(Конспект работы Л.Д. Троцкого, источник текста здесь: https://iskra-research.org/Trotsky/sochineniia/1928/1928-kritika-02.html . Мои пояснения в тексте - курсивом в скобках. behaviorist-socialist)
* * *
Л.Д. Троцкий:
"Критика программы Коммунистического Интернационала
4. Германские события 1923 г. и уроки Октября.
Переломным пунктом, открывающим послеленинский период развития Коминтерна, являются немецкие события 1923 года. Оккупация Рура французскими войсками (в начале 1923 года) означала рецидив военного хаоса в Европе. Хотя этот второй приступ болезни был несравненно слабее, чем первый, но так как он обрушивался на вконец истощенный организм Германии, то следовало с самого начала ожидать острых революционных последствий.* Руководство Коминтерна не учло этого своевременно. Германская компартия все еще продолжала стоять под односторонне усвоенным лозунгом III конгресса, который твердо свернул ее с угрожающего ей путчистского пути. Выше уже сказано, что самое трудное для революционного руководства в нашу эпоху крутых поворотов, это суметь в нужный момент прощупать пульс политической обстановки, уловить ее крутой перелом и своевременно дать твердый поворот рулю. Такие качества революционного руководства не даются одним только фактом присяги каждому очередному циркуляру Коминтерна: они завоевываются при наличии необходимых теоретических предпосылок, путем самостоятельного опыта и подлинной самокритики. Крутой поворот от тактики мартовских дней 1921 года к систематической революционной работе в печати, на собраниях, в профсоюзах и в парламенте, дался не легко. После того, как кризис поворота был преодолен, выросла опасность развития новой односторонности прямо противоположного характера. Повседневная борьба за массы поглощает все внимание, вырабатывает свою тактическую рутину и отвлекает взор от стратегических задач, вытекающих из изменений объективной обстановки.
Летом 1923 года внутреннее положение Германии, особенно в связи с крахом тактики пассивного сопротивления, приняло катастрофический характер. Становилось совершенно ясным, что немецкая буржуазия лишь в том случае найдет выход из «безвыходного» положения, если коммунистическая партия не поймет своевременно, что положение буржуазии «безвыходно» и не сделает для себя из этого необходимых революционных выводов. Но именно коммунистическая партия, в руках которой был ключ, открыла этим ключом ворота для буржуазии.
Почему германская революция не привела к победе? Причины целиком в тактике, а не в условиях. Мы имели тут классический пример упущенной революционной ситуации. Повести германский пролетариат после всего, что он пережил за последние годы, в решающий бой можно было лишь в том случае, если бы он убедился, что на этот раз вопрос ставится ребром. Но коммунистическая партия проделала этот поворот неуверенно и с чрезвычайным запозданием. Не только правые, но и левые, несмотря на острую борьбу друг с другом, до сентября—октября довольно фаталистически относились к процессу развития революции.
Разбирать сейчас задним числом насколько «обеспечено» было бы завоевание власти при правильной политике, достойно педанта, а не революционера. Ограничимся приведением на этот счет одного прекрасного, хоть и чисто случайного, ибо единственного, свидетельства «Правды», которому противоречили все остальные рассуждения газеты.
«Если коммунисты в мае 1924 года, при некоторой стабилизации марки, при известном укреплении буржуазии, при переходе средних слоев и мелкой буржуазии к националистам, после глубокого кризиса партии, после тяжелого поражения пролетариата, если после всего этого коммунисты могли собрать 3.700.000 голосов, то ясно, что в октябре 1923 года при небывалом кризисе хозяйства при полном разложении средних слоев, при страшнейшей путанице в рядах с. д. на фоне сильных и резких противоречий внутри самой буржуазии и небывалого боевого настроения пролетарских масс в промышленных центрах, — компартия имела на своей стороне большинство населения, могла и должна была бороться и имела все шансы на успех» («Правда», 25 мая 1924 года).
И еще приведем слова неизвестного нам немецкого делегата на V конгрессе:
«Нет в Германии ни одного сознательного рабочего, который не знал бы, что партия должна была бы тогда пойти в бой, а не избегать его. О самостоятельной роли партии руководители КПГ забыли; это одна из главных причин октябрьского поражения» («Правда», 24 июня 1924 г.).
Что происходило в течение 1923 года, особенно второй его половины, на верхах германской компартии и Коминтерна, об этом рассказано в дискуссиях многое, однако, далеко не всегда в соответствии с тем, что было. Особенно напутал в этих вопросах Куусинен, который в 1924—26 гг. имел своей задачей доказывать, что руководство Зиновьева было спасительным, подобно тому, как с такого-то числа 1926 г. стал доказывать, что руководство Зиновьева было гибельным. Необходимый авторитет для такого рода ответственных суждений сообщает Куусинену тот факт, что сам он в 1918 году сделал все, что было в его скромных силах, чтобы загубить революцию финляндского пролетариата.
Попытка навязать мне задним числом солидарность с линией Брандлера делалась не раз: в СССР — замаскированно, ибо тут многие знали, как обстояло дело; в Германии — открыто, ибо там никто ничего не знал. Совершенно случайно в моих руках имеется печатный осколок той напряженной идейной борьбы, которая велась в нашем ЦК по вопросам германской революции. В материалах к январской конференции 1924 года Политбюро прямо обвиняло меня в недоверчиво-враждебном отношении к немецкому ЦК в период, предшествовавший его капитуляции. Вот что в этих материалах рассказывается:
«…Тов. Троцкий, раньше, чем покинуть заседание ЦК (сентябрьский пленум 1923 г.), произнес глубоко взволновавшую всех членов ЦК речь о том, будто бы ЦК германской компартии (Брандлер & Co) проникнут фатализмом, ротозейством и т.п. В связи с этим, заявил тов. Троцкий, германская революция обречена на гибель. Речь эта произвела угнетающее впечатление на всех присутствующих. Но громадное большинство товарищей считало, что эта филиппика связана с посторонним германской революции эпизодом (?!), бывшим на пленуме ЦК, и не соответствует объективному положению вещей» (Материалы к конференции РКП, январь 1924 г., стр. 14, подчеркнуто нами).
Как бы ни объясняли члены ЦК мое предупреждение, не первое по счету, оно было продиктовано только заботой о судьбе германской революции. К несчастью, оно подтвердилось целиком, в частности и потому, что большинство ЦК руководящей партии, по собственному признанию, не поняло своевременно, что предупреждение вполне «соответствует объективному положению вещей». Конечно, я предлагал не смену брандлеровского ЦК наспех, каким-либо другим, — накануне решающих событий такая смена была бы чистейшим авантюризмом, — я предлагал с лета 1923 года более своевременную и решительную установку в вопросе о переходе к вооруженному восстанию и соответственную мобилизацию сил в помощью германскому Центральному Комитету. Позднейшая попытка подкинуть мне солидарность с линией брандлеровского ЦК, ошибки которого отражали лишь общие ошибки руководства Коминтерна, вызывалась главным образом тем, что уже после капитуляции германской партии я восставал против превращения Брандлера в козла отпущения, хотя — вернее потому что — оценивал германское поражение неизмеримо серьезнее, чем большинство ЦК. В этом случае, как и в других, я восставал против недопустимой системы, которая непогрешимость центрального руководства (Зиновьев, сталин & Co) оплачивает периодическими свержениями национальных центров, подвергающихся при этом дикой травле и даже изгнанию из партии.
В написанных мною под впечатлением капитуляции немецкого ЦК «Уроках Октября» я развивал ту мысль, что в условиях нынешней эпохи революционная ситуация может быть в течение нескольких дней упущена на ряд лет. Эту мысль называли — трудно поверить — «бланкизмом» и «индивидуализмом». Бесчисленные статьи, написанные против «Уроков Октября», обнаружили, как основательно забыт опыт Октябрьского переворота, и как мало вошли в сознание его уроки. Сдвигать ответственность на «массы» за ошибки руководства или преуменьшать значение руководства вообще, чтобы тем смягчать вину его, — это и есть типично меньшевистская повадка, вытекающая из неспособности диалектического понимания «надстройки» вообще, надстройки над классом, какою является партия, надстройкой над партией, в виде ее руководящего центра. Бывают эпохи, когда Маркс с Энгельсом не могут подстегнуть историческое развитие ни на вершок вперед; бывают эпохи, когда люди много меньшего размера, стоящие у руля, могут задержать развитие международной революции на ряд лет.
Делавшиеся за последнее время попытки изобразить дело так, будто я отказался от «Уроков Октября» совершенно нелепы. Правда, я «признал» одну второстепенную «ошибку»: во время писания «Уроков Октября», то есть летом 1924 года мне казалось, что Сталин занимал осенью 1923 года более левую, то есть лево-центристскую, позицию по сравнению с Зиновьевым. Я не был посвящен во внутреннюю жизнь группы, игравшей роль тайного центра аппарата фракции большинства. Опубликованные после раскола этой фракционной группы документы, в частности чисто-брандлерианское письмо Сталина к Зиновьеву и Бухарину, убедили меня в неправильности моей оценки личных группировок, не имеющей, однако, никакого отношения к сущности поставленных проблем. Да и личная ошибка не так уж велика: центризм способен, правда, на большие зигзаги влево, но, как снова показала эволюция Зиновьева, совершенно неспособен на сколько-нибудь систематическую революционную линию.
Развитые мною в «Уроках Октября» мысли сохраняют полностью свою силу и сейчас. Более того, после 1924 г. они находили новые и новые подтверждения.
Среди многих трудностей пролетарского переворота есть одна совершенно определенная, конкретная, специфическая: она вытекает из положения и задач партийно-революционного руководства. При резком повороте событий даже самые революционные партии рискуют отстать и противопоставить вчерашние лозунги и приемы борьбы новым задачам и новым потребностям. А более резкого поворота событий, чем тот, который создает необходимость вооруженного восстания пролетариата, вообще не может быть. Здесь и возникает опасность несоответствия между партийным руководством, между политикой партии в целом и между поведением класса и требованиями обстановки. При сравнительно медленном движении политической жизни такие несоответствия выравниваются, хоть и с ущербом, но без катастрофы. А в периоды острых революционных кризисов не хватает как раз времени для того, чтобы устранить несоответствие и, так сказать, выровнять фронт под огнем. Периоды высшего обострения революционного кризиса бывают, по самой своей природе, быстротечными. Несоответствие между революционным руководством (шатания, колебания, выжидательность под бешеным напором буржуазии) и объективными задачами может иногда в течение нескольких недель и даже дней привести к катастрофе, к утрате того, что было подготовлено годами работы.
Разумеется, несоответствие между руководством и партией, или партией и классом может иметь и противоположный характер: это когда руководство обгоняет развитие революции, принимая пятый месяц беременности за девятый. Наиболее яркий пример такого несоответствия наблюдался в Германии в марте 1921 года. Там мы имели в партии крайнее проявление «детской болезни левизны», и как результат — путчизм (революционный авантюризм). Эта опасность вполне реальна и для будущего. Уроки третьего конгресса Коминтерна сохраняют поэтому всю свою силу. Но немецкий опыт 1923 года показал нам с жестокой наглядностью противоположную опасность: обстановка созрела, а руководство отстает. Пока руководство успеет выравняться по обстановке, меняется обстановка: массы отливают и резко ухудшается соотношение сил.
В немецком поражении 1923 года было, конечно, много национального своеобразия, но были и глубоко типические черты, которые знаменуют общую опасность. Ее можно назвать кризисом революционного руководства накануне перехода к вооруженному восстанию. Низы пролетарской партии, по самой природе своей, гораздо менее восприимчивы к давлению буржуазного общественного мнения. Известные же элементы партийных верхов и среднего партийного слоя будут неизбежно, в большей или меньшей мере, поддаваться материальному и идейному террору буржуазии в решающий момент. Отмахиваться от этой опасности нельзя. Конечно, против нее нет какого-либо спасительного средства, пригодного на все случаи. Но первый шаг борьбы с опасностью — понять ее источник и природу. Неизбежное появление или развитие правой группировки в каждой коммунистической партии в «пред-октябрьский» период отражает, с одной стороны, величайшие объективные трудности и опасности «прыжка», а с другой — бешеный напор буржуазного общественного мнения. В этом суть и смысл правой группировки. Именно поэтому неизбежно возникновение в коммунистических партиях колебаний и шатаний в тот именно момент, когда они более всего опасны. У нас в 1917 году, колебания охватили на верхах меньшинство и были, благодаря суровой энергии Ленина, преодолены. В Германии колебалось руководство в целом, это передавалось партии, а через нее — классу. Революционная ситуация оказалась упущенной. В Китае центр противодействовал борьбе рабочего класса и крестьянской бедноты за власть. Все это не последние кризисы руководства в наиболее решающие исторические моменты. Свести эти неизбежные кризисы к минимуму — одна из важнейших задач каждой коммунистической партии и Коминтерна в целом. Достигнуть этого можно лишь поняв октябрьский опыт 1917 года, политическое содержание тогдашней правой оппозиции внутри нашей партии, в сопоставлении с опытом германской партии в 1923 году.
В этом и состоит смысл «Уроков Октября».
5. Коренная стратегическая ошибка V Конгресса.
Начиная с конца 1923 года, мы имели ряд документов Коминтерна и ряд устных заявлений его руководителей «об ошибке темпа» осенью 1923 года с неизбежными ссылками на Маркса, который-де тоже ошибся в сроках. При этом сознательно не указывалось, состояла ли коминтерновская «ошибка темпа» в недооценке или, наоборот, в переоценке близости критического момента захвата власти. Согласно режиму двойной бухгалтерии, успевшему за последние годы стать традицией руководства, оставлялось свободное место и для одного, и для другого истолкования.
Не трудно, однако, из всей политики Коминтерна в тот период сделать вывод, что в течение 1924 и доброй доли 1925 гг. руководство Коминтерна стояло на той точке зрения, что кульминационный пункт германского кризиса еще впереди. Ссылка на Маркса была, поэтому, вряд ли уместна. Если, благодаря дальнозоркости, Марксу и приходилось иногда видеть надвигающуюся революцию ближе, чем она есть, то с ним никогда не случалось, чтобы он не узнал революцию в лицо, когда она подошла вплотную, или чтобы он затем упорно принимал за лицо противоположную часть, когда революционная ситуация успевала повернуться спиной.
На 13-й конференции РКП, пуская в оборот двусмысленную формулу об ошибке в темпе» Зиновьев заявлял:
«И ЦК и Коминтерн должны вам сказать, что при повторении подобных событий, в такой же обстановке, нам пришлось бы сделать то же» («Правда», 25 января 1924 года № 20).
Это обещание звучало, как угроза.
20-го февраля 1924 года Зиновьев заявляет на конференции МОПРа, что во всей Европе положение такое
«что там нельзя ожидать даже кратковременной полосы, даже внешнего пацифизма, какого-нибудь замирания… Европа входит в полосу решающих событий… Германия, по-видимому, идет к обостренной гражданской войне…» («Правда», 2 февраля 1924 года).
В начале февраля 1924 года, президиум ИККИ, в постановлении об уроках германских событий, говорит:
«КПГ не должна снимать с порядка дня вопроса о восстании и завоевании власти. Наоборот (!) этот вопрос должен стоять перед нами во всей своей конкретности и неотложности» («Правда», 7 февраля 1924 года).
26 марта 1924 года ИККИ писал в обращении к германской компартии:
«Ошибка в оценке темпа событий (какая? Л. Т.), имевшая место в октябре 1923 года, причинила массу трудностей нашей партии. Но все же это только эпизод. Основная оценка остается прежней» («Правда», 20 апреля, 1924 года, подчеркнуто нами).
Из всего этого ИККИ делал вывод:
«…что германская компартия должна по-прежнему со всей силой продолжать дело вооружения рабочих…» («Правда», 19 апреля 1924 года).
Величайшая историческая драма 1923 года, — сдача грандиозной революционной позиции без боя, — оценивалась через полгода как эпизод. «Только эпизод!» Тягчайшими последствиями этого «эпизода» Европа живет до сегодняшнего дня. Тот факт, что Коминтерн мог четыре года не созывать своего конгресса, как и факт последовательных разгромов левого крыла в самом Коминтерне, представляют в одинаковой степени результат «эпизода» 1923 года.
Пятый конгресс заседал через восемь месяцев после поражения германского пролетариата, когда все последствия катастрофы уже явно проступали наружу. Тут нужно было даже не столько предвидеть, что будет, сколько видеть то, что есть. Основные задачи пятого конгресса состояли в том, чтобы, во-первых, ясно и беспощадно назвать поражение по имени и вскрыть его «субъективную» причину, не позволяя никому прятаться за объективные условия; во-вторых, установить наступление нового этапа, когда массы будут в течение известного времени неизбежно отливать, социал-демократия расти, компартия — терять влияние; в-третьих, подготовить к этому Коминтерн, чтобы он не был застигнут врасплох, и вооружить его необходимыми методами оборонительных боев и организационного закрепления до нового перелома обстановки.
По всем этим вопросам конгресс занял позицию прямо противоположного характера.
Зиновьев так определил на Конгрессе смысл того, что произошло в Германии:
«Мы ждали германской революции, а она не пришла» («Правда», 22 июня 1924 года).
На самом деле революция вправе была ответить: я-то пришла, но вы, господа, опоздали на свиданье.
Руководители конгресса считали, заодно с Брандлером, что мы «переоценили» положение, тогда как в действительности «мы» слишком поздно и слишком слабо оценили его. Зиновьев легко мирился со своей мнимой «переоценкой». Главную беду он видел в другом.
«Переоценка положения — это еще не самое худшее. Хуже то, что как это показал пример Саксонии, в рядах нашей партии оказалось много пережитков социал-демократизма» («Правда», 24 июня 1924 г.).
Зиновьев не видел катастрофы и он был не один. С ним вместе весь пятый конгресс прошел по существу мимо величайшего поражения мировой революции. Немецкие события разбирались, главным образом, под углом зрения политики коммунистов… в саксонском ландтаге. В своей резолюции конгресс одобрил Исполком за то, что тот
«осудил оппортунистическое поведение германского ЦК и прежде всего искажение тактики единого фронта во время саксонского правительственного опыта» («Правда», 29 июня 1924 года).
Это, примерно, то же самое, что осудить убийцу «прежде всего» за то, что, войдя в дом к жертве, он не снял шляпы.
Саксонский опыт, — настаивал Зиновьев, — создал новое положение. Это грозило началом ликвидации революционной тактики Коминтерна». («Правда», 24 июня 1924 года).
А так как «саксонский опыт» осужден, Брандлер смещен, то следует простой переход к очередным делам.
«Общие политические перспективы, — говорит Зиновьев и с ним Конгресс, — в основном остаются прежними. Положение чревато революцией. Новые классовые битвы уже опять в ходу, идет гигантская борьба…» и пр. («Правда», 24 июня 1924 года).
Как непрочна и ненадежна та «левизна», которая отцеживает комаров и безмятежно проглатывает верблюдов.
Тех, кто глядел на обстановку зрячими глазами и выдвигал значение октябрьского поражения на первый план, кто указывал на неизбежность длительной эпохи революционного отлива и временного упрочения («стабилизация») капитализма — со всеми вытекающими отсюда политическими последствиями, — руководители V конгресса пытались заклеймить, как оппортунистов и ликвидаторов революции. В этом Зиновьев и Бухарин видели главную свою задачу. Рут Фишер вместе с ними недооценивавшая прошлогоднего поражения, усматривала у русской оппозиции
«утерю перспективы мировой революции, отсутствие веры в близость германской и европейской революции, безнадежный пессимизм, ликвидацию европейской революции…» и пр. («Правда», 25 июня 1924 года).
Незачем пояснять, что наиболее непосредственные виновники поражений больше всего кричали против «ликвидаторов», то есть тех, которые поражения не хотели называть победами. Так, Коларов громил Радека, осмелившегося считать поражение болгарской партии решающим.
«Ни в июне, ни в сентябре поражение партии не было решающим. Компартия Болгарии крепка и готовится к новым боям». (Речь тов. Коларова на V конгрессе).
Вместо марксистского анализа поражений — безответственное бюрократическое бахвальство по всей линии. Между тем большевистская стратегия несовместима с самодовольно-бездушной коларовщиной.
В работе V конгресса было немало верного и необходимого. Борьба против стремившихся поднять голову правых тенденций была безусловно неотложна. Но эта борьба сбивалась, запутывалась, и искажалась ложной в корне оценкой положения, вследствие чего смешивались все карты и в лагерь правых зачислялись те, которые просто лучше и яснее видели вчерашний, сегодняшний и завтрашний день. Если бы на III конгрессе победили тогдашние левые, то Ленин — по тем же самым причинам — был бы зачислен в правое крыло, совместно с Леви, Кларой Цеткин и другими. Идейная смута, порожденная ложной политической ориентировкой V конгресса, стала в дальнейшем источником новых великих бед.
Политическая оценка конгресса была целиком перенесена и на экономику. Уже успевшие обнаружиться симптомы экономического упрочения немецкой буржуазии отрицались или игнорировались. Варга, который всегда сервирует экономические факты применительно к господствующей на сей день политической тенденции, докладывал и на этот раз, что
«перспективы к оздоровлению капитализма не существует» (V конгресс. «Правда», 28 июня 1924 г.).
Через год, когда «оздоровление» было с запозданием переименовано в «стабилизацию», Варга старательно открыл ее… задним числом. Оппозиция к тому времени уже подпала под обвинение в непризнании стабилизации, ибо она осмелилась констатировать наступление ее на полтора года ранее, а в 1925 году уже намечала тенденции, ее подмывающие. («Куда идет Англия?»).
Основные политические процессы и идейные группы V конгресс видел в кривом зеркале ложной ориентировки: отсюда-то и родилась резолюция, зачислявшая русскую оппозицию в «мелко-буржуазный уклон». История по-своему исправила эту ошибку, заставив Зиновьева, главного обвинителя на V конгрессе, гласно признать через два года, что центральное ядро оппозиции 1923 г. было право в основных вопросах борьбы.
Из коренной стратегической ошибки V конгресса вытекало с необходимостью непонимание процессов, происходивших в германской и международной социал-демократии. На конгрессе только и речи было об ее упадке, распаде, крушении. Ссылаясь на результаты последних парламентских выборов, давших компартии 3.700.000 голосов, Зиновьев говорил:
«Если мы в Германии в области парламентаризма имеем пропорцию 62 коммуниста на 100 социал-демократов, то это для всякого должно служить доказательством того, как мы близки к завоеванию большинства германского рабочего класса». («Правда», 22 июня 1924 г.).
Зиновьев совершенно не понимал динамики процесса: влияние компартии в этот и следующие годы не росло, а падало; 3.700.000 голосов были лишь внушительным остатком того решающего влияния, какое партия имела в конце 1923 года на большинство германского пролетариата; при дальнейших проверках эта цифра неизбежно должна была падать.
Между тем социал-демократия, расползавшаяся, как гнилая рогожа, в течение 1923 года, после поражения революции в конце 1923 года наоборот систематически оправлялась, поднималась, росла, в значительной мере за счет коммунизма. Так как мы это предвидели, — как можно было это не предвидеть?!, — то предвиденье наше относили за счет нашего «пессимизма». Нужно ли еще доказывать теперь, после последних майских выборов, на которых социал-демократия получила свыше 9 миллионов голосов, что правы были мы, когда в начале 1924 года говорили и писали о неизбежности на известный период возрождения социал-демократии, и грубо ошибались те «оптимисты», которые пели ей тогда отходную. Грубо ошибался прежде всего V конгресс Коминтерна.
Вторая молодость социал-демократии, обнаруживающая все черты собачьей старости, разумеется, не прочна. Гибель социал-демократии неизбежна. Но сроки этой гибели нигде не установлены. Они зависят и от нас. Чтоб эти сроки приблизить, надо уметь глядеть фактам в лицо, своевременно распознавать переломы политической обстановки, поражения называть поражениями, учиться предвидеть завтрашний день.
Если немецкая социал-демократия сегодня представляет еще многомиллионную силу, притом именно в рабочем классе, то непосредственные причины тому две: капитулянтское поражение германской компартии осенью 1923 года — во-первых; ложная стратегическая ориентировка V конгресса — во-вторых.
Если в январе 1924 года избирательное соотношение коммунистов и социал-демократов было почти как 2:3, то через четыре с половиной года соотношение ухудшилось, оказавшись несколько большим, чем 1:3, то есть мы за этот период, взятый в целом, не приблизились, а отдалились от завоевания большинства в рабочем классе. И это, несмотря на несомненное усиление нашей партии за последние года, которое — при правильной политике — может и должно стать исходным моментом действительного завоевания большинства.
Мы еще остановимся в дальнейшем на политических последствиях позиции V конгресса. Но разве не ясно уже сейчас, что нельзя говорить всерьез о большевистской стратегии, не умея охватить как основную кривую нашей эпохи в целом, так и отдельные ее изгибы, имеющие в каждый данный момент такое же значение для руководства партии, как повороты пути для машиниста на паровозе: дать полный ход на крутом повороте, значит непременно попасть под откос.
Между тем, всего лишь несколько месяцев тому назад, «Правда» с большей или меньшей членораздельностью признала правильность той именно оценки, какую мы дали еще в конце 1923 года. 28 января этого года «Правда» писала:
«Полоса некоторой (!) апатии и придавленности, наступившая после поражения 1923 года и позволившая германскому капиталу укрепить свои позиции, начинает проходить».
«Некоторая» придавленность, начавшаяся с осени 1923 года, начинает проходить только в 1928 году. Эти слова, появившиеся на свет с запозданием на четыре года, представляют собою беспощадное осуждение ошибочной ориентировки, данной V-м конгрессом, но также и той системы руководства, которая не вскрывает и не освещает сделанные ошибки, а покрывает их, увеличивая радиус идейной смуты.
Проект программы, который не дает оценки ни событиям 1923 года, ни коренной ошибке V-го конгресса, тем самым поворачивает попросту спину действительным вопросам революционной стратегии пролетариата в империалистическую эпоху." (Продолжение следует)
---
* Перепостирую этот отрывок текста целиком. Он даёт правильное понимание - по аналогии с Германией 1920-х годов - нынешней политической ситуации в России и особенно на Украине. Народ в обоих обломках СССР ненавидит кровавую мясорубку, устроенную буржуями Запада, России и Украины. Жертвы этой братоубийственной войны, особенно на Украине, воистину кошмарны. И там, и там националистическая и фашистская демагогия с каждым месяцем всё больше теряет своё оболванивающее действие на народ. Конечно, буржуйские масс-медии всего мира будут всеми силами замалчивать факты вызревания революции из войны на Украине. А ведь объективно назревает революционная ситуация, как в 1917 году в России - сильнее выраженная на бандерофашистской Украине, чем в путиноидной России. Однако субъективного революционного фактора - революционной партии трудящихся - нет ни там, ни там. Поэтому в 2024 году мы скорее всего в очередной раз убедимся в том, что капитализм - это инфекционная болезнь: ею очень легко заразиться, а вот излечиться от неё чрезвычайно трудно.
Х. К. Орозко: Демагог
Хуже того, назревающая революционная ситуация не только будет упущена для дела революционного возрождения социализма, но и по всей вероятности будет использована проклятым западным империализмом для провоцирования и проведения очередной "цветной" майданной контрреволюции. Иудушка КаПутин нагло лжёт, говоря наивной публике, что "лимит на революции исчерпан". На революции не может быть никакого лимита, пока не уничтожено буржуазное антиобщество с его неизбежными классовыми антагонизмами. Но западный империализм отлично приспособился и к неизбежности создаваемых капитализмом революционных ситуаций, гася пожары революций "встречным огнем" своих фальшивых "цветных революций" и коварно рекламируя своих продажных клоунов как "революционных лидеров".
Поэтому неизбежный теперь на Украине (возможно, и в России) новый революционный взрыв опять скорее всего приведёт к власти уже заготовленных сатанинской бестией западного империализма омерзительнейших демагогов типа аргентинского клоуна Милеи, которые наобещают народу благ с три короба, а на деле засадят Украину (и, вероятно, Россию) ещё глубже в долговую кабалу паразитического глобального финансового капитала.
Милеи - аргентинский Ельцин
(Комментарий behaviorist-socialist)
.
Комментариев нет:
Отправить комментарий