ГЕРЦЕН - БЫЛОЕ И ДУМЫ -1

ТЯЖЕЛОЕ НАСЛЕДИЕ САМОДЕРЖАВИЯ, КРЕПОСТНИЧЕСТВА И СТАЛИНЩИНЫ

Я решил перепостировать несколько отрывков из книги А.И. Герцена "Былое и думы" как напоминание о том, что не уничтоженные досконально "минувшего житья подлейшие черты" (Грибоедов) реанимируются при первой же возможности. Мерзости самодержавия и сталинщины принесли свои ядовитые плоды в ельцинско-путинской буржуйско-бюрократической Эрэфии, перечеркнув итоги промежуточного почти тридцатилетнего (1955 - 1985) существования более или менее человечного социализма.

Почему это так? Почему удалась на славу организованная западным империализмом реставрация кошмара капитализма на всей территории бывшего СССР и других стран СЭВ и Варшавского Оборонительного Договора? Ведь ещё при жизни Ленина Советское государство национализировало землю, природные богатства, инфраструктуру (железные дороги), банки и крупные промышленные предприятия, а эксплуататорские классы царской России (капиталисты плюс помещики и другие крупные землевладельцы) были экспроприированы. Этим была реализована важнейшая, с точки зрения марксистской политэкономии, предпосылка победы социализма в Советской России.

Более того. Эти бесспорно социалистические преобразования в экономике нисколько не помешали захвату власти проклятым кавказским уголовником-антикоммунистом Джугашвили-"сталиным", вырезавшим в 1937 году всех большевиков-ленинцев, набравшим в "коммунистическую партию" приспособленцев, карьеристов и интриганов и реставрировавшим самодержавие в виде восточной деспотии себя любимого, а крепостничество - в виде "режима прописки и трудовых книжек", привязывавшего рабочих и крестьян, подвергавшихся жуткой эксплуатации, к одному придприятию или "колхозу".

Неоднократное упоминание Марксом и Энгельсом необходимости и неизбежности отмирания государства при социализме - это не утопия, а важнейший тезис научного социализма, игнорирование или замалчивание которого - преступление против человечества.

Сталинизм крайне опасен и омерзителен потому, что это - волк в овечьей шкуре, коварно подменяющий социализм - общество равенства и братства свободных от эксплуатации трудящихся граждан - зверской тоталитарной диктатурой, попирающей элементарнейшие человеческие права и свободы. Вовсе не случайно, что "патриотические" путиноиды - буржуи и чинуши - жертвуют громадные деньги и выдают разрешения на установление памятников гнуснейшему извергу, дегенерату-антикоммунисту, ублюдку-человеконенавистнику - проклятому во веки веков людоеду Сосо Джугашвили-сталину! 

Короче, как теперь совершенно ясно по опыту 1989-1993 годов - реакционного антисоциалистического переворота Горбачева-Ельцина-Путина, т.е. господствовавшего в СССР привилегированного класса сталинско-брежневской номенклатуры - экспроприации экономического "базиса" в государственную собственность оказалось явно не достаточно для победы социализма. К несчастью, в СССР старались закрывать глаза на пережитки мрачного прошлого, особенно в так называемых  "союзных республиках" Средней Азии и Закавказья (откуда выползли такие кровавые подонки, как "сталин" и Берия), где неофициально существовало (под маской "колхозов" и "совхозов") помещичье землевладение, эксплуатировавшее труд батраков, процветала торговля партийными и государственными должностями, продажа невест за "калым" и многие другие мерзости, о которых в СССР стыдливо умалчивали.

Только понимание того, что традиционные социальные и межличностные отношения якобы ликвидированного эксплуататорского помещичье-буржуйского строя царской России могут и далее реально существовать в тени, скрытые ширмой официальной пропаганды и лицемерной сталинской показухи, должны быть - всеми и каждым гражданином - добровольно и искренне отвергнуты и полностью заменены социалистическими, является в совокупности с национализацией средств производства и природных богатств страны, действительно необходимым и достаточным условием уничтожения господствующих эксплуататорских классов и победы социализма.

Суть бихевиористского социализма - это абсолютная необходимость фундаментальной реконструкции не только экономики, но и всего образа жизни, привычек и стремлений всех и каждого при помощи оперантной социальной инженерии, то есть выработки совершенно новых, социалистических (равных, солидарных и гуманных) общественных и межличностных отношений, причём не пустозвонной пропагандой и начальственным принуждением и насилием над народом, а созданием реально действующих социалистических оперантных взаимозависимостей между людьми.

Это означает необходимость создания целой гармонично взаимосвязанной системы новых, социалистических шаблонов оперантного (то есть добровольного и целенаправленного) поведения, которая своей привлекательностью для людей вытеснит оперантные зависимости неравенства, насилия, господства и эксплуатации, в совокупности образующие образ жизни всех и каждого в классовом антиобществе угнетения и эксплуатации человека человеком.

Сперва я выкладываю здесь отрывок из 15-й главы 2-й части "Былого и дум" Герцена, повествующий о царском чиновничестве, его произволе и коррупции. Добавленные мною пояснения выделены (курсивом в скобках). Параллельно советую прочесть вот эту статью о произволе и коррупции путиноидного чиновничества, которое не помогает многодетным семьям, а угнетает и притесняет их: https://katyusha.org/semya/kollektoryi-ot-opeki-na-gosbyudzhete-kak-semejnyie-czentryi-moskvyi-okuchivayut-roditelej-dlya-navyazyivaniya-dobrovolnyix-soczuslug.html .

*  *  *

Александр Иванович Герцен:

"ЧИНОВНИКИ - СИБИРСКИЕ ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРЫ - ХИЩНЫЙ ПОЛИЦМЕЙСТЕР - РУЧНОЙ СУДЬЯ - ЖАРЕНЫЙ ИСПРАВНИК

Один из самых печальных результатов петровского переворота - это развитие чиновничьего сословия. (Чиновники - это) класс искусственный, необразованный, алчный, не умеющий ничего делать, кроме "служения", ничего не знающий, кроме канцелярских форм(уляров), он составляет какое-то гражданское духовенство, священнодействующее в судах и полиции и сосущее кровь народа тысячами ртов, жадных и нечистых...

Гоголь приподнял одну сторону занавеси и показал нам русское чиновничество во всём безобразии его; но Гоголь невольно примиряет смехом: его огромный комический талант берёт верх над негодованием. Сверх того, в колодках русской цензуры он едва мог касаться печальной стороны этого грязного подземелья, в котором куются судьбы бедного русского народа.

Там, где-то в закоптелых канцеляриях, через которые мы спешим пройти, обтёрханные люди пишут, пишут на серой бумаге, переписывают на гербовую - и лица, семьи, целые деревни обижены, испуганы, разорены. Отец идёт на поселенье, мать - в  тюрьму, сын - в солдаты, и всё это разразилось, как гром, неожиданно, большей частью неповинно, а из-за чего? Из-за денег. Складчину... или начнётся следствие о мертвом теле какого-нибудь пьяницы, сгоревшего от вина и замерзнувшего от мороза. И (деревенский) голова собирает, староста собирает, мужики несут последнюю копейку. Становому надобно жить; исправнику надо жить и жену содержать; советнику надобно жить да и детей воспитать: советник - примерный отец...

Чиновничество царит в  северо-восточных губерниях Руси и Сибири; тут оно раскинулось беспрепятственно, без оглядки... даль страшная, все участвуют в выгодах, кража становится всеобщим делом. Самая власть царская, которая бьёт, как картечь, не может пробить эти подснежные, болотистые траншеи из топкой грязи. Все меры правительства ослаблены, все желания искажены; оно обмануто, одурачено, предано, продано - и всё с видом верноподданнического раболепия и с соблюдением всех канцелярских форм.

Сперанский пробовал облегчить участь сибирского народа. Он ввел всюду коллегиальное начало; как будто, дело зависело от того, как кто крадёт, поодиночке или шайками. Он сотнями отрешал (увольнял) старых плутов, и сотнями принял новых. Сначала он нагнал такой ужас на земскую полицию, что мужики брали деньги с чиновников, чтобы не ходить с челобитьем. Года через три чиновники наживались по новым формам не хуже, как по старым.

Нашёлся другой чудак, генерал Вельяминов. Года два он побился в Тобольске, желая уничтожить злоупотребления, но видя безуспешность, бросил всё и совсем перестал заниматься делами.

Другие, благоразумнее его, не делали опыта, а наживались и давали нажиться.

- Я искореню взятки, - сказал московский губернатор Сенявин седому крестьянину, подавшему жалобу на какую-то явную несправедливость. Старик улыбнулся.

- Что же ты смеёшься? - спросил Сенявин.

-  Да, батюшка, - отвечал мужик, - ты прости; на ум пришёл мне один молодец наш: похвалялся царь-пушку поднять и, точно, пробовал, да только пушку-то не поднял!

Сенявин, который сам рассказывал этот анекдот, принадлежал к тому числу непрактических людей в русской службе, которые думают, что риторическими выходками о честности и деспотическим преследованием двух-трёх плутов, которые подвернутся, можно помочь (от) такой всеобщей болезни, как русское взяточничество, свободно растущее под сенью цензурного древа.

Против него два средства: гласность и совершенно другая организация всей машины, введение снова народных начал третейского суда, изустного процесса, целовальников (присяжных) и всего того, что так ненавидит петербургское правительство.

Генерал-губернатор Западной Сибири Пестель, отец знаменитого (декабриста) Пестеля, казненного Николаем (1-м), был настоящий римский проконсул (наместник), да ещё из самых яростных. Он завёл открытый систематический грабёж во всём крае, отрезанном его шпионами от России. Ни одно письмо не переходило границы не распечатанное, и горе человеку, который осмелился бы написать что-нибудь об его управлении. Он купцов первой гильдии держал по году в тюрьме, в цепях, он их пытал; чиновников посылал за границу Восточной Сибири и оставлял там года на два, на три.

Долго терпел народ; наконец, какой-то тобольский мещанин решился довести до сведения государя (царя) о положении дел. Боясь обыкновенного пути, он отправился на Кяхту (на границе с Монголией) и оттуда пробрался с караваном чаёв через сибирскую границу. Он нашел случай в Царском селе подать Александру свою просьбу, умоляя его прочесть её. Александр был удивлён, поражён страшными вещами, прочтёнными им. Он позвал мещанина и, долго говоря с ним, убедился в печальной истине его доноса.

- Ступай, братец, теперь домой, дело это будет разобрано.

- Ваше величество, - отвечал мещанин, - я к себе теперь не пойду. Прикажите лучше меня запереть в острог. Разговор мой с вашим величеством не останется в тайне - меня убьют.

Александр содрогнулся и сказал, обращаясь к Милорадовичу, который тогда был генерал-губернатором в Петербурге:

- Ты мне отвечаешь за него.

- В таком случае, - заметил Милорадович, - позвольте мне его взять к себе в дом.

Там мещанин, действительно, и остался до окончания дела.

Пестель почти всегда жил в Петербурге, - вспомните, что проконсулы живали обыкновенно в Риме. Он своим присутствием и связями, а всего более дележом добычи предупреждал всякие неприятные слухи и дрязги. Это дало повод графу Растопчину отпустить колкое слово насчёт Пестеля. Оба они обедали у государя. Государь спросил, стоя у окна: "Что это там на церкви... на кресте чёрное?" - Я не могу разглядеть, - заметил Растопчин, - это надобно спросить у Бориса Ивановича (Пестеля); у него чудесные глаза, он видит отсюда, что делается в Сибири."

Государственный совет, пользуясь отсутствием Александра, бывшего в Вероне или Аахене, умно и справедливо решил, что так как речь в доносе идёт о Сибири, то доло и передать на разбор Пестелю, благо он налицо. Милорадович, Мордвинов и ещё человека два восстали против этого предложения, и дело пошло в сенат.

Сенат, с тою возмутительной несправедливостью, с которой постоянно судит дела высших чиновников, выгородил Пестеля, а Трескина, тобольского гражданского губернатора, лишив чинов и дворянства, сослал куда-то на жильё... Пестель был только отрешён от службы.

Когда сын его был приговорён к смерти, отец приехал проститься с ним. Говорят, что он в присутствии шпионов и жандармов осыпал сына бранью и упрёками, желая выказать своё необузданное верноподданничество. Отеческое увещание он заключил вопросом:

- И чего ты хотел?

- Это долго рассказывать, - отвечал глубоко оскорблённый сын, - я хотел, между прочим, чтоб и возможности не было таких генерал-губернаторов, каким вы были в Сибири.

После Пестеля явился в Тобольск Капцевич, из школы Аракчеева. Худой, желчный, тиран по натуре, тиран потому, что всю жизнь служил в военной службе, беспокойный исполнитель, он проводил всё во фронт и строй, объявлял максимум на цены, а обыкновенные дела оставлял в руках разбойников. В 1824 году государь хотел посетить Тобольск. По Пермской губернии идёт превосходная широкая дорога, давно наезженная, и которой, вероятно, способствовала почва. Капцевич сделал такую же до Тобольска в несколько месяцев. Весной, в распутицу и стужу, он заставил тысячи работников делать дорогу; их сгоняли по раскладке из ближних и дальних поселений; начались болезни, половина рабочих перемерла, но "усердие всё превозмогает" - дорога была сделана.

Восточная Сибирь управляется ещё больше спустя рукава. Это уже так далеко, что и вести едва доходят до Петербурга. В Иркутске генерал-губернатор любил палить из пушек, когда "гулял". А другой служил пьяный у себя в доме обедню в полном облачении и в присутствии архиерея. По крайней мере, шум одного и набожность другого не были так вредны, как осадное положение Пестеля и неусыпная деятельность Капцевича.

... По сю сторону Уральского хребта дела делаются скромнее, и несмотря на это, я томы мог бы наполнить анекдотами о злоупотреблениях и плутовстве чиновников, слышанными мною в продолжение моей службы в канцелярии и столовой губернатора.  

- Вот был профессор-с - мой предшественник! - говорил мне в минуту задушевного разговора вятский полицмейстер. - Ну, конечно, эдак жить можно, только на это надобно родиться-с; это в своём роде, могу сказать, Сеславин, Фигнер (герои войны 1812 года), - и глаза хромого майора, за рану произведённого в полицмейстеры, блистали при воспоминании славного предшественника. - Показалась шайка воров недалеко от города, раз, другой доходит до начальства: то у купцов товар ограблен, то у управляющего по откупам деньги взяты. Губернатор в хлопотах, пишет одно предписание за другим. Ну, знаете, земская полиция - трусы; так какого-нибудь воришку связать да представить она умеет, а там шайка, да и, пожалуй, с ружьями. Земские ничего не сделали. Губернатор призывает полицмейстера и говорит:

- Я, мол, знаю, что это вовсе не ваша должность, но ваша распорядительность заставляет меня обратиться к вам.

Полицмейстер прежде уж о деле был наслышан.

- Генерал, - отвечает он, - я еду через час. Воры должны быть там-то и там-то; я беру с собой команду, найду их там-то и через два-три дня приведу их в цепях в губернский острог.

Ведь, это (как) Суворов-с у австрийского императора! Действительно, сказано - сделано; он их так и накрыл с командой; денег не успели спрятать, полицмейстер всё взял и представил воров в город.

Начинается следствие; полицмейстер спрашивает:

- Где деньги?

- Да мы их тебе, батюшка, сами в руки отдали, - отвечают двое воров.

- Мне? - говорит полицмейстер, поражённый удивлением.

- Тебе, - кричат воры, - тебе.

- Вот дерзость-то! - говорит полицмейстер частному приставу, бледнея от негодования. - Да вы, мошенники, пожалуй, уверите, что я вместе с вами грабил. Так вот я вам покажу, каково марать мой мундир; я уланский корнет и честь свою не дам в обиду!

Он их сечь, - признавайся да и только, куда деньги дели?

Те сначала своё. Только как он велел им закатить на две трубки, так главный-то из воров закричал: "Виноваты, деньги прогуляли".

- Давно бы так, - говорит полицмейстер, - а то несёшь вздор такой; меня, брат, не скоро надуешь.

- Ну, уж точно, нам у вашего благородия надобно учиться, а не вам у нас. Где нам! - пробормотал старый плут, с удивлением поглядывая на полицмейстера.

А ведь он за это дело получил Владимира в петлицу...

- Позвольте, - спросил я, перебивая похвальное слово великому полицмейстеру, - что же это значит: на две трубки?

- Это так у нас, домашнее выражение. Скучно, знаете, при наказании, ну, так велишь сечь да и куришь трубку; обыкновенно к концу трубки наказанию конец; ну, а в экстренных случаях велишь иной раз и на две трубки угостить приятеля. Полицейские привычны, знают примерно сколько.

Об этом Фигнере и Сеславине ходили целые легенды в Вятке. Он чудеса делал. Раз, не помню по какому поводу, приезжал ли генерал-адъютант какой или министр, полицмейстеру хотелось показать, что он недаром носил уланский мундир и что кольнёт шпорой не хуже другого свою лошадь. Для этого он адресовался с просьбой к одному из Машковцевых, богатых купцов того края, чтоб он ему дал свою серую дорогую, верховую лошадь. Машковцев не дал.

- Хорошо, - говорит Фигнер, - вы эдакой безделицы не хотите сделать по доброй воле, я и без вашего позволения возьму лошадь.

- Ну, это ещё посмотрим! - сказало злато.

- Ну, и увидите, - сказал булат.

Машковцев запер лошадь, приставил двух караульных. На этот раз полицмейстер ошибётся.

Но в эту ночь, как нарочно, загорелись пустые сараи, принадлежавшие откупщикам и находившиеся за самым Машковцевым домом. Полицмейстер и полицейские действовали отлично; чтоб спасти дом Машковцева, они даже разобрали стену конюшни и вывели, не опаливши ни гривы, ни хвоста, спорную лошадь. Через два часа полицмейстер, парадируя на сером жеребце, ехал получать благодарность особы за примерное потушение пожара.

После этого никто не сомневался в том, что полицмейстер всё может сделать.

Губернатор Рыхлевский ехал из собрания; в то время как его карета двинулась, какой-то кучер с небольшими санками, зазевавшись, попал между постромок двух коренных и двух передних лошадей. Из этого вышла минутная конфузия, не помешавшая Рыхлевскому преспокойно приехать домой. На другой день губернатор спросил полицмейстера, знает ли он, чей кучер въехал ему в постромки, и что его следует постращать.

- Этот кучер, ваше превосходительство, не будет больше в постромки заезжать, я ему влепил порядочный урок, - отвечал, улыбаясь, полицмейстер.

- Да чей он?

- Советника Кулакова-с, ваше превосходительство.

В это время старик-советник, которого я застал и оставил тем же советником губернского правления, вошёл к губернатору.

- Вы нас простите, - сказал губернатор ему, - что мы вашего кучера поучили.

Удивленный советник, не понимая ничего, смотрел вопросительно.

- Вчера он заехал мне в постромки. Вы понимаете, если он мне заехал, то...

- Да, ваше превосходительство, я вчера да и хозяйка моя сидели дома, и кучер был дома.

- Что это значит? - спросил губернатор.

- Я, ваше превосходительство, вчера был так занят, голова кругом шла, виноват, совсем забыл о кучере и, признаюсь, не посмел доложить это вашему превосходительству. Я хотел сейчас распорядиться.

- Ну, вы - настоящий полицмейстер, нечего сказать! - заметил Рыхлевский.

... Вятские мужики, вообще, не очень выносливы. Зато их и считают чиновники ябедниками и беспокойными. Настоящий клад для земской полиции - это вотяки, мордва, чуваши: народ жалкий, робкий. Исправники дают двойной откуп губернаторам за назначение их в уезды, населенные финнами.

Полиция и чиновники делают невероятные вещи с этими бедняками.

Землемер ли едет с поручением через вотскую деревню, он непременно в ней останавливается, берёт с телеги астролябию, вбивает шест, протягивает цепь. Через час вся деревня в смятении. "Межемерия, межемерия!" - говорят мужики с тем же видом, с которым в 1812 году говорили: "Француз, француз!" Является староста поклониться с миром. А тот всё меряет и записывает. Они его просят не обмерить, не обидеть, Землемер требует двадцать, тридцать рублей. Вотяки радёхоньки, собирают деньги, и землемер едет до следующей деревни.

Попадётся ли мёртвое теле исправнику со становым, они его возят две недели, пользуясь морозом, по вотским деревням, и в каждой говорят, что сейчас подняли и что следствие и суд назначены в их деревне. Вотяки откупаются.

За несколько лет до моего приезда, исправник, разохотившийся брать выкупы, привёз мёртваое тело в большую русскую деревню и требовал, помнится, двести рублей. Староста собрал мир; мир больше ста не давал. Исправник не уступал. Мужики рассердились, заперли его с двумя писарями в волостном правлении и, в свою очередь, грозили его сжечь. Исправник не поверил угрозе. Мужики обложили избу соломой и, как ультиматум, подали исправнику на шесте в окно сторублёвую ассигнацию. Героический исправник требовал ещё сто. Тогда мужики зажгли с четырёх сторон солому, и все три Муция Сцеволы земской полиции сгорели. Дело это было потом в сенате.

... Поп у нас превращается более и более в духовного квартального (полицая), как и следует ожидать от византийского "смирения" нашей церкви и от императорского первосвятительства.

Вотское начеление долею приняло крещение в допетровские времена, долею было окрещено в царствование Елизаветы и долею осталось в язычестве. Большая часть крещёных при Елизавете тайно придерживается своей печальной, дикой (?*) религии.

Каждые два-три года исправник или становой отправляются с попом по деревням ревизовать, кто из вотяков говел, кто нет и почему нет. Их теснят, сажают в тюрьму, секут, заставляют платить требы; а главное, поп и исправник ищут какое-нибудь доказательство, что вотяки не оставили своих прежних обрядов. Тут духовный сыщик и земский миссионер подымают бурю, берут огромный откуп, делают "черный день", потом уезжают, оставляя всё по-старому, чтобы иметь случай через год-другой снова поехать с розгами и крестом..." (Продолжение следует)

---

* Дикими являются именно "мировые" монотеистические религии, завоевавшие мир огнём и мечом - христианство и ислам. В них несравненно больше наглой лжи, глупейших выдумок и фанатического человеконенавистничества к "иноверцам", чем в любом "языческом" многобожии. (Примечание behaviorist-socialist)

.