КОТАРБИНЬСКИ - РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДОСТОЙНОЙ ЖИЗНИ - 2

 

Богиня Геката Тривиа

Древнеримская бронзовая статуэтка

Тадеуш Котарбиньски:

Три основные проблемы

Проблема общей программы поведения: что делать и чего не делать, при детальном рассмотрении многократно разветвляется, порождая целую сеть производных вопросов. Однако эту их совокупность можно подразделить на три отчетливо обособленных категории: вопросы о счастье, о совести и о деятельности. Этика в самом широком смысле слова, постулируемая вообще как жизненная мудрость, охватывает все эти категории. Этика, понимаемая несколько более узко, оставляет за рамками своего рассмотрения вопросы деятельности, выделяя их в отдельную дисциплину, именуемую праксеологией (наукой о практической деятельности), а сама ограничивается вопросами счастья и вопросами совести. Наконец, этика, понимаемая в самом узком смысле слова, занимается проблемами, которые затрагивают совесть. Понимаемая таким образом этика будет называться здесь просто этикой или этикой в самом строгом смысле. Что касается категории, занимающейся вопросами счастья, то у неё нет устоявшегося названия. Некоторые рекомендуют называть эту дисциплину фелицитологией (наукой о счастье).

Попробуем немного подробнее охарактеризовать каждую из трех основных категорий, начиная с фелицитологии. Ибо если последняя категория, этика в самом строгом смысле, имеет преимущественно характер моральных предупреждений, а праксеология - скорее характер технологии поведения, то проблемы фелицитологии вызваны непосредственной необходимостью выяснения главных путей к целям, заслуживающим быть первоочередными при выборе и построении программы деятельности.

Можно смело сказать, что в философии жизни греко-римской античности господствовала озабоченность счастьем: как жить так, чтобы это доставляло тебе удовольствие, чтобы твое сознание пребывало в состоянии «eudaimonia», (то есть радостной безмятежности), чтобы твоя жизнь шла как «vita beata» (блаженная жизнь). Итак, речь идет о сущности счастья, то есть о том, что его характеризует и каковы основные условия для него. Отсюда возникает вопрос о разумном отношении к удовольствию, наслаждению и удовлетворению с одной стороны, и к страданию, боли и неприятности - с другой. Чем ради чего жертвовать - то ли стремиться к удовольствиям даже вопреки страданиям, или, наоборот, откывазаться от удовольствий, чтобы не страдать. Отсюда вопрос о совокупном благе, о «summum bonum».

А так как любое удовольствие происходит как удовлетворение какой-то потребности, а неудовлетворенные потребности ведут к неудовлетворенности, то становится важным вопрос - расширять или, наоборот, ограничивать и даже искоренять потребности до нуля. А ведь сюда относятся и интеллектуальные интересы, стимулирующие деятельность разума. Заметим, что были даже мыслители, рекомендовавшие отказаться от таких интересов как якобы никчемных, однако преобладающий подход к разуму был скорее религиозным, ибо его усилия показывают правильные пути, причем интеллектуальные интересы, наполняющие жизнь мудреца и вытесняющие другие побуждения, создают возможность наиболее длительных состояний удовольствия и уменьшают долю страданий. Такова основная проблематика античной фелицитологии. Она затрагивала все незыблемые опоры и струны души, в том числе и мрачно звучавший аккорд вечной скорби: как оставаться счастливым перед лицом неминуемой смерти и ее сознания, пронзающего душу. Речь идет, прежде всего, о смерти и деятельности самого человека, думающего о своём счастье и защите себя самого от возможных несчастий.

Но жизнь невозможно прожить в одиночестве, и деятельность и поступки каждого связаны и переплетены с поведением других людей. На основании этого переплетения возникают, помимо прочего, системы ценностей и оценок, с диапазоном от высочайшего почтения до глубочайшего презрения.* Это - область этики в самом строгом смысле этого слова. Речь всегда идет о взаимоотношениях с другими существами, способными чувствовать, в частности страдать, и особенно об отношениях с людьми, состоящими с данным субъектом деятельности общественными отношениями с положительным или отрицательным характером взаимодействия.

Эта сфера отношений ставит проблему содержания совести, если под совестью понимать совокупность интуитивных убеждений о том, что постыдно и что похвально, и далее - вопрос об основных разновидностях поведения и его мотивации, заслуживающих с точки зрения этики похвалы или, наоборот, осуждения. Из этого выводятся различные классификации нравственных добродетелей и пороков, например, противопоставление добродетелей добра, мужества и праведности порокам жестокости, трусости и несправедливости. На этой почве возникла обширная проблематика, незаметно переходящая в казуистику и происходящая из противоречий между постулатами добродетелей вообще, например, добра и справедливости, или между моральными оценками намерений или самих поступков, совершенных согласно потребности в счастье самого совершающего их, то есть между сферой этики в самом узком смысле и слова и сферой фелицитологии.

При этом поразительно своеобразие этической оценки, к которой людей понуждает совесть как главный и решающий фактор в случае конфликта, когда честность, достоинство, честь (ощущаемые как этические ценности) они ставят выше страданий и защиты здоровья, собственности, свободы и самого существования. Об этом не утихают споры между верующими в религиозное происхождение, а значит и в сверхъестественное содержание так называемого голоса совести (постулат о котором носит все признаки фантазирования) и социологами, объясняющими его происхождение и закономерность условиями жизни в обществе. Они пытаются выводить этические оценки из ситуаций защиты и борьбы, в особенности из общественной оценки тех, кто защищает находящихся под их попечением людей вопреки опасности, угрожающей самим защитникам. Здесь нужно учитывать многое, если вы хотите сформировать правильное мнение о том, что надо выбрать в сложных и неоднозначных ситуациях.

И, наконец, вопросы праксеологии - о том, как мы намерены поступать. Если замысел должен быть разумным, то мы должны исполнять его, выбирая соответствующие средства для достижения приемлемых целей. Поэтому умение жить разумно должно иметь дело с технологией эффективного поведения. Уже в самом содержании вопросов о счастье такого рода соображения выступают на первый план, когда, например, от мудрецов древности приходилось слышать рекомендацию умеренности как условия успеха в чем бы то ни было - умеренности в расходовании своих сил и средств, не впадая ни в скупость, ни в расточительность, умеренности в совершении опасных действий без чрезмерного риска или страха.

Точно так же строго этические соображения переплетаются с вопросами эффективности действий, например, в случае неустранимой проблемы, формулируемой в виде вопроса о том, оправдывает ли цель средства. Но помимо таких прямых связей существует множество косвенных связей между фелицитологией, этикой как таковой и вопросами праксеологии, касающимися рационального выбора средств для осуществления предпринимаемых намерений. Это как вопросы, связанные с эффективностью, такие как достаточная энергичность действий, так и вопросы экономии, т.е. наиболее экономного и в то же время наиболее эффективного использования пространства, времени, материи и энергии в их различных формах и аспектах. Ведь эффективность — это синтез, объединяющий результативность и экономичность.

Рассмотрев взаимосвязь этих трех отдельных разделов этики в самом широком смысле, мы можем противостоять искушению обсуждать каждый из этих разделов в отрыве от других. А теперь займемся главным образом проблемой счастливой жизни, органически включая в ход рассуждений руководящие соображения этики в самом узком смысле, т. е. побуждения совести, и принимая во внимание точку зрения праксеологии, если это будет необходимо в конкретных случаях. (Продолжение следует)

---

* Характерно, что этика настырно, но безуспешно пытается "разрешить" классовые антагонизмы и общественные проблемы, выдумывая абстрактные системы норм поведения. Мне кажется, что этика возникла в античности (то есть в рабовладельческой политико-экономической формации) именно из-за непримиримого противоречия между статусом свободного гражданина и статусом раба, бывшего юридически буквально говорящим рабочим скотом. Любой свободный гражданин античного государства мог быть превращен в раба и наоборот, раб мог освободиться от своего ужасающего положения. Эти взаимопревращения свободных и рабов были обычным делом в античности, и очень увлекательно описаны Апулеем в романе "Метаморфозы, или Золотой Осёл". Апулей даёт единственно возможное, но, конечно, иллюзорное "решение" этой проблемы - религиозное.

А людоедская политико-экономическая формация капитализма возникла в век "Просвещения", то есть рационализма и атеизма, и поэтому не могла предложить религию как "решение" классового антагонизма между наёмным рабством большинства и паразитизмом кучки буржуйской мрази. Поэтому при капитализме достигло небывалой изощренности гнусное искусство лжи и лицемерия, пропаганды и рекламы, которое сразу же стало темой разоблачительных комедий Мольера.

В наше время это искусство достигло своего апофеоза, сфабриковав для оболваниваемых трудящихся масс абсолютно фальшивый рекламно-пропагандистский "мир зрелища", описанный Ги Дебором в книге "Общество Зрелища" (Guy Debord, "La Société du Spectaсle" на французском или "The Society of the Spectacle" в переводе на английский), которая уже переведена на русский с искажением смысла как "Общество Спектакля".

Советую почитать на досуге и Мольера, и Дебора, чтобы увидеть без розовых очков буржуйской пропаганды всю людоедскую гнусность капитализма и то, каким вопиющим, ужасающим преступлением была реставрация проклятой сталинско-брежневской номенклатурой капитализма в СССР и странах Восточной Европы. (Примечание behaviorist-socialist)

.