все понятно. В то же время народ пока не рассматривает положение как критичное и катастрофичное. Первое, что делает народ, — бросает все ресурсы, чтобы приспособиться к реалиям и выиграть время. И так длится уже 30 лет. Оказалось, что это не выигранное, а потерянное время для страны.
Сколько еще может просуществовать такое положение? Сложно ответить на этот вопрос. Периоды мертвящей реакции затягивались в России и на полстолетия, то есть с исторической точки зрения три потерянных десятилетия — это еще не предел. Какой бы затратной ни была советская система, запас прочности она оставила приличный. Поэтому сопоставлять различные факторы и сказать, когда нищета из относительной станет абсолютной, очень сложно. Мы имеем категории около 25–30 процентов абсолютного обнищания, около 60–65 процентов относительного обнищания и до 10 процентов сверхбогатого населения, тех, кто безумствует в материальных благах на осколках Советского Союза.
С моей точки зрения, положение давно уже нетерпимо, потому что нетерпима столь чудовищная отсталость. Если бы события шли по траектории советского застоя, то доля нашего ВВП в мировом составляла бы 6,5 процента против сегодняшних 2 процентов. Это значит, что покупательная способность людей, предприятий и госбюджета была бы как минимум в три раза выше. Но нужно учитывать и качество, потому что в стоимостном выражении троекратно большая покупательная способность еще не означает, что она реально была бы настолько высока, ибо если в шесть раз ниже качество продукции (а оно сегодня на порядок ниже), то, соответственно, в шесть раз ниже троекратное приращение покупательной способности. Поэтому исходное условие — общегосударственная стандартизация качества, чтобы не было фальсификата на инвестиционном и потребительском рынке, в культуре, массовом спорте. Надо убрать инфляцию качества. Без этого говорить о производительности труда и покупательной способности не приходится абсолютно. Росстат учитывает только статистический параметр, а с учетом качественного параметра цифры совсем другие. Уже сказано об отставании в производительности труда от США: имеет 29,3 процента американского показателя, но с поправкой на качество остается, может быть, 10 процентов — это реальная цифра для материального производства. У нас есть расчеты по секторам, где отставание по производительности в 50 раз и больше. (...)
— Вы как экономист считать умеете. В тех цифрах по уровню ВВП, дефицита бюджета, инфляции, которые я называла, вы усомнились. Тогда можете назвать реальные показатели?
— Если брать реальную покупательную способность, то ВВП минус 2–3 процента. Инфляция минимум двузначная, то есть 10–12%, причем это не домыслы, а вполне реальная цифра, любой может ее проверить, взяв цены производителей. Плюс к этому можно добавить инфляцию качества из-за наплыва фальсификатов, импортированную инфляцию и т. д. Размер инфляции огромен, но скрывается, во-первых, гиперинфляцией качества товаров и услуг, во-вторых, отложенной инфляцией, которая рванет после президентских выборов. (...)
— Что скажете насчет конкретных показателей ВВП, инфляции?
— Если будет инфляция нефтедоллара, а она пока наползает, то нам будут рисовать цифры фиктивного роста. Вспомните, за 2000-2008 годы ВВП в долларовом выражении раздулся в 6 раз, в сопоставимых рублевых ценах почти удвоился, но реально за весь период достигнуто всего лишь 27% прироста.
Положение страны предопределено деиндустриализацией: обрабатывающая промышленность не работает, ВПК держится на советских разработках и запасах, между добычей и переработкой сырья полный дисбаланс: добываем, но не перерабатываем в готовую конечную продукцию. При этом будь здоров сколько из государственного превращается в частное. Плановой системы в госсекторе нет, ее нет даже в области оборонной промышленности. О чем еще говорить? Какой там может быть порядок? (...)
Был бы рад ошибиться, но, к сожалению, и при Горбачеве не ошибался в оценках, и при Брежневе — тоже, когда в 1979 году написал записку, что Советский Союз на полных парах мчится к своему краху из-за скатывания к хозрасчетному капитализму. При Ельцине не ошибался, когда в 1992 году в программе «Новый курс России» предупредил, что при его компрадорских реформах неминуем откат к низшему капитализму и деиндустриализации, которая закончится сдачей социальных завоеваний, массовым обнищанием и вымиранием страны, усугублением тотальной отсталости, системным кризисом. (...)
К тем процентам, которые вы все время вспоминаете, могу добавить другую цифру. Да, нам рисуют 1,8 процента роста, но мы-то смотрим, вымирает Россия или нет. 2017-й — это год продолжившегося вымирания страны, у нас отрицательный демографический прирост. Хорошо, что это не миллион вымерших, но каждый умерший неестественной смертью человек — это национальная трагедия, если общество гуманное и человеколюбиво. Счет идет на сотни тысяч преждевременно потерянных жизней. Этот показатель для меня гораздо важнее, чем то, что рисуют по инфляции, ВВП. От хорошей жизни люди не вымирают.
Была бы госплановская команда, она бы знала, на какие факторы смотреть, она бы оценивала состояние производительных сил совершенно другими показателями и критериями. Мы уже умеем считать уровень развития производительных сил без стоимостных показателей, в машинных работниках, знаем, какое у нас соотношение с Германией, Великобританией, США. Знаем, например, что в постсоветское время качество производительных сил в промышленности упало в 3,5 раза, количество упало и остается ниже советского на 10–15%. Если взять 2017 год, то ни количественно, ни качественно наши производительные силы не выросли. Вот по каким параметрам мы оцениваем состояние страны, а не по дутому ВВП, который привязан к нефтедоллару. Инфляция нефтедоллара раздувает ВВП — эка невидаль! Для туземцев из каменного века это может сойти за благо, а для нас это сигнал не благополучия, а серьезного бедствия. (...)
Потом последует встряска, связанная с большой рецессией. Пока мы не можем сказать точно — когда. Наша модель, а до сих пор она не подводила, показывает, что рецессии в промышленно развитых странах до второй половины 2018 года точно не будет, поэтому при переизбрании Путина параличная компрадорская система будет лучиться показным здоровьем. Но то, что большая рецессия так или иначе наступит, несомненно. И то, что она наступит в пределах шестилетнего срока правления, тоже предопределено. Тогда выйдет наружу и станет явью полное банкротство компрадорского режима, системы компрадорской власти и собственности. Тогда придет время уже совершенно другого выбора — системного."
Интервью вела Елена Колебакина-Усманова
* * *
В заключение должен сделать два замечания. Первое: Вот она и пришла год назад, вышеупомянутая большая рецессия. И глобальный капитализм не придумал ничего лучшего, чем надеть на неё санитарную маску мнимой "пандемии ковид 19(84)" и начать загонять всё человечество в глобальный фашистский концлагерь по рецептам хера Шваба и его давосского ВЭФ.
Второе: Отрадно видеть, что проф. Губанов чётко заявил, что производительность (эффективность) труда зависит не только от технологии и организации производства, но и от поощрения каждого работника увеличивать производительность труда, то есть (как я это понимаю) от стимулирующего её оперантного управления его трудовым поведением при помощи бихевиористской социальной инженерии. Соответствующие места в тексте интервью я выделил подчеркиванием и жирным шрифтом.
-
Комментариев нет:
Отправить комментарий