М. ХАДСОН, Д. БЕЗЕМЕР: ФИНАНСИСТЫ - ПАРАЗИТЫ НА ЭКОНОМИКЕ - 1

Выкладываю мой перевод новой статьи Майкла Хадсона и Дирка Беземера "Finance is Not the Economy" - "Финансы - не экономика", опубликованной здесь: JOURNAL OF ECONOMIC ISSUES Vol. L No. 3 September 2016, DOI 10.1080/00213624.2016.1210384 и на его сайте http://michael-hudson.com/ .

Эта статья очень актуальна для нынешней России, где финансовый сектор, включая Центробанк, представляет собой охраняемую и лелеемую кремлёвским антинародным режимом пиявку оффшоризации и финансовых спекуляций, множащую капиталы олигархочиновничьей мафии и истощающую экономику России. При этом важно отметить:

- Во-первых, что действия расейских финансистов и спекулянтов не представляют собой чего-то оригинального, а являются тупым, но прибыльным для паразитов (ростовщиков и спекулянтов) и губительным для народа и страны следованием стандартным рецептам Уолл-стрита, по которым он грабит весь остальной мир.

- Во-вторых, что весь коррупционный сектор российской экономики - банки, добыча природных богатств и прочие олигополии - паразитически жиреет на присвоении ренты, как это описано ниже.

И последнее: авторы не являются марксистами, ибо они - как станет ясно при чтении их статьи - разделяют буржуйскую догму о мнимо "производительном" характере капитала.

Английские сокращения переводены в тексте один раз (с подчеркиванием), а затем приводятся без перевода. Список литературы будет выложен в конце публикации перевода.

--

*  *  *

"Об авторах: Дирк Беземер (Dirk Bezemer) - профессор экономики в университете г. Гронинген, Нидерланды. Майкл Хадсон (Michael Hudson) - профессор экономики в университете штата Миссури, г. Канзас-Сити, и профессор Пекинского университета. (...)

Аннотация: переплетение реального капитала с финансовым является главной причиной нынешнего неправильного истолкования причин экономического кризиса и рецессии. Мы обосновываем это (необходимое) различение при помощи классического анализа ренты и различия между производительным и непроизводительным кредитом. Затем мы прилагаем его к нынешним условиям, в которых потребительский кредит, а особенно - ипотечный кредит, является главной формой непроизводительного кредита. Это подтверждается элементарным анализом послевоенного развития США и обзором количественных эмпирических исследований положения во многих странах. Наконец, мы обсуждаем нынешние последствия воистину гигантского развития финансового сектора наподобие раковой опухоли.

Ключевые слова: капитал, кредит, кризис, рента

Почему экономика подверглась столь резкой поляризации с 1980 года, особенно после кризиса 2008 года? Каким образом мы так отчаянно увязли в долгах, а реальная заработная плата и уровень жизни не растут, и целые города, штаты и даже народы попадают в долговую яму? Только тогда, когда мы ответим на эти вопросы, мы сможем сформулировать политику, которая избавит нас от нанешнего долгового кризиса. Существует широко распространенное мнение, что этот кризис является фундаментальным, и что мы якобы не можем просто так "вернуться в нормальное состояние." Существует безнадёжная путаница относительно тех теоретических принципов, которыми следует руководствоваться при анализе состояния экономики после того, как спекулятивный пузырь лопнул.

Господствующая на протяжении последней четверти века догма макро-монетарного менеджмента, а также теория и идеология, на которые она опирается, прославлялась ведущими макроэкономистами, утверждавшими, что "Состояние макроэкономики хорошее" (Blanchard 2008, 1). Оливер Бланшар, Бен Бернанке, Гордон Браун и другие расхваливают свою собственную монетарно-кредитную политику за якобы удивительно низкую инфляцию и стабильный рост того, что они назвали "Великой Воздержанностью" (Bernanke 2004), и даже провозгласили "конец чередования бумов и спадов", что сделал Гордон Браун в 2007. Но именно с середины 1980-х годов до 2007 года происходила самая стремительная и злокачественная инфляция в сфере недвижимости, акций и облигаций за период после Второй мировой войны.

Почти вся эта инфляция цен на активы была раздута на заёмные средства. При этом деньги и кредит не расходовались на реальные капиталовложения в производство товаров и нефинансовых услуг и не привели к повышению уровня заработной платы. Традиционная монетаристская тавтология MV = PT, который исключает активы и их цены, не имеет никакого отношения к этому процессу. Распропагандированные ныне макроэкономические модели с 1980 года не включают в себя ни кредит, ни долг, ни финансовый сектор (King 2012;. Sbordone и др 2010), и полностью бесполезны. Это модели для тех, кто "не видел пришествие (краха)" (Bezemer 2010, 676).

В этой статье мы предлагаем конструктивную альтернативу. Она - результат на нашей научной работы в течение последних нескольких лет, и основана на трудах таких гигантов, как Джон Стюарт Милль, Джозеф Шумпетера и Хайман Мински.

За кулисами так называемой "Великой Воздержанности" (Grydaki и Bezemer 2013) происходило безудержное творение долгов. Именно оно и сделало нынешнюю экономику процессом "Великой Поляризации" на кредиторов и должников. Для этой финансовой экспансии более характерно извлечение ренты, чем получение прибыли от производства (Bezemer и Hudson 2012) - факт, о котором умалчивает большинство нынешних анализов (о предложении см. Kanbur и Стиглиц 2015). Эта избирательная слепота является результатом того, что современные модели молчат о балансах, кредите и долгах.

Кредитный кризис и экономический спад, следовательно, являются пробным камнем парадигм экономики (Bezemer 2011, 2012a, 2012b). Мы можем надеяться понять кризис и рецессию только путем разработки моделей, которые включают кредит, долг, и финансовый сектор (Bezemer 2010; Bezemer и Hudson 2012). Здесь мы предлагаем концептуальное обоснование этого утверждения.

Для того, чтобы объяснить рост и распределение богатств и долгов в современной глобальной экономике, необходимо отбросить традиционное предположение о том, что банковская система главным образом занимается предоставлением кредита для финансирования материальных капиталовложений в новые средства производства. На самом деле банки в основном финансируют покупку и переход из рук в руки уже существующих объектов недвижимости и финансовых активов.

Это различие между финансированием "реального" в отличие от "финансового" капитала и недвижимости подразумевает "функциональную дифференциацию кредита" (Bezemer 2014, 935), которая занимает центральное место в работах Карла Маркса, Джона Мейнарда Кейнса и Шумпетера. С 1980-х годов, экономика была в длинном цикле, в ходе которого рост банковского кредита взвинтил цены на недвижимость, акции и облигации, что вселило в заемщиков надежды на то, что будут продолжаться доходы от прироста капитала. Так спекуляция набирает обороты - в кредит, так что долги растут почти столь же быстро, как и расценка активов.

Когда лопается финансовый пузырь, цены активов падают ниже суммы ипотечных кредитов, облигаций и банковских кредитов, обременяющих собственность, и маржа капиталов становится отрицательной. Мы все еще находимся в процессе развития по-настоящему грандиозного долгового краха. Этот крах - неизбежный заключительный этап "Великой Воздержанности".

Финансовая система определяет, в каком направлении ведётся управление экономикой. Корпоративные менеджеры, а также менеджеры инвесторов и фондов, стремятся в первую очередь к получению финансовой выгоды для себя, своих хозяев и их кредиторов. Основная цель - генерация доходов от прироста капитала, тратя доходы на выкуп корпорациями своих акций и на выплаты в виде дивидендов (Hudson 2015a, 2015b), при этом выжимая максимальную прибыль сворачиванием и аутсорсингом производства, а также отказываясь от проектов с длительными сроками реализации. Выкупы (акций) на заёмные средства повышают расходы на ведение бизнеса, в результате чего экономика всё более обремененяется долгами. Прибыль используется на выплату процентов по займам, а не на реинвестирование в формирование нового производительного капитала или наём рабочей силы. После этого угроза банкротства используется как аргумент для уничтожения или пересмотра условий пенсионных планов предприятия, а также для того, чтобы переложить убытки на потребителей и трудящихся.

Эта финансовая близорукость - вовсе не такое планирование, которое осуществляет государство, если его цель - сделать экономику более конкурентоспособной за счет снижения производственных расходов. Этим путём не достичь ни полной занятости, ни повышения уровня жизни, ни создания эгалитарного общества (с доминированием) среднего класса.

Для объяснения того, каким образом творение долгов спекулятивной экономикой мыльного пузыря приводит к долговой дефляции, мы проводим разграничение между двумя наборами параметров экономической динамики: между сектором реального производства и потребления (ВВП), и сектором финансов, страхования и недвижимости (FIRE). Второй сектор занят в первую очередь приобретением и перепродажей недвижимого имущества, финансовых ценных бумаг и других активов. Наша цель состоит в том, чтобы отделить этот сектор финансовых "богатств" - баланс его активов и пассивов - от потока средств в реальной экономике - кредита, доходов и расходов, связанных с процессом производства и потребления.

В следующем разделе мы формулируем нашу позицию, различающую между финансовым сектором и остальной экономикой, а также между рентой и прочими доходами. Тогда мы видим как бы "две экономики", которые, как правило, переплетены друг с другом. Их следует анализировать как две отдельные, но взаимодействующие системы, причём центральное место в экономике мыльного пузыря занимают такие активы, как недвижимость и ипотечная задолженность населения. Поэтому в третьем разделе мы рассматриваем значение долгового бремени населения. В современной "экономике извлечения ренты" оно представляет собой не реальное богатство, а именно долговое бремя. В четвертом разделе мы обсуждаем патологию, к которой приводит это бремя: утрату производительности и инвестиций, сопровождающуюся ростом неравенства и нестабильности.

Финансы - это не экономика; рента - это не доход

Вообще есть два подхода к анализу деятельности банков, расходов частного сектора и долга. Один концентрируется на текущем производстве и потреблении товаров и услуг, а также на платежах, связанных с этим процессом. А наш подход рассматривает экономику как сосуществование этого производства и потребления с секторами банков, недвижимости, эксплуатации  природных ресурсов и монополий. Эти сектора, занимающиеся извлечением ренты, в значительной степени имеют установленный законами характер, и различаются в разных странах соответственно их финансовой и налоговой политике. (В отличие от этого предполагается, что реальные секторы экономики всех стран, как правило, имеют одинаковую технологию.)

Разумеется, экономический рост требует кредитования реального сектора. Но бóльшая часть кредитов в наше время даётся под залог, и, следовательно, обеспечена собственностью на активы. Как подчеркнул Шумпетер (1934), кредит является не "фактором производства", а лишь предварительным условием для начала процесса производства. С тех пор как в эпоху неолита появились промежутки времени между севом и сбором урожая, кредит стал вклиниваться между производством, продажей и конечным потреблением товаров, особенно для финансирования дальней торговли, когда возникла специализация труда (Gardiner 2004; Hudson 2004a, 2004b ). Но он связан с риском непосильного бремени для экономики, так как выдача банковского кредита дает возможность рентной хищнической дойки при финансировании, взимая платежи по процентам и приплаты ажио при валютных операциях.

Однако для конформистского экономического анализа сектор финансов и капитала остаётся невидимым. В течение почти двух столетий, с тех пор Давид Рикардо опубликовал в 1817 году свои "Принципы политической экономии и налогообложения", деньги рассматривались просто как некое покрывало, равномерно влияющее на цены сырьевых товаров, заработную плату и другие доходы. Конформистский анализ сосредоточен на производстве, потреблении и доходах. Он в дополнение к труду и постоянному производственному капиталу, часто добавляет в качестве "фактора производства" право земельной собственности, позволяющее взимать земельную ренту наряду с другими рентными привилегиями. Кроме того, он делает вид, что выдача и распределение банковского кредита под проценты не влияет на относительные цены или доходы.

Может показаться парадоксом, что Рикардо писал это именно тогда, когда экономика Англии была опутана долгами, взятыми для ведения наполеоновских войн, которые закончились в 1815 году. Писатели предыдущего поколения, от Адама Смита до Малахии Постлезвейта (Malachy Postlethwayt), объясняли, что правительство платило проценты по каждому новому выпуску облигаций госзайма путем введения новых акцизных налогов, чтобы хотя бы уплачивать начисляемые проценты (Hudson 2010). Эти налоги повысили стоимость жизни и ведения бизнеса и при этом обескровили экономику платежами держателям облигаций. Несмотря на это, депутат банков в парламенте (и по сути лоббист) Рикардо выдвинул в противовес им ортодоксальную поныне точку зрения, заявляя, что деньги, кредит и долг якобы не влияют на производство, стоимость и цены. Его теория (свободной) торговли утверждает, что международные цены изменялись якобы только пропорционально их "реальной" стоимости труда, не принимая во внимание влияния денег, кредита и обслуживание долга. Считалось, что якобы платежи банкирам по кредитам, а также распределение финансовых активов и долгов не влияют на распределение доходов и богатства.

Адам Смит порицал монопольную ренту, особенно те специальные торговые привилегии, которые английское и другие правительства создавали для продажи держателям облигаций госзаймов, чтобы сократить свои военные долги. Рикардо подчеркивал даровой характер земельной ренты: откровенной в ценах сверх стоимости производства на землях с более высокой урожайностью, чем маргинальная, или скрытной на более выгодно расположенных участках. Однако подобно Смиту он рассматривал кредитный процент как нормальную затрату на ведения бизнеса, и, следовательно, как часть производительного сектора, а не как хищническую ренту, присваиваемую автономно и независимо от экономики производства и потребления. На основании этого он не упоминал банки и монополии при обсуждении экономической ренты, предполагая, что их доход является платой за "полезные услуги", и, следовательно, опроцентовка якобы входит в необходимые производственные затраты.

Это предположение положено в основу нынешних национальных отчетов о доходах и товарах - National Income and Product Accounts (NIPA). "Доход" каждого (исключая доходы от прироста капитала, которые не фигурируют в NIPA) сопоставляется с "товаром", в данном случае - услугами за финансовый доход. Большая часть доходов и, разумеется, большая часть показателя ebitda (сокращенно "earnings before interest, taxes, depreciation and amortization" - "доходы до вычета ссудных процентов, налогов, износа и амортизации") - генерируется якобы внутри сектора FIRE. Но является ли это частью доходов сферы реальной экономики производства, потребления и распределения (в этом случае это действительно доход); или это просто платёж из этой сферы (и в этом случае это - рента)? Это то самое различие, которое Soddy (1926) сделал между реальным богатством и "виртуальным богатством" в книге балансов общества, на стороне пассивов.

Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо разделить экономику на производительную часть, которая создает доходы и прибыли, и присваивающую часть, отсасывающую эту прибыль в качестве рентных платы, то есть в качестве платы за права собственности, кредит и тому подобные привилегии. Эти платежи, на которых было сосредоточено внимание экономической школы институционалистов (государственников) в конце девятнадцатого века. Ключевой целью политики школы институционалистов было регулировать цены и доходы от находящихся в государственной или коммунальной собственности инфраструктуры, услуг и монополий так, чтобы они соответствовали чисто "экономическим" издержкам производства, которые классические экономисты, определяют как (себе)стоимость (Hudson 2012).

Наша цель состоит в том, чтобы воскресить понимание различия между стоимостью и рентой, которое почти утрачено в современном анализе. Только тогда мы сможем понять, что псевдо-процветание экономики мыльного пузыря было вызвано кредитными вливаниями, строившими многоэтажные долговые пирамиды и раздувшими рынок финансовых активов в процессе перепродажи прав собственности тем, кто был готов обременить себя самыми большими суммами долга.

Для того, чтобы проанализировать эту динамику, мы должны признать, что мы живем в "двух экономиках." Первая - это реальная экономика, где идёт производство и распределение товаров и услуг, происходят формирование материального капитала, и наём рабочей силы, а производительность повышается. Наиболее производительный доход состоит из заработной платы и прибыли. А вот сеть извлечения ренты из финансовых и имущественных привилегий - "Экономика № 2" - это инструмент присвоения процентных платежей и экономической ренты. К сожалению, это различие затуманивается в официальной статистике. NIPA приравнивают "доход от ренты" к "заработкам", как если бы он был "заработан." Создаётся видимость того, что тут нет ничего паразитического, нетрудового. Категория доходов под заголовком "рента", бывшая в центре внимания классической политической экономии на протяжении двух веков - исчезла в результате использования лживого "новояза" по Орвеллу.

Национальные отчеты NIPA были перекроены с 1980-ых, чтобы представить сектора финансов и недвижимости как якобы "производительные" (Christophers 2011). С другой стороны, большая часть абстрактных доходов домохозяйств в национальных отчетах не существует как реальное денежное обращение (за вычетом процентов и налогов). Barry Z. Cynamon и Steven M. Fazzari (2015) подсчитали, что в США приписываемый в NIPA доход домохозяйств завышает фактические доходы по сравнению с денежным обращением примерно на одну треть.

Вот это и делает казалось бы эмпирический формат бухгалтерского учета, используемый в большей части экономического анализа, выражением идеологии, ориентированной на интересы рантье и кредиторов. Домохозяйства, например, не получают дохода от домов, в которых проживают. Ценность "услуг", которые они получают от дома, вовсе не увеличивается просто потому, что цены на жилье растут, как это фиктивно указывают национальные отчёты. Финансовый сектор не производит ни товаров, ни даже неких "реальных" богатств. А относительно того, что он якобы оказывает услуги, то их бóльшая часть служит для передачи доходов в руки рантье, а заработной платы или прибылей не производит.

Это фикция, что все долги экономически необходимы для инвестиций в средства производства. Ведь банки монетизируют долг и навешивают его бременем на реальную экономику - средства производства и ожидаемые в будущем доходы. Другими словами, банки не производят ни товаров, ни услуг, ни богатства, а только лишь притязания на товары, услуги и богатства - то есть, согласно Soddy, "виртуальное богатство". В этом процессе, банки взвинчивают вверх цену таких притязаний и привилегий, потому что цена активов определяется той суммой, которую банки готовы предоставить в кредит под залог этих активов.

Та доля увеличения ВВП, которая приходится на сектор FIRE, должно выплачиваться из других компонентов ВВП. Ростовщичество и спекуляции недвижимостью являются игрой с нулевой (или даже отрицательной) суммой выигрыша, состоящая в основном в спекуляции и извлечении барыша, но без создания реальной прибыли. Их долгосрочное воздействие на экономику приводит к увеличению отношения задолженности к ВВП, и в конечном счете удушает рост ВВП по мере того, как финансовый пузырь сменяется долговой дефляцией, урезанием расходов, безработицей, банкротствами и конфискациями залогов. Именно в этом смысле нынешний финансовый сектор является иллюстрацией классической теории ренты, которая делает различие между реальным созданием богатства и паразитизмом на накладных расходах.

"Деньги" в основном сотворены кредитованием, по принципу "кредиты создают вклады" (McLeay, Radia и Thomas, 2014). Таким образом, любое увеличение суммы итогового ВВП по обороту товаров и услуг отражается в кредитовании банками, финансирующем этот оборот (наряду с торговым кредитованием между фирмами, а теперь ещё и с (кредитованием спекуляций) на валютных рынках). Однако с 1980 года банковское кредитование выросло по отношению к ВВП (то есть, по отношению к доходу). Большая часть кредита, созданного с тех пор, была использована вовсе не для производства, а для инфляционного раздувания цен на активы, взвинчивающего стоимости жизни. Потребители, особенно те из них, кто владеет недвижимостью, акциями и облигациями, ещё глубже погрязли в долгах, пытаясь поддержать свой уровень жизни. Реальные заработные платы уменьшились, в то время как стоимость жизни после уплаты налогов возросла.

В США обязательные вычеты из заработной платы на социальное и медицинское страхование FICA выросли до 15,2 процента, выросли расходы на медицинское страхование, повысилась цена образования (приобретения дипломов), а ипотечный пузырь (который Алан Гринспен лицемерно назвал "сотворением богатства") взвинтил вверх цены на приобретение дома. В настоящее время признано, что уровень жизни населения США с 1970-х годов поддерживается залезанием в долги, а не ростом доходов. Это продолжалось в значительной степени незамеченным до тех пор, пока пузырь не лопнул, потому что принципиальное различение кредитования на производительное и спекулятивное было удалено из учебников по экономике."

(продолжение следует)