Б.И. Николаевский и О. Менхен-Хельфен:
"Бельгийская
либеральная пресса решительно протестовала против позора, которым покрыла себя
их страна. Энгельс организовал протест чартистской прессы в Англии. Депутат
Брикур потребовал объяснений в парламенте Бельгии. Комиссар полиции,
арестовавший Маркса и его жену, был уволен. Но к тому времени Маркса уже не
было на бельгийской земле.
Его доставили на границу под конвоем полиции. Это было
путешествие со многими препятствиями. Поезда и станции были битком забиты (бельгийскими) солдатами,
направлявшимися на юг. Воздух буквально гудел от слухов. Говорили, что
французские и бельгийские легионы, сформированные на французской земле,
намеревались штыками основать бельгийскую республику. Они бы получили встречу
по достоинству!
Во Франции еще
праздновали победу республики. На станциях были флаги, красный флаг и
триколор развевались бок о бок, а энтузиазм все еще кипел. Железнодорожные пути были разрушены в Валансьене,
и путешественникам пришлось проехать полчаса на (конном) омнибусе, прежде чем
они смогли продолжить свое путешествие на поезде. Здесь, как и на
участке между Понтуазом и Сен-Дени, кучера и трактирщики воспользовались
первыми днями неразберихи, чтобы отомстить своему новому конкуренту — железной
дороге. Они вырывали рельсы, жгли станции, ломали паровозы
и вагоны.
Несмотря на все
эти препятствия, Маркс 4 марта прибыл в Париж. Париж еще носил свежие следы баррикадных
боёв. Фанни Левальд, немецкая писательница, приехавшая в Париж через несколько
дней после Маркса, так описала сцену, открывавшуюся перед приезжими:
"Камни
мостовой были не уложены, а лежали кучами на углах улиц. Кое-где разбитые повозки
булочников и перевернутые омнибусы отмечали места бывших баррикад. Железная
ограда церкви была полностью вырвана, за исключением нескольких футов, по
которым было видно, где железная ограда была раньше. В Пале-Рояль (королевском
дворце), или Пале-Насьональ (Народном Дворце), как его теперь именовали с
большими буквами, были выбиты все окна, сломаны многие оконные рамы и множество
строительных лесов; Шато-д'О, караульное помещение напротив Пале-Рояля, в
котором заживо сгорели (швейцарские наёмники-)гвардейцы, лежало закопченными
руинами; другие полицейские участки по соседству с Сеной были снесены до
основания, и национальная гвардия несла караул, сидя в ближайших тавернах,
служивших им офисами. Деревья на бульварах* были срублены, водопроводные трубы
и тумбы вырваны. Грязные белые занавески колыхались в выбитых окнах Тюильри."
Город был все еще в разгаре своего краткого республиканского энтузиазма. «Рабочие, — по словам Энгельса, — днем ели хлеб и картошку, а вечером сажали на бульварах «деревья свободы», энтузиасты гуляли и пели «Марсельезу», а буржуазия целыми днями пряталась по домам, стараясь унять гнев народа, выставив в окнах (трёх)цветные фонари». Распевали старую песню Жиронды: «Погибнуть за Родину — самая прекрасная и завидная судьба».
Триколёр развевался
над Пале-Рояль и Тюильри, где старый друг Маркса, Имбер, теперь был назначен мэром.
Кое-где виднелись красные флаги пролетарской революции. Революционные и
социалистические клубы вырастали как грибы после дождя. Газеты, брошюры
и листовки появлялись каждый день. Париж
кипел политической жизнью. Перед глазами эмигрантов вдруг открылись бескрайние
возможности и вдохновляющие перспективы.
Им и в голову не
приходило, что революцию смогут остановить на границах Франции. Революционное
пламя, зажженное в Париже, перескочит границы и воспламенит Германию, Австрию,
Польшу и всю Европу. Со времен Великой французской революции им казалось само
собой разумеющимся, что демократии и авторитарные монархии не могут жить мирно
бок о бок. Раз демократия победила, то она неизбежно должна столкнуться с
соседними государствами, которые все еще находились в руках абсолютизма.
Революционная война была неизбежна, чтобы революция снова не потерпела
поражение.
В течение
месяцев, последовавших за февральскими событиями, вопрос о революционной войне
был одним из важнейших предметов партийных дискуссий. Бланкисты, верные
традиции Великой Французской Революции, которая слишком часто была для них
навязчивой идеей**, агитировали за революционную войну со всей страстностью, которая
была их лучшим наследием.
Они призывали к ней не только на том основании, что это - единственное, что может спасти новую Францию, но ещё и потому, что верили, что только с помощью и в результате войны можно реально осуществитьреволюцию во Франции.
Но временное
правительство и министр иностранных дел Ламартин хотели мира. С самого начала
он заверил все правительства Европы, что Франция желает иметь мирные отношения
со всеми государствами, какова бы ни была их форма правления. Однако
бельгийские, итальянские и польские эмигранты выступали за войну и лихорадочно
готовились к ней. Каждая группа сформировала свой собственный легион, чтобы
занять свое место в великой армии, которая должна была выступить против
деспотов, в авангарде армии революционной Франции в самой последней войне,
благодаря которой должен был возникнуть братский союз свободных народов. Немцы
с энтузиазмом восприняли эту идею.
Перед приездом
Маркса в Париж на огромном митинге немецких эмигрантов и ремесленников было
решено создать немецкий легион. Резолюция была предложена Борнштедтом, и
Гервег был избран председателем комитета. На стенах Парижа уже были расклеены воззвания:
«Обращение к гражданам Франции
Дайте оружие! Оружие для немцев, идущих на помощь своим братьям, сражающимся
теперь за свободу, жертвующим жизнью за свои права, и которых их враги пытаются
еще раз обмануть! Немецкие демократы Парижа сформировали легион для выступления
и провозглашения Германской республики. Им нужно оружие, экипировка, деньги,
одежда. Помогите им. Ваши пожертвования будут приняты с благодарностью. Они
помогут освободить Германию, а также Польшу. Немецкие и польские демократы
вместе идут на завоевание свободы. Да здравствует Франция! Да
здравствует Польша! Да здравствует объединенная Республика Германии!
Да здравствует братство народов!»
Первые отряды
немецких легионеров уже приступили к строевой подготовке на Марсовом поле. У
них даже был готов гимн: «Мы маршируем в Германию массами…» План состоял в том,
чтобы вторгнуться в Германию и поднять восстание в Оденвальде, где народ уже
восстал и еще сохранились воспоминания о великой немецкой крестьянской войне. Всю
Германию, начиная с Оденвальда, предстояло поднять на восстание. Однако для некоторых
этот план был недостаточно амбициозен. В самом деле, они воображали себе союз с
поляками, которые планировали восстание в Познани и еще одно в Галиции, за
которым последует поход против России.
Все казалось возможным. Достаточно было протрубить в первые революционные трубы, чтобы стены
Петропавловской крепости, цитадели европейской реакции, пали сами собой.
Польские демократы, бывшие в то время повсюду героями дня, уже начали ссоры с
русскими демократами из-за границ свободной и независимой Польши. Казалось, что
для их революционного пыла не было невыполнимых задач. «О, хоть на один день, но
дерзните!» — такими стихами подбадривал Гервег слабых духом. Нужно было только
одно: решимость и еще раз решимость.
Одним из
немногих, кто не увлекся энтузиазмом и суматохой, был Маркс. То, что Франция не
хотела войны, было достаточно ясно для любого, кто не принимал желаемого за
действительность. Правительство бланкистов начало бы войну, но для прихода
бланкистов к власти потребовалась бы еще одна революция.*** Если Ламартин
поддерживал и поощрял легионы, то не по революционным соображениям, а по
гораздо более трезвым и приземленным причинам. Временное правительство хотело
избавиться от иностранных рабочих, которые издавна были беспокойным элементом. Реально
оно было готово оплатить их проезд до границы. Но у легиона, состоявшего не
более чем из двух тысяч человек, не было никаких шансов, если бы он сражался в
одиночку. В лучшем случае он мог надеяться на первоначальный военный успех. А подвергшиеся
нападению абсолютистские державы могли только приветствовать вторжение легиона;
это пробудило бы националистические и патриотические эмоции в подвергшейся
вторжению стране и волей-неволей укрепило бы власть правительства.
Маркс с самого
начала резко возражал против бесплодной и даже вредной игры в революцию. Он
советовал рабочим не спешить на гибель вмсте с легионом, а ждать событий в
Германии, которые в самое короткое время должны были привести её к революции. Их
место было в Париже, а не в Оденвальде. Себастьян Зайлер, в то время член Союза
коммунистов и знакомый Маркса, позже писал:
«Социалисты и
коммунисты упорно возражали против попыток установить республику в Германии
путем вооруженного вмешательства извне. Они проводили публичные собрания на
улице Сен-Дени, на которых присутствовали некоторые из тех, кто позднее стал
повстанцами. На одном из таких собраний Маркс произнес длинную речь и
сказал, что февральскую революцию следует рассматривать лишь как поверхностное
начало европейского движения. Через короткое время в Париже вспыхнет открытая
борьба между пролетариатом и буржуазией (как это и произошло в июне). От её результата будет зависеть победа или
поражение революционной Европы. Поэтому он настаивал на том, чтобы немецкие
рабочие оставались в Париже и заранее готовились к участию в вооруженной
борьбе».
Это означало
плыть против течения. Большинство революционных и демократических
немецких эмигрантов были против Маркса. Они называли его трусом и предателем и бросали ему в лицо великолепные,
красиво звучащие фразы о Французской революции. Несмотря на его выдающийся
авторитет в Союзе коммунистов, ему противоречили некоторые его члены. Но Маркс
не отступал ни на шаг. Ведь речь шла об интересах революции и рабочего класса.
В начале марта Демократическое
Братство (Англии) послало в Париж рабочую делегацию с обращением к Временному
правительству. М'Грат представлял чартистский национальный исполнительный
комитет, Джонс — лондонскую секцию партии, Харни — Демократическое Братство, а
Шаппер и Молль — лондонский Немецкий рабочий союз. Гарнье-Паж и Ледрю-Роллен
оказали им дружеский прием. Лондонское и брюссельское отделения Союза Коммунистов,
переехавшие теперь в Париже, смогли учредить новый центральный комитет по всей
надлежащей форме. Маркс был избран председателем, Шаппер секретарем, а членами
были Энгельс, Молль, Бауэр, Вильгельм Вольф и Валлау. Теперь Маркс мог от имени
Союза порвать с организациями, примкнувшими к Гервегу и его легиону. Борнштедт,
избранный в Союз в Брюсселе, был исключен. Решение об этом и его причины были
опубликованы, и некоторые газеты Германии даже перепечатали эту новость, в том
числе Trierer Zeitung, издававшаяся в родном городе Маркса.
Маркс и его сторонники вышли из демократической организации и основали собственную
организацию — Рабочий союз Германии, которая собиралась в кафе «Пикар» на улице
Сен-Дени.
Этот клуб состоял
почти исключительно из рабочих, особенно портных и сапожников, людей, над
которыми Альфонс Лукас, реакционный летописец клубов того периода, насмехался за
то, что они присвоили себе право указывать Франции, как ею следует управлять. Однако
инициатива Маркса имела успех. Уже 20 марта посол Бадена сообщал своему
правительству, что сторонники Маркса «весьма многочисленны». В начале апреля Союз
насчитывал четыреста членов.
Вскоре после
прибытия в Париж Маркс возобновил свои контакты с французскими революционными
кругами, с которыми он познакомился в 1844 и 1845 годах. Вечером того же дня,
когда он уехал из Брюсселя, он выступил в Центральном клубе Общества прав
человека и гражданина, которое возглавлял правый бланкист Барбе. Отношения
Маркса с группами, которые во временном правительстве были представлены Ледрю-Ролленом
и Флоконом, были особенно хорошими. Оба этих министра получили высокую
оценку в письмах, которые Энгельс писал своему зятю Эмилю Бланку. Энгельс говорил, что рабочие и слышать не хотят
ни о ком, кроме Ледрю-Роллена, и они были совершенно правы, потому что он был
решительнее всех остальных. Люди, сплотившиеся вокруг Ледрю-Роллена и Флокона были
коммунистами, сами того не зная. Маркс и Энгельс были в личных
дружеских отношениях с Флоконом, которого они часто посещали. Флокон предложил
им деньги на издание газеты в Германии, но они не согласились. Отношения Маркса с Ледрю-Ролленом и Флоконом позже
изменились, но до самого конца он критиковал их сравнительно мягко.
Европейское
движение шло в наступление гигантскими шагами. «Прекрасные» новости приходили
ежедневно. «Свершилась революция в Нассау; в Мюнхене студенты, кустари и
рабочие поголовно восстали; в Касселе революция на пороге; в Берлине
безграничный страх и трепет; свобода печати и национальная гвардия провозглашены
на всем западе Германии. Этого достаточно для начала. Лишь бы только
Фридрих-Вильгельм IV
оставался неуступчивым! Если он так
поступит, все будет выиграно, и через несколько месяцев у нас будет революция
всей Германии. Лишь бы только он цеплялся за свои феодальные порядки! Но одному
черту известно, что сделает дальше этот капризный, сумасшедший индивид». Так
писал Энгельс из Брюсселя Марксу в Париж 8 марта.
19 марта
состоялся парад демократов Гервега на Бьют-де-Монсо со звоном сабель, примыканием
штыков, стрельбой из винтовок, маршами и контрмаршами. На заключительном
митинге Гервег зачитал обращение немцев к польским демократам. Около четырех
часов дня эти несколько тысяч человек двинулись маршем обратно в Париж. Дойдя
до него, они узнали новости, только что дошедшие до Парижа: революция в Вене,
Меттерних свергнут, император вынужден уступить всем требованиям борцов на
баррикадах. Десятки тысяч французов эмоционально братались с немцами. На следующий день пришло известие
о победе в Берлине. Самые смелые мечты сбылись. Слухи безгранично преувеличивали всё это. Рассказывали, что король Пруссии
был арестован повстанцами и брошен в тюрьму, что Варшава восстала, что русские войска
обратились в бегство, а гарнизон Санкт-Петербурга поднял знамя восстания.
Легион было больше
невозможно удерживать. Он покинул Париж 1 апреля. Ему были устроены
торжественные проводы. Сын маршала Нея, князь Московский, произнес
красноречивую речь, в которой он упоминал великие революционные традиции и
говорил о борьбе революции с оплотом абсолютизма на севере, а затем началась
авантюра, которой предстояло закончиться столь быстро и столь плачевно. Лидеры
легиона еще даже не решили, чего хотят; то ли разжечь крестьянскую войну, то ли
мирно промаршировать по Германии с оружием в руках, то ли напасть на Россию, то
ли вести гражданскую войну в Германии, пока не начнется наступление французов. Когда
Ледрю-Роллен попытался выяснить, каковы были точные цели движения Гервега, он,
как говорят, завершил долгий разговор словами: «А, теперь я понимаю, вы хотите
отправить в Германию корпус баррикадных профессоров».
«Баррикадных
профессоров» остановили уже в Страсбурге. То, что они несли с собой самое
искреннее доброжелательство бланкистов,** ничуть им не помогло. Ламартин очень
коварно и дипломатично сделал все, что было в его силах, чтобы дать немецкому
правительству время подготовить свои войска к встрече легиона. Силы, с которыми
легион столкнулся при переходе через Рейн, были столь бесконечно
превосходящими, а он сам был так плохо вооружен, что потерпел поражение и
разгром при первом же столкновении.
Маркс предвидел такой
исход. Он был против слепого, отчаянного энтузиазма, безрассудного, жертвенного
духа повстанцев. Он не обращал внимания на насмешки и презрение, сыпавшиеся на
него как на доктринера. По его мнению, революционерам было бесконечно важнее
ознакомиться с программой, продиктованной им стремительным ходом событий.
Возмущение ура-революционеров
против Маркса достигло своего максимума в тот момент, когда, по их мнению, все
истинные революционеры должны учить рабочих обращению с оружием, а он тратил
время, читая им лекции по политической экономии, охлаждая их энтузиазм и
превращая их в доктринеров.
Революционный
взрыв в Германии поставил перед коммунистами новые задачи. Их место было уже не
в Париже, а в стране, где они и только они могли указывать путь рабочему классу.
Этой страной была Германия. Маркс
советовал эмигрантам вернуться в Германию поодиночке и заняться созданием
пролетарских организаций.
По случайности
лидеры Союза Коммунистов покинули Париж в тот же день, что и легион Гервега, но
без музыки и без речи князя Московского. Молодой член похода Гервега отправил
об этом сообщение в некоторые немецкие газеты. «Немецкие коммунисты тоже
покинули Париж, — писал он. «В
отличие от германских демократов, они ушли не по-братски и не дружно,
сомкнутыми рядами, а каждый по собственной инициативе отправился в разные места
— путешественниками, каждый из которых нес в груди проповедь о спасении мира». Автор
этих строк вскоре обнаружил, насколько ошибочным было презрение, с которым он их
написал. Это был Вильгельм Либкнехт, которому тогда было двадцать два года.
Коммунисты
покинули Париж. За четыре с половиной года до этого Маркс переехал из Пруссии
Фридриха-Вильгельма IV в
Париж Луи-Филиппа. В те годы произошло многое: разрыв с левыми гегельянцами, выяснение
пути, отказ от половинчатого, бестолкового, сентиментального социализма, создание
Коммунистического манифеста и Союза коммунистов. Когда Маркс покидал Париж, там
над Пале-Роялем развевался флаг республики, а Германия была в огне." (Продолжение следует)
---
Примечания behaviorist-socialist:
* Сомнительное
утверждение. Дамочка брешет. Тогдашний Париж всё ещё представлял собой
сохранившийся со времен Средневековья лабиринт кривых узких улочек. Знаменитые
парижские бульвары были проложены гораздо позже, при Наполеоне 3-м, причём прежде
всего со стратегической целью на случай борьбы с восставшим народом: разбить
широкими бульварами и авеню Париж на кварталы, что позволило бы эффективно
использовать артиллерию, изолируя очаги восстания и методично подавляя
сопротивление в каждом квартале по отдельности.
** Один из
примеров враждебности меньшевика Николаевского к сторонникам Луи-Огюста Бланки
(Louis Auguste Blanqui) -
принципиального революционера, который выдвинул тезис о необходимости
вооруженного восстания для победы социалистической революции. Правильность
этого тезиса подтверждена не только Октябрьской Революцией под руководством (в
числе многих других) Ленина, Троцкого и Антонова-Овсеенко, но и многих других
революций, как открывших путь к социалистическому развитию (например, в Ливии
под руководством полковника Муаммара Каддафи и его коллег-офицеров, или в Никарагуа
под руководством Даниеля Ортеги и революционной партии сандинистов), так и
революций, которые потерпели поражение (как например в Испании) или вопреки
первоначальному успеху со временем погрузились в реакционный буржуазный маразм
(как например революция 1911 года в Китае или революция 1974 года в Португалии).
Социал-демократическая пропаганда "победы социализма на демократических
выборах" - это или дешевая лживая демагогия, или прелюдия к поражению сил
социализма путчами, организуемыми силами капиталистической реакции (как это
произошло в Чили, где социалистическое правительство Альенде было свергнуто 11
сентября 1973 года путчем фашистского генерала Пиночета при содействии ЦРУ
США).
Реакционная
реставрация капитализма гнусными подонками горбачевым, ельциным и путиным - это
такой же процесс предательства интересов народа и дела социализма политиканами-оппортунистами,
только растянутый сталинщиной и брежневщиной на десятилетия. Переломный момент
победы антисоветской контрреволюции - путч российского Пиночета ельцина в
октябре 1993 года.
*** Здесь, как и
во многих других местах своей биографии Маркса, меньшевик Николаевский бросает
камень в огород большевиков и Октябрьской Революции. Он не только
последовательно изображает Маркса сторонником оппортунизма и противником
революционного социализма, но и внушает мысль о "вредности" массовых
вооруженных восстаний. Это понятно, ведь с марта по октябрь 1917 года
меньшевики заседали в говорильне буржуазного "временного правительства"
(это - любимое, часто повторяющееся словосочетание у Николаевского), а тут
вдруг большевики (Ленин и Троцкий) 25 октября (7 ноября) 1917 года не только
согнали их с насиженных министерских кресел, но и лишили перспективы
дальнейшего властвования, разогнав на следующий день "учредительное
собрание".
Все нюни, вздохи и
причитания всяческих мелкобуржуазных либералов и меньшевиков о том, что
"большевики растоптали зелёные ростки российской демократии" -
лицемерная демагогия и ложь, рассчитанная на идиотов. Ведь их
"демократической идиллии" даже без Октябрьской Социалистической
Революции было явно суждено быть недолговечной. Уже 4 июля 1917 года
"социалистическое" (эсеро-меньшевистское) временное правительство само
расстреляло мирную массовую демонстрацию в Петрограде, фактически установив военную
диктатуру; а 25 августа реакционнейший генерал Корнилов устроил по согласованию
и с противником (немцами), и с англо-французскими "союзниками" путч
против временного правительства, который был разгромлен... большевистской
Красной Гвардией. А впоследствии, не будь Октябрьской Революции, буржуйская думская
"демократия" меньшевиков была бы неизбежно свергнута путчем
реакционных генералов - если не Каледина, то Юденича, или Деникина, или
Колчака, или Врангеля - к которым меньшевики тщетно пытались примазаться, но
получали от них лишь плевки и пинки...
Короче: история
учит, что революция, если сдуру начнет игру в "демократию", то
неизбежно станет жертвой контрреволюционных путчей, которые рано или поздно
установят реакционную антинародную диктатуру. Фашистский путч политического
авантюриста и предателя - агента ЦРУ ельцина - осенью 1993 года не получил
должного отпора именно из-за того, что дилетантская неуклюжая попытка ГКЧП в
1991 предотвратить гибель СССР закончилась позорным провалом из-за предательства
одних (в первую очередь - двуличного подонка горбачева) и малодушной
нерешительности других. После этого противники либерастско-ЦРУшного заговора
против СССР бездействовали, а их попытка отсидеться в здании Верховного Совета
РСФСР ("белом доме") окончилась в октябре 1993 года расстрелом этого
здания танковыми орудиями, из которых стреляли пьяные наёмники-путчисты
мерзавца ельцина.
Почему я пишу об
этом? - Да потому, что приближается время, когда социалистическая революция станет
необходима России для защиты от полного порабощения проклятым западным
империализмом. Тогда наивная вера в демократические и
социал-демократические (оппортунистские) иллюзии будет опаснейшим,
самоубийственным злом. Режим мафиозного коррупционера и некомпетентного
ничтожества Иудушки Капутина прогнил насквозь. А в России уже (или ещё) нет пользующейся
доверием народа легальной или полулегальной силы, которая смогла бы остановить
падение страны в пропасть неоколониального прозападного компрадорского
капитализма и возобновить её социалистическое возрождение. Эта сила в нынешней
опаснейшей обстановке агрессии западного империализма должна быть не только
безоговорочно антикапиталистической и народной, но и абсолютно беспощадной к
врагам - как внешним, так и внутренним.
России срочно нужны
новые Ленин, Троцкий и Дзержинский; а в наличии имеется лишь частью запуганная и частью купленная КПРФ, плюс
буржуазно-"демократические" пустомели от националиста Дугина до соболезнующего
украинским бандерофашистам социал-либераста Болдырева и уже заматеревшего в
демагогии блатного "юного гения" Жуковского. Просто удивительно, что
теперь, после кампании полицейско-судейского террора против всех соперников
Путина - от КПРФного социал-предпринимателя Грудинина до агента ЦРУ мистера
Навральнера - Жуковский почему-то совершенно беспрепятственно и безнаказанно
занимается прозападной буржуазно-"демократической" демагогией в своем
видео-цирке клоуна-солиста - https://vk.com/vladislav_zhukovsky . Он явно намылился
стать преемником Иудушки Капутина. Очень интересно узнать, кто закулисно
крышует Жуковского...
.
Комментариев нет:
Отправить комментарий