ГЕРЦЕН: РУССКИЕ НЕМЦЫ И НЕМЕЦКИЕ РУССКИЕ 1

Сегодня, 3 октября, в Германии празднуют "День немецкого единства - Tag der deutschen Einheit" - годовщину официального присоединения в 1990 году к буржуйской Западной Германии социалистической ГДР, проданной Западу "лучшим русским немцем" - Мишкой-меченым (Горбачевым). Я не завидую тем, кто может праздновать единство трудящихся с буржуями, эксплуатируемых с эксплуататорами, угнетаемых с угнетателями...

Я живу в Германии (первоначально - в ГДР) с 1983 года, и достаточно хорошо знаю немцев. Когда я приехал в Германию, то от уже давно живших там советских граждан я часто слышал мнение, что "немцы - деревянные". Без риска навлечь на себя обвинения со стороны государственных органов Германии в "hate speech - пропаганде ненависти" могу лишь сказать, что это означает то, что у них очень узкие интересы, что они придают слишком большое значение мелочам, что для них банальность - верх мудрости. Немцы - очень практичные и экономные люди. Они экономят не только на чаевых там, где другие народы считают справедливым давать чаевые, но и на мышлении: они не утруждают себя сомнениями и выяснением того, что - правда, а что - ложь. Они твердо придерживаются официальных мнений, которые для них являются не подлежащей сомнению святой правдой.

Немцы - серые мещане и приспособленцы, а потому - идеальные подданные. Они звёзд с неба не хватают и за химерами не гоняются. В чём причина? Конечно, не в генах, потому что немцы - это уникальный этнический винегрет всех народов Европы (а теперь ещё и остального мира). Причина - в немецком "воспитании", в немецкой школе. Маленькие немчурята - такие же живые и озорные, как и любые другие дети. Но пройдя дрессировку в немецкой школе, они превращаются в унылых, занудных и ограниченных тупиц.

С началом войны на Украине я порвал с несколькими моими немецкими знакомыми, "твердо знающими", что Украина - это молодая демократия, ставшая жертвой агрессии со стороны авторитарной России. Характерен следующий пример: один знакомый, споря со мной на эту тему, на моё предложение ознакомиться с альтернативной точкой зрения, хотя бы по западному (канадскому) сайту https://www.globalresearch.ca/ , сразу же справился о нем по какому-то сайту "проверки фактов - fact checking", утверждавшему, что globalresearch - это сайт, якобы распространяющий теории заговора и фейки. В результате этот знакомый c выражением превосходства на самодовольной физиономии вообще отказался заглянуть, хотя бы из любопытства, на сайт globalresearch.

Поэтому повсюду в Германии я вижу вот такие картины фанатичной и нерассуждающей (нет, прошу прощения, искренней и чистой детской) веры в официальную буржуйскую пропаганду масс-медий:

Такая же вера исповедуется подавляющим большинством немцев и в отношении "зверств коммунизма", и "климатической катастрофы от СО2 из-за использования ископаемых энергоносителей", и "страшной пандемии ковид, от которой защититься можно лишь постоянным ношением удушающих масок и всеми предписываемыми властями уколами губительными для здоровья ген-модифицирующими "вакцинами"... Ну и, конечно, не кто иной, как Путин, подорвал "Северные потоки", чтобы лишить природного газа пострадавших немцев. Наблюдая это, видишь, почему Геббельсу и его министерству пропаганды в гитлеровской Германии удалось в 1930-х годах так легко и быстро превратить большинство немцев в фашистов.

Но здесь я уже касаюсь недозволенного, и поэтому предлагаю вашему вниманию (смотри далее) любопытное эссе А.И. Герцена (1812-1870) "Русские немцы и немецкие русские". Оно очень любопытно, но во многом неверно. Все доселе существующие антиномии на тему "Запад и Россия" и "западники и славянофилы" (теперь: "либералы и патриоты") - идеологические фантазии, которые не только бессодержательны и совершенно излишни, но и принесли много вреда России. Бихевиористский социализм подходит к историческому развитию с синтетической точки зрения, отвергающей как дурацкое обезьянничанье "под Запад", так и ретроградную ностальгию по царизму и "православию". Радикально-бихевиористский подход к формированию социалистического общества строит общественные отношения не из гегельянских "исторических закономерностей", наглых "указов" власти или "моделей" мнимых "экспертов", а из реальных потребностей оптимального повышения материального и культурного уровня всего народа, используя для этого оперантное подкрепление (положительное и отрицательное) как главный инструмент управления поведением не только каждого индивида, но и системно для оптимального формирования социалистического общества в целом.

Конечно, полтора столетия назад ни Герцен, ни кто-либо другой об этом и помыслить не мог. Девятнадцатый век был веком господства идеалистической филозофии занудного пустобрёха Гегеля. Меня всегда удивляло то, что Маркс до конца жизни, причем вопреки наступившей во всей Европе после 1848 года реакции, которая год от года ужесточалась, так и не отказался от гегельянства как философской основы своего мировоззрения. Напомню, что в Советском Союзе марксистская разновидность гегельянства называлась "исторический материализм" - "истмат" как философия истории, и "диалектический материализм" - "диамат" как философия естествознания. Сам Маркс ко всей этой схоластической ерунде диамата и истмата имеет мало отношения, она основана на натурфилософских опусах Энгельса и вздорной полемической книжке Ленина "Материализм и эмпириокритицизм". В Советском Союзе ходил такой анекдот: "Вопрос: Чем отличается мат от диамата? - Ответ: Мат все понимают, но делают вид что не понимают; а диамат никто не понимает, но все делают вид, что понимают".

А вот в области политэкономии новаторское открытие Марксом тупиковости капитализма как экономической системы в силу падения нормы прибыли стало и по сей день остаётся не только революционным, но и воистину фундаментальным научным открытием. Но тут же рядом у Маркса - гегельянство, которое последовательно контрреволюционно. В самом деле, если согласно Гегелю исторический процесс - это "развитие Мирового Духа", который движет властителями - "помазанниками божьими", то всякое революционное вмешательство "черни" в этот процесс абсолютно недопустимо!

На основании истории как минимум последних ста лет напрашивается неизбежный вывод, что реально не существует никаких гегельянских "закономерностей исторического развития". Переделав старую поговорку о "законе" на "историю", можно без сомнения сказать, что "История - что дышло: куда повернул - туда и вышло". Революции и перевороты возможны и неизбежны именно тогда и там, где маразм власти погрузил страну в полный хаос. Именно этим объясняется победа революции в России в 1917 и неудача революции в Германии в 1918 году. Именно этим объясняется настойчивое провоцирование западным империализмом "разноцветных революций" по всей Земле как деятельности по установлению или обновлению зависимых от Запада марионеточных режимов.

И поэтому нынешний маразм не только режима Иудушки Капутина, но и всей господствующей над Западом закулисной банды глобалистов-миллиардеров, затеявшей ради спасения своих мертвых сверхаккумулированных гигантских капиталов преднамеренное разорение мировой экономики бредовыми выдумками "климатической катастрофы", "пандемии ковид", "энергетического кризиса" и т.д., внушает вполне реалистичные надежды на успех не только социалистической революции в России, но и воистину мировой социалистической революции. Только надо готовиться к борьбе, а не падать духом, ведь самый жуткий мрак ночи царит как раз незадолго до рассвета!

Но вернемся к нашим баранам, то есть немцам и Герцену. Либерал Герцен вслед за Гегелем взялся судить о формах государственного устройства, которые (опровергая этим рассусоливания Гегеля о "развитии Мирового Духа") явно уродливы и внутренне противоречивы, будучи результатом (особенно в России) хаотических метаний и выкрутасов властителей. Герцен ощущал эти противоречия, но не понимая их реальных социальных причин (которые Маркс осмыслил и проанализировал своей политэкономией капитализма), маскировал идеалистическую поверхностность и спорность своих забавных философствований тем, что избегал ставить точки, по-гегельянски ставя вместо них точку с запятой и этим насильно волоча читателя дальше, не давая ему задавать критические вопросы или - упаси боже! - возражать.

На этом же методе охмурежа основана вся нынешняя буржуазная идеология во всём её кажущемся разнообразии. Именно страх господствующего класса перед обсуждением реальных проблем капитализма является причиной как всё усиливающейся цензуры Интернета Западом, так и того, что говорящие головы монополистических масс-медий безостановочно тараторят, заколачивая, как гвозди, безальтернативную ложь в головы публики. Итак, почитайте, что более чем полтора века назад писал Герцен на тему, ставшую теперь снова остро актуальной из-за агрессии Запада против России.

В качестве иллюстраций я вставил в текст фотографии, сделанные в 1920-30х годах довольно известным немецким фотографом Августом Зандером (August Sander).

* * *

Александр Иванович Герцен:

"Русские немцы и немецкие русские

I. ПРАВИТЕЛЬСТВУЮЩИЕ НЕМЦЫ

«Историки делаются — поэты родятся», — говорит латинская сентенция. Наши правительствующие немцы имеют ту выгоду против историков и поэтов, что они и делаются и родятся. Родятся они от обруселых немцев, делаются из онемечившихся русских. Плодородие это — спору нет — дело хорошее, но чтоб они не очень гордились этим богатством путей нарождения, мы им напомним, что только низшие животные разводятся на два, на три манера, а высшие имеют одну методу, зато хорошую.

Нотариус 1924 г.

Из всех правительственных немцев — само собою разумеется — русские немцы самые худшие. Немецкий немец в правительстве бывает наивен, бывает глуп, снисходит иногда к варварам, которых он должен очеловечить. Русский немец ограниченно умен и смотрит с отвращением стыдящегося родственника на народ. И тот и другой чувствуют свое бесконечное превосходства над ним, и тот и другой глубоко презирают все русское, уверены, что с нашим братом ничего без палки не сделаешь.

Но немец не всегда показывает это, хотя и всегда бьет, а русский и бьет, и хвастается.

Собственно немецкая часть правительствующей у нас Германии имеет чрезвычайное единство во всех семнадцати или восьмнадцати степенях немецкой табели о рангах. Скромно начинаясь подмастерьями, мастерами, гезелями, аптекарями, немцами при детях, она быстро всползает по отлогой для ней лестнице — до немцев при России, до ручных Нессельродов, цепных Клейнмихелей, до одноипостасных Бенкендорфов и двуипостасных Адлербергов (filiusque — и сына — лат.). Выше этих гор и орлов ничего нет, то есть ничего земного… над ними олимпийский венок немецких великих княжон с их братцами, дядюшками, дедушками.

Кондитор, 1928 г.

Все они, от юнейшего немца-подмастерья до старейшего дедушки из снеговержцев зимнего Олимпа, от рабочей сапожника, где ученик заколачивает смиренно гвозди в подошву, до экзерциргауза, где немец корпусный командир заколачивает в гроб солдата, — все они имеют одинакие зоологические признаки, так что в немце- сапожнике бездна генеральского и в немце-генерале пропасть сапожнического; во всех них есть что- то ремесленническое, чрезвычайно аккуратное, цеховое, педантское, все они любят стяжание, но хотят достигнуть денег честным образом, то есть скупостью и усердием, — это дает им их черствый, холодный, осторожный и бесстрастный характер.

Воруя на службе, можно еще быть добродушным плутом; наживать честным образом — все же будешь плутом, но злым и беспощадным, например, исполняя с точностью безумные приказы самовластья.

Сверх этих общих признаков, все правительствующие немцы относятся одинаким образом к России, с полным презрением и таковым же непониманием.

Не знаю, каковы были шведские немцы, приходившие за тысячу лет тому назад в Новгород. Но новые немцы, особенно идущие царить и владеть нами из остзейских провинций, после того как Шереметев «изрядно повоевал Лифлянды», похожи друг на друга, как родные братья. Самый полный тип их — это конюх-регент, герцог на содержании — Эрнст-Иоганн Бирон . В мою молодость, в Москве, я имел случай изучить по крайней мере человек пять Биронов — только они не были на содержании, а жили на свой счет.

Отец мой охотно отдавал дворовых мальчиков к немцам в науку. Все хозяева были неумолимые, систематические злодеи, и притом какие то беззлобные, что еще больше делало невыносимым их тиранство. Я помню очень живо щеточника в Леонтьевском переулке, белобрысого немца с испорченными зубами, лет тридцати пяти, чисто одевавшегося, говорившего тихо и скромно державшего себя вне мастерской. Дома при нем постоянно лежал ремень, и он, как американский плантатор или как пьяный кучер, стегал то и дело то того, то другого мальчика и стегал два раза, если тот отвечал. Я даже не думаю, чтоб этот человек был особенно свиреп, он с тупым убеждением продолжал дело Петра I и вколачивал ремнем европейскую цивилизацию. «Es ist ein Vieh — man muss der Bestie den Russen herausschlagen» (Это скотина, необходимо вышибить бестию из этих русских — нем.), — думал он с покойной совестью, Я уверен, что Бирон, ужиная en petit comite (в тесной компании — франц.) с своими Левенвольденами, Менгденами, точно так относился о всей России и Остерман ему поддакивал, если не было никого из русских, и жаловался на глухоту, если кто-нибудь был налицо. И добрые немцы, как добрый щеточник, без устали употребляли ремни вроде Ушаковых, Бестужевых, которые подымали Россию на дыбу, ломали ей руки и ноги и были вдвое мерзее своих немецких хозяев.

Служащие таможни, 1929 г.

Об них-то именно мы и хотим поговорить. Тип Бирона здесь бледнеет. Русский на манер немца далеко превзошел его; мы имеем в этом отношении предел, геркулесов столб, далее которого «от жены рожденный» не может идти, — это граф Алексей Андреевич Аракчеев. В нем совместились все роды бичей, которыми Русь воспитывалась, это был раболепный татарский баскак, наушник-дворецкий из крепостных и прусский вахмистр времен курфюрста Фридриха-Вильгельма. Но что же было в нем русского? Какое-то национальное ensemble, какое-то национальное сочетание нагайки, розог и шпицрутена.

Аракчеев совсем не немец, он и по-немецки не знал, он хвастался своим русопетством, он был, так сказать, по службе немец и, не отдавая себе никогда отчета, выбивал из солдата и мужика не только русского, но и человека.

Так, как в Саксонии есть своя небольшая Швейцария, так у нас своя, и притом очень большая, Германия. Средоточие ее в Петербурге, но точки окружности везде, где есть стоячий воротник, секретарь и канцелярия, во всех администрациях: сухопутных, горных, соляных, военно-статских и статски-военных. Настоящие но большинство состоит из всевозможных русских — православных, столбовых с нашим жирным носом и монгольскими скулами, ученых невежд, эскадронных командиров, журналистов и начальников отделения. Они-то и занимают все первые места, когда нет под рукой настоящего немца, и все вторые — когда есть, или, вернее, все остальные, кроме поповских, и это оттого, что немец ex officio (по службе — лат.) должен ходить по-немецки, то есть брить бороду, а поп из религиозных причин должен быть женат и с бородой.

Вступив однажды в немцы, выйти из них очень трудно, как свидетельствует весь петербургский период; какой-то угол отшибается, и в силу этого теряется всякая возможность понимать что-нибудь русское, по крайней мере то русское, что составляет народную особенность. Один из самых замечательных русских немцев, желавших обрусеть, был Николай (1-й). Чего он не делал, чтоб сделаться русским, — и финнов крестил, и униат сек, и церкви велел строить опять в виде судка, и русское судопроизводство вводил там, где никто не понимал по-русски, и все иностранное гнал, и паспортов не давал за границу, — а русским все не сделался, и это до такой степени справедливо, что народность у него являлась на манер немецкого дойчтума, а православие проповедовалось на католический манер.

Толкуя о народности, он даже не мог через русскую бороду перешагнуть, помня, что скипетр ему был вручен на том условии, чтоб он «брил бороду и ходил по-немецки». Этого мало: Николай при первом представившемся случае, когда враждебно встретились интересы России с немецкими интересами, предал Россию, так, как ее предал нареченный дед его Петр Федорович. Только что они нашли разных немцев: Петр Федорович изменил России в пользу прусского короля, потому что Фридрих был гений; Николай изменил всему славянскому миру в пользу австрийского императора, который был идиот.

Дело-то в том, что жизнь русскую, неустановившуюся, задержанную и искаженную, вообще трудно понимать без особенного сочувствия, но во сто раз труднее в немецком переводе, — а мы ее только в нем и читаем. Она ускользает от чужих определений, а сама не достигла того отстоявшегося полного сознания и отчета, которое является у старых народов вместе с сединою и печальным припевом: «Si jeunesse savait, si vieillesse pouvait!» (Кабы молодость знала, кабы старость могла! — франц.).

Вместо статистических, юридических, исторических торных дорог, по которым мы ездим во все стороны на Западе, у нас везде лес, проселки, дичь… Стремления, способности, огромный рост, в ужас приводящее молчание и какой-то народный быт, засыпанный мусором… вот и все. Есть признаки, приметы, звуки, симпатии, по которым многое делается понятным для простого ума, то есть непредупрежденного, для простого сердца, для кровной связи; это чутье совершенно притупляется немецкой дрессировкой.

Кто не видал в свою жизнь истого городского жителя, как он теряется в поле, в лесу, в горах?.. Ни будочника, чтоб спросить дорогу, ни нумеров, ни фонарей; а крестьянский мальчик попевает песни, щелкает орехи и преспокойно идет домой. Той ясности, той легости, к которой нас приучает чтение духовных завещаний, надгробных надписей, оконченных процессов, мы не находим и, обращаясь к хаосу русской жизни, ломаем и гнем непонятые факты в чужую меру.

Это метода Петра, первого императора и первого русского немца. Петр был совершенно прав в стремлении выйти из неловких, тяжелых государственных форм Московского царства, но, разорвавшийся с народом и равно лишенный гениального чутья и гениального творчества, он поступил проще. Возле, рядом иные формы прочной немецкой работы, в них так могуче развилась западная жизнь — чего же лучше?.. Herr Nachbar, eine kleine Kopie! (Господин сосед, позвольте чуток скопировать! — нем.) В самом деле, коли эти формы были хороши для таких аристократов, как французы, шведы, немцы, как же им не быть хорошими для русских мужиков; стоит сначала приневолить, обрить, посечь, и все пойдет как по маслу.

Так оно и пошло; ясно, что для вколачивания русских в немецкие формы следовало взять немцев; в Германии была бездна праздношатающихся пасторских детей, егерей, офицеров, берейторов, форейторов; им открывают дворцы, им вручают казну, их обвешивают крестами; так, как Кортес завоевывал Америку испанскому королю, так немцы завоевывали шпицрутенами Россию немецкой идее.

Если Бирон ссылал сотнями, сек тысячами, это значит, что русские дурно учились. Ведь за то-то и Аракчеев бил всю жизнь русского человека, чтоб лучше его пригнать в солдатскую меру, а ее Аракчеев унаследовал из чистейшего голштинского источника, предание которого хранилось свято и исправно в Гатчине . Идеал вахтпарадного солдата, до которого Аракчеев доколачивал, был хорош, а скотина мужик этого не понимал… 1000 шпицрутенов, 2000, 3000 — да чего жалеть прутьев, наш край дубравен — 10 000!

Немцы из настоящих и из поддельных приняли русского человека за tabula rasa, за лист белой бумаги… и так как они не знали, что писать, то они положили на нем свое тавро и сделали из простой бумаги гербовый лист и исписали его потом нелепыми формами, титулами, а главное — крепостными актами, которыми закабаляли больше и больше это живое тесто, которое они были призваны выцивилизовать.

За работу они принялись усердно: что помещик — то Петр I, что немец — то Бирон. Помещик высекал из крестьянина лакея, Аракчеев солдата. Добросовестные из них были уверены, что они образуют их. «Посмотрите, — говорит помещик, указывая на Гришку, — три года тому назад за сохой ходил, а вот теперь служит в английском клубе не хуже всякого официанта; у меня есть секрет их учить. Тяжело было, нечего делать, — не одну березовую припарку вынес; зато теперь сам чувствует мои благодеяния». И действительно, Гришка чувствовал это и богу молил за барина, и отца с матерью в деревне презирал как сиволапых мужиков.

Так у нас шло тихо да келейно, посекая да постегивая, и долго бы прошло, да вдруг русская жизнь натолкнулась на русский вопрос, а по- немецки его разрешить нельзя. Вопрос этот в освобождении крестьян с землею… и во всяких чудесах — в праве на землю, в общинном владении." (Окончание перепоста следует)

.