О ТОМ, КАК МАРКС УГРОБИЛ ИНТЕРНАЦИОНАЛ
Б.И. Николаевский и О. Менхен-Хельфен:
(...)
"С (навязываемой Марксом) «политизацией»*
Интернационала функции его Генерального совета неизбежно изменились. Если
раньше Генеральный совет почти совсем не вмешивался в жизнь отдельных секций,
то теперь стала насущной необходимостью всесторонняя координация их деятельности,
пусть и в определенных пределах. Это не предполагало принятия Генеральным
советом своего рода верховного командования над различными секциями, диктующего
им из Лондона точные детали того, что они должны были делать. Однако оно
повлекло за собой преумножение возложенных на него задач и занятие им
совершенно иной позиции, чем та, которую он занимал и был вынужден занимать в
прошлом.* И вследствие этого возникли внутренние проблемы, которых раньше не
было даже в зародыше.
Месяцы, последовавшие
за разгромом Парижской Коммуны, Маркс и Энгельс посвятили задаче энергичной
реконструкции Интернационала.* «Давно подготовленный удар», по выражению
Маркса, был нанесен на конференции, проходившей в Лондоне во второй половине
сентября 1871 г. В ряде стран секции Интернационала не оправились от репрессий,
обрушившихся на них в результате войны и ее последствий, и эти страны не были
представлены на конференции. Поэтому вместо съезда была созвана конференция. Воспользовавшись
этим, Маркс впервые с 1865 года председательствовал на дискуссиях
Интернационала. Он подготовил резолюцию по вопросу о политической борьбе,
ставшему центральным вопросом.*
В этой резолюции
утверждалось, что неправильный перевод устава Интернационала на французский
язык привел к неправильному пониманию позиции Интернационала. Устав, временно
принятый Генеральным советом в 1864 г., гласил: «Экономическое освобождение
рабочих есть великая цель, которой все политические действия должны быть подчинены
как средства» (Этот устав был утвержден первым съездом Интернационала, состоявшимся
в 1866 г.). Во французской версии доклада съезда, изданной Женевской секцией,
слова "как средства" отсутствуют. Во всех других версиях они есть. Ни
в сохранившихся протоколах съезда, ни в тогдашней печати нет никаких упоминаний
о каком-либо изменении устава. Тот факт, что во французской версии отсутствуют
два последних слова, несомненно, является случайностью и, возможно, просто
опечаткой.)
На конференции членам
Интернационала было заявлено (Марксом),
«что в боевом порядке рабочего класса его экономический прогресс и политическая
активность неразрывно связаны». Предыдущие съезды лишь изредка занимались
внутренними делами Интернационала. На этой конференции утверждалось, что ситуация
изменилась, и они теперь играют ведущую роль. Конференция приняла резолюции об
организации секций в тех странах, где Интернационал был запрещен, а также
резолюции о расколе в Швейцарии, о бакунистском Союзе и других делах. Политика прессы
Интернационала была направлена на то, чтобы она следовала генеральной линии,
что было совершенно неслыханно в прошлом. Все действия конференции были
направлены на укрепление структуры Интернационала в подготовке к надвигавшейся
политической схватке.
Маркс и заодно с
ним Энгельс считали, что как только период реакции, который не мог не быть
кратким, закончится, Интернационалу суждено будет совершить быстрый и громадный
прорыв. Лондонская конференция должна была подготовить почву для этого. Но уже
через год Интернационал был мертв. Из двух стран, которые были его главной
опорой, Франция выпала из движения не на несколько месяцев или год, а на целое
десятилетие. Авангард французского пролетариата погиб на парижских баррикадах,
гнил в тюрьмах или вымирал в ссылке в Новой Каледонии. Небольшие группы,
которые уцелели, были незначительными. Те, которые не были уничтожены полицией,
постепенно самопроизвольно распадались.
В другой из двух
стран, бывших главной опорой Интернационала, развитие тоже не было
благоприятным. В Англии рабочее движение не нужно было толкать на политический
путь. Еще до реорганизации Интернационала оно самостоятельно пошло по этому пути
и теперь преследовало конкретные, хотя и узко очерченные политические цели; но
в тот самый момент, когда оно должно была мобилизовать свои ряды для общего
наступления на власть имущих классов, оно отошло от борьбы. Было удовлетворено
столь много его требований, что оно стало испытывать чувство удовлетворения.
Бурные митинги и шумные демонстрации требовали всеобщего избирательного права,
и всеобщее избирательное право было достигнуто. Экономическое развитие Англии
до такой степени облегчило положение народа, что у правительства больше не было
причин опасаться последствий избирательной реформы. Был отменен целый ряд законодательных
актов, накладывавших репрессивные ограничения на профсоюзы, что лишило
профсоюзных лидеров еще одного импульса к политическому действию. После
поражения чартистского движения лишь относительно небольшие группы работали над
возрождением самостоятельного политического движения среди рабочих, но теперь
это дело стало выглядеть уже совершенно излишним. Многие видные профсоюзные
деятели снова сблизились с либералами, которые воспользовались случаем сделать дело
профсоюзов своим делом; или, по меньшей мере, они делали вид, что это так, хотя
надо было благодарить безусловно энергичных радикальных либералов, таких людей,
как профессор Бизли и Фредерик Харрисон. Во многих избирательных округах
либералы поддерживали кандидатуры лидеров профсоюзов. В этих глубоко
изменившихся условиях мало кто уделял внимание рекомендации Генерального совета
Интернационала создавать самостоятельное политическое движение.
(...)
В эти годы в
Германии возникла рабочая партия (социал-демократы),
которая стала архетипом и образцом для пролетарских партий континентальной
Европы вплоть до 1-й мировой войны. Она была очень близка к тому, что, по
утверждению Маркса, и должно быть формой политического движения пролетариата,
хотя и не во всех отношениях соответствовала его требованиям. В письмах Маркса
к вождям этой немецкой партии видна резкая, а иногда и очень резкая критика.
Тем не менее Маркс в целом одобрял путь, по которому шли немецкие социалисты.
Он одобрял их работу по организации и пропаганде и их отношение к парламенту и
к другим партиям.
Эта партия (социал-демократы) заметно росла из года
в год, и следовало ожидать, что в скором времени она будет играть руководящую
роль в Интернационале. Но она никогда не сделала этого по двум причинам.
Во-первых, из-за жесткости немецких юридических ограничений права на создание
ассоциаций; правительство постоянно искало возможности запретить немецкую пролетарскую
партию, и поэтому ее руководители (социал-демократы)
тщательно избегали делать всё, что могло бы дать ему повод сделать это на основании
юридических норм. Во-вторых, немецкая партия была полностью поглощена своей
работой в Германии. Немецкие социалисты заявили о своей солидарности с
Интернационалом, но практически это было все. Немецкая партия реально ничего не
значила для внутренней жизни Интернационала.
(...)
Ситуация в Европе
была столь же благоприятной для возобновившейся борьбы Бакунина за контроль над
Интернационалом, сколь и неблагоприятной для его концепции социальной
революции. Всё объединилось, чтобы помочь ему: и неучастие немцев, и шовинизм
латинских стран, и отсталость Италии и Испании, где буйно процветал
революционный романтизм из-за слабости молодого пролетариата и силы старых традиций
повстанцев-карбонариев.
Бакунин быстро обнаружил
наиболее эффективный способ нападок на Генеральный совет. Самые разнородные
элементы Интернационала могли бы объединиться в нападении на Маркса, если перед
ними поставить единую цель, а именно отмену решений Лондонской конференции.
Лозунг кампании Бакунина был: Долой Генеральный совет, стремящийся вовлечь
секции Интернационала в политиканство и узурпировать власть над ними. Долой
диктатуру Генерального совета!
Нападение
началось во франкоязычной части Швейцарии - надежном оплоте Бакунина и тогда, и
в прошлом. В 1870 г. произошел раскол между «антиавторитарными» группами и
группами, подчинявшимися Генеральному совету. «Антиавторитарные» создали свой
региональный совет и стали своего рода международным центром бакунистского
движения (анархизма). Как только
стали известны решения Лондонской конференции, этот региональный совет созвал региональный
съезд для протеста против них и, в особенности, против «диктаторского отношения
Генерального совета к секциям». Съезд состоялся в Сонвилье 12 ноября 1871 года
и открыто объявил войну Генеральному совету. Он обратился с открытым письмом ко
всем секциям Интернационала, умело использовав тот факт, что Генеральный совет
возложил на пролетариат миссию завоевания политической власти, и подробно
разоблачил явную попытку последнего властвовать над секциями. В письме
говорилось, что власть неизбежно развращает тех, кто ею владеет - это
тысячекратно доказанный на опыте факт. «Генеральный совет не смог избежать
этого непреложного закона». Генеральный совет хотел подчинить Интернационал
принципу авторитарной власти. Резолюции Лондонской конференции, созванной неправомочно
и вопреки уставу, «представляют собой серьезное нарушение Общего Устава Интернационала
и стремятся превратить Интернационал - свободную федерацию автономных секций -
в иерархическую и авторитарную организацию подчиненных секций, полностью управляемых
Генеральным советом, который может по своему усмотрению отказать им в членстве
или даже запретить их деятельность.» Наконец, письмо требовало немедленного
созыва всеобщего съезда Интернационала.
Бакунин был
сторонником полной автономии секций Интернационала, что было умным ходом.
Трудности и неизбежные конфликты, вызванные реорганизацией Интернационала и
переносом главного упора на политическую борьбу, вызвали солидарность с
требованиями Бакунина среди групп, которые в остальном не имели ничего общего с
его программой социальной революции. Расчеты Бакунина и тогда, и впоследствии
оказались совершенно правильными.
(...)
Крах Интернационала
нельзя объяснять конфликтами в Генеральном совете, но они, конечно, не
способствовали его эффективности. Именно в этот момент внутренних конфликтов
ему пришлось выдержать серьезное испытание. Энергичные нападки на Генеральный
совет, содержавшиеся в письме бакунистского съезда в Сонвилье, привлекли
большое внимание. Его печатали и перепечатывали, и в буржуазной печати появились
длинные цитаты из него. Мол, Интернационал - это чудовище - пожирает себя. Во
Франции, где все, что было хоть как-то связано с Интернационалом, дико
преследовалось, объявления об этом расклеивались на стенах. Генеральный Совет
ответил своим циркуляром «Мнимый раскол в Интернационале», в котором впервые
была раскрыта тайная история Союза Бакунина.** Это очень разозлило бакунистов.
Они заявили, что необходимо немедленно созвать всеобщий съезд.
Ну конечно,
отвечал Генеральный Совет, так дальше продолжаться не может. 10 июля 1872 г.
были разосланы приглашения на съезд, который должен будет начаться 2 сентября в
Гааге. Маркс писал Зорге, что этим на карту поставлена жизнь и смерть
Интернационала.
(...)
В конечном счете
разногласия между Марксом и Бакуниным сводились к различию между историческими
задачами, с необходимостью стоявшими перед пролетариатом в странах с развитым
капитализмом, и иллюзиями почти- и полу-пролетариев, живших в странах, в
которых развитие капитализма только началось; они были столь же обязательным
предметом обсуждения. Даже у самых интеллигентных из бакунистов были весьма
искаженные представления о ситуации.*** Малон, например, долгое время
сопротивлялся тенденциям к расколу. Теперь он смирился с этим. «Теперь, когда я
успокоился в одиночестве, я вижу, что раскол был неизбежен», — писал он другу в
конце августа. По его мнению, это было неизбежно из-за различий в темпераментах
между романской и германской расами. Когда-нибудь это, как и все остальное, что
разделяет народы, исчезнет «в безбрежности человеческого рода». Но теперь эти
разногласия еще существовали, а недавняя (франко-прусская)
война только усилила их. Было бы бесполезно пытаться соединить несовместимое.
Все, кто присутствовал на Гаагском съезде, знали, что он будет последним для
единого Интернационала.
Когда он открылся
в Гааге 2 сентября, город кишел журналистами и секретными агентами. Ни одно
собрание Интернационала не вызывало такого внимания в мире, как это. Оно было
первым после Коммуны — «объявлением войны хаоса порядку». Была попытка убедить
голландское правительство запретить съезд Интернационала. Жюль Симон приехал из
Парижа в Гаагу, чтобы представить соответствующую просьбу своего правительства,
но он не добился успеха, так же, как и все другие, желавшие этого. Затем было
объявлено, что съезд займется обсуждением актов терроризма, и что это - сборище
убийц монархов. Но голландское правительство не поддалось запугиванию. Далее,
была предпринята попытка настроить население против съезда. Газета Haager Dagblaad, например, предупредила граждан Гааги, чтобы они не позволяли своим женам
и дочерям выходить из дома в одиночестве во время заседаний съезда, и призвала
всех ювелиров закрыть ставни. Полиция, однако, не предприняла никаких действий
и внешне действительно относилась к съезду с благожелательностью. Агент
берлинской тайной полиции неохотно сообщал, что до 5 сентября все встречи
носили строго закрытый характер и что «голландская полиция не только не следит
за ними, но и так тщательно охраняет место заседаний на Ломбардштрассе (Café
Schryver, Lombardstraat 109), что публике даже не позволили заглядывать в
нижний этаж, где проходят собрания, или хотя бы пытаться подслушать через
открытое окно хоть слово из того, что происходит внутри». Пока заседания
оставались закрытыми, журналистам ничего не оставалось, как бродить вокруг зала
заседаний и описывать свои «впечатления». Появилось несколько поддельных
интервью с Марксом. Другие описывали делегатов и, в частности, Маркса. Корреспондент
«Independance Belge» писал, что Маркс внешне выглядел как «джентльмен-фермер», что было во всяком
случае дружественным отзывом.
Делегаты съезда
были не очень многочисленны. Присутствовало не более шестидесяти пяти
делегатов. В прошлом съезды Интернационала посещались лучше, и среди делегатов
было много прежде неизвестных. Но это был первый международный съезд, на
котором присутствовали Маркс и Энгельс. Первое и последующие закрытые заседания
были посвящены проверке мандатов делегатов, и по поводу каждого шли
ожесточенные споры, ибо каждый был важен.**** На предыдущих съездах эта часть
работы рассматривалась как излишняя формальность. В итоге выяснилось, что за
Маркса было большинство, сорок голосов против двадцати пяти.****
Картина какого-то правоверного
поклонника Маркса на тему съезда в Гааге
Суть съезда в Гааге,
экранизация в стиле ковбойского фильма
Налицо были две
противоборствующие фракции, каждая из которых была едина во внутренних
вопросах, касающихся Интернационала, но далеко не едина политически. Оппозицию
объединяло неприятие Маркса. Она состояла изо всех бельгийских, всех
голландских, всех юрских (франко-швейцарских)
и почти всех английских и
испанских делегатов. А большинство было более сплоченным и состоящим из немцев,
немецко-швейцарцев, венгров, чехов, немецких
эмигрантов в Америке, но включало и много французских эмигрантов и
делегатов нелегальных секций во Франции. Бланкисты (революционеры-коммунисты) были особенно широко представлены среди
французских эмигрантов.
(...)
Первым обсуждался
вопрос о расширении полномочий Генерального совета в соответствии с резолюцией,
принятой на Лондонской конференции. Оппозиция не только не хотела расширения
полномочий Генсовета, но и возражала против уже имеющихся у Генсовета
полномочий. Она хотела превратить его в бюро учёта, или ещё лучше - в
обыкновенный почтовый ящик. Сторонникам автономности (секций Интернационала) возражал Зорге, который приехал из
Нью-Йорка. Он заявил, что Интернационалу нужна не просто глава, а глава, полная
мозгов. Гильом, описывая эту сцену, говорил, что при этом все взглянули на
Маркса и засмеялись. Съезд всё же предоставил Генеральному совету расширенные
полномочия. В резолюции утверждалось, что задачей Генерального совета является
выполнение решений международного съезда и наблюдение за тем, чтобы принципы и
общие директивы устава соблюдались во всех странах, и что он имел право
прекратить деятельность отделений, секций, комитетов и федераций Интернационала
вплоть до следующего съезда. За эту резолюцию проголосовало тридцать шесть
делегатов, пятнадцать было против и шестеро воздержались.
Когда это
голосование закончилось, поднялся Энгельс и от имени самого себя и Маркса
предложил перенести штаб-квартиру
Генерального совета из Лондона в Нью-Йорк. Это вызвало необычайное замешательство.
Ведь еще за несколько недель до этого, если кто-то предлагал удалить
штаб-квартиру Генерального совета из Лондона, то Маркс буйно протестовал, а
теперь он предлагал это сам. Вайян от имени бланкистов (революционных коммунистов) решительно отверг это. По его мнению,
переносить Генеральный совет в Нью-Йорк было равнозначно перенесению его на
Луну. Бланкисты не имели возможности хоть как-то повлиять на Генеральный совет,
если он не останется там, где был, то есть на месте их эмиграции (из Франции), то есть в Лондоне.
Но Маркс все
хитро вычислил. Если бланкисты, которые в других вопросах***** поддерживали
его, то по этому вопросу было множество делегатов оппозиции, которые были за
это предложение. Ведь Генеральный совет в Нью-Йорке очевидно означал Генеральный
совет без Маркса. И они
проголосовали за это предложение. Оно было принято двадцатью шестью голосами за
при двадцати трёх голосах против.
(...)
В последний день
заседаний съезда обсуждалась желательность исключения членов Союза Бакунина (анархистов) из Интернационала. Был
назначен (кем???) специальный комитет
по расследованию улик, переданных Генеральному совету (т.е. Марксу!). Гильом был вызван на допрос, но отказался, повторив
объяснение, сделанное им на съезде Интернационала франко- и итало-язычной
Швейцарии в апреле 1870 года:
«Любой член
Интернационала имеет полное и неотъемлемое право быть членом любого тайного
общества, даже масонского. Любое расследование таких тайных обществ попросту
означает донос в полицию». Он мог согласиться не больше, чем на
"конфиденциальные разговоры" с членами этого комитета. Но каким бы
умным он ни был, он не смог бы ответить на весомые улики против него. Письмо
Нечаева к Любавину произвело большое впечатление. Бакунин и Гильом были исключены
из Интернационала.
Съезд завершился
7 сентября. А 8 сентября в Амстердаме состоялось собрание, организованное
местной секцией. Среди выступавших были Маркс, Энгельс, Лафарг, Зорге, Беккер и
другие. Речь Маркса была опубликована в La Liberte, брюссельском
органе Интернационала, и в амстердамской Allgemeen Handelsblad, и это была, безусловно, самая важная речь, произнесенная им во время
съезда (??? - после!!!). В ней он
подвел итоги. «Он провозгласил необходимость борьбы рабочего класса со старым,
загнивающим обществом как на политическом, так и на социальном поле.
Пролетариат должен когда-нибудь захватить политическую власть, чтобы установить
новую организацию труда. Он должен свергнуть старую политику, поддерживающую
старые учреждения». Интернационал провозгласил необходимость политической
борьбы и отверг псевдореволюционное отрицание политики. Однако дальнейший путь
он указал лишь в общих чертах. Никакой рецепт захвата политической власти не
имел силы для всех стран и всех времен, как это делали бланкисты, да и другие
тоже.
«Но мы никогда не
говорили, что средства для достижения этих целей одинаковы. Мы знаем, с какими
поправками следует относиться к учреждениям, нравам и традициям разных стран.
Мы не отрицаем, что существуют такие страны, как Америка, Англия и, если бы я
лучше знал ваши учреждения, я бы добавил Голландию, где пролетариат может
добиться своих целей мирным путем. Если это так, то мы должны однако признать,
что в большинстве стран континента насилие должна быть тем рычагом, к которому
необходимо будет временно прибегнуть, чтобы добиться власти пролетариата».
Маркс закончил
свою речь защитой решения о переносе Генерального совета в Америку. Мол,
Америка была страной рабочих, куда ежегодно эмигрировали сотни тысяч людей,
изгнанных или движимых нуждой, и в Америке открывалось новое и плодотворное
поле деятельности для Интернационала. Что же касается его самого, то он уходил
из Генерального совета, но отвергал слухи об уходе из Интернационала. Наоборот,
освободившись от бремени административной работы, он с удвоенной энергией
посвятит себя делу, которому он посвятил двадцать пять лет своей жизни, и будет
продолжать его до последнего вздоха, а именно своей работе по освобождению
пролетариата.
Мотивы Маркса
перенести Генеральный совет в Нью-Йорк очень много обсуждались. На съезде он
сделал все, что было в его силах, чтобы одержать победу, и он ее одержал, хотя
в некоторых вещах его победа была скорее мнимой, чем действительной. Он вел
беспощадную борьбу против бакунистов и, казалось, решил вести ее до победного
конца, т. е. до полного уничтожения анархизма. И вдруг он потребовал удаления
Генерального совета из Европы. Он, очевидно, должен был понимать, что его
влияние на жизнь Интернационала будет очень серьезно подорвано. Есть предположения,
что Маркс устал от неотложных и мелких забот, связанных с его работой в
Генеральном совете, от все возрастающего бремени переписки, которую ему
приходилось вести, от изматывающих и бесплодных дебатов с английскими членами, от
митингов, совещаний, визитов и всей хлопотливой, отнимающей много времени
работы, которая ложилась главным образом на его плечи. Было высказано
предположение, что он хотел освободиться от всего этого и вернуться к своей
самой важной задаче — завершению «Капитала».******
Конечно, Маркс
часто жаловался на то, как мало времени остается ему для научной работы из-за
работы в Генеральном совете. Но он всегда откладывал все остальное, когда этого
требовал Интернационал. «Он был прежде всего революционером», если
процитировать эти слова Энгельса. Кроме того, после Гаагского съезда Маркс мог
бы выполнять гораздо больше научной работы, нисколько не жертвуя при этом своей
политической работой, ибо Энгельс жил теперь в Лондоне и мог замещать его в
Генеральном совете и выполнять его пожелания. Но, несмотря на это, он настоял
на удалении Генерального совета из Лондона.
У Маркса были
другие причины. Если бы Генеральный совет остался в Лондоне, это означало бы
крах Интернационала. Бакунина исключили, но дух Бакунина жил. Почти все секции
в Южной Европе, в Италии и Испании были «антиавторитарными». Коммуна
вдохновляла и зажигала их, и их лозунгом была постоянная активная борьба. Они
хотели всего или ничего, и их единственным боевым лозунгом была социальная
революция. Маркс и Энгельс видели опасность этого. «Испания настолько отстала в
промышленном развитии, что о немедленном и полном освобождении пролетариата не
может быть и речи. Испания должна пройти через различные стадии развития,
прежде чем дело дойдет до этого, и целый ряд препятствий должен быть устранен с
пути». Бакунисты яростно нападали на молодую испанскую (буржуазно-помещичью) республику, которая и без того находилась под
угрозой со всех сторон. Маркс и Энгельс считали роковым слепой, безудержный
радикализм бакунистов. «Республика предоставила возможность сократить эти
предварительные этапы в кратчайшие сроки и быстро устранить эти препятствия».
Но бакунисты не слушали и не слушались. Все, кроме борьбы и баррикад, было
«политикой», «обожествлением государства», трусливым и контрреволюционным.
Интернационалу
необходимо было расстаться с ними. «Если бы мы примирились в Гааге, — писал
Энгельс Бебелю в конце июня 1873 г., — если бы мы замяли раскол, то каковы были
бы последствия? Сектанты, а именно бакунисты (анархисты), имели бы целый год времени, чтобы совершать от имени
Интернационала гораздо большие глупости и гнусности. Гаагский съезд показал
также, что все прудонистские группы (тоже
анархисты) - и голландцы, и бельгийцы, и все другие, были готовы пойти за
бакунистами, как только они уйдут или будут исключены из Интернационала, а все,
что в нем осталось бы, была бы группа, которая поддержала Маркса во время
съезда. И она бы очень скоро растаяла.
Немецкая (социал-демократическая оппортунистская)
партия обязана избегать всего, что могло бы поставить под угрозу ее легальный
статус, особенно после решений лейпцигского процесса по обвинению в государственной
измене. Маркс одобрял её политику в этом. Принимать участие в жизни
Интернационала ей будет невозможно, по меньшей мере, в течение длительного
времени».
Из большинства,
поддержавшего Маркса на съезде, остались только бланкисты. Маркс очень высоко
ценил Бланки и высоко ценил мужество бланкистов, и среди них у него было немало
личных друзей. Но целый мир отделял его от них политически. У него было с ними
несколько серьезных споров еще до съезда. На съезде они шли с ним до тех пор,
пока речь шла о борьбе с «отрицателями политики», с «разрушителями государства»
(анархистами). Бланкисты решительно
отстаивали всесилие государства. Его надо было не разрушить, а захватить, и был
только один способ захватить его, и это были баррикадные бои, — неважно, в
Испании ли, во Франции, в Англии или в Германии. В их глазах единственной
обязанностью Интернационала была организация вооруженных восстаний.
К амстердамской
речи Маркса мы еще вернемся в другой связи. Она одна дает объяснение решению
перенести Генеральный совет в Нью-Йорк. Если бы он остался в Лондоне, Маркс
смог бы удержать свои позиции только с помощью бланкистов. Интернационал стал
бы бланкистским, а его программа свелась бы к одному слову: баррикада. Съезд
решил перенести Генеральный совет в Нью-Йорк на 1872–1873 годы. Маркс был
убежден, что события в Европе пойдут настолько быстро и благоприятно, что через
год Генеральный совет можно будет вернуть из ссылки. Это было ошибкой. Маркс
правильно оценил направление рабочего движения, как бывало не раз, но он ошибся
в его темпе. Вскоре он понял свою ошибку. Через год после Гаагского съезда он
списал Интернационал со счетов. Его история в Америке — это история его
постепенной смерти. Его медленное умирание изредка прерывалось мелкими
кризисами, расколами и снова расколами, и невозможно даже установить точно дату,
когда он окончательно испустил дух. Когда Энгельс поднялся на Гаагском съезде и
предложил перенести Генеральный совет в Америку, Интернационал прекратил своё
существование." (Окончание следует)
---
Примечания behaviorist-socialist:
Мои пояснения,
выделенные курсивом, вставлены в текст перевода. Из этой неприглядной истории,
изложенной Николаевским, явно одобрявшим все интриги и подлости Маркса,
напрашивается вывод, что такой "руководитель", как Маркс, навредил
Интернационалу больше, чем все его враги.
* То есть наглой
попыткой Маркса и Энгельса наперекор позиции громадного большинства секций и
членов Интернационала (и революционных коммунистов, и анархистов) извратить его
суть и цели, превратить его из международной революционной организации в клуб гнилого
оппортунистского политиканства по образцу холуйской германской
социал-демократии.
** Восхитительно:
"Раскол - мнимый!"... но вот наш ушат помоев на Бакунина и анархистов!
*** В 1938 году,
когда была опубликована эта биография Маркса, такое мнение меньшевика
Николаевского уже было полностью опровергнуто, с одной стороны, победой
Октябрьской социалистической революции в "отсталой России", а с другой
стороны победой фашизма на Западе - в "передовой" Германии, Италии и
Испании, а также сильными фашистскими тенденциями в "передовых" Англии
(партия Освальда Мосли), Франции (кагуляры и прочие клерикало-фашисты) и США
(подготовка фашистского путча миллиардерами, разоблаченная генералом Смедли
Батлером). Относительно настырно повторяемой Николаевским догмы о мнимой "революционности
пролетариата стран с развитым капитализмом" в заблуждении и иллюзиях
пребывал как раз Маркс с его безмозглыми подпевалами вроде Энгельса. Этот миф
мнимой "революционности пролетариата" - в действительности покорного
рабочего скота буржуев - чем дальше, тем больше опровергается историей
революций, происходивших не на Западе, а как раз в "недоразвитых
странах", например, в Китае.
Поэтому: Слава Великой
Октябрьской Социалистической Революции 25 октября (7 ноября) 1917 года,
которая, согласно схоластике Маркса, была лишь результатом "иллюзий"
большевиков!
А реально революционность
Западной Европы в первой половине 19-го века (эпохи Великой французской
революции и революций 1848 года) была обусловлена тем, что основную массу
трудящихся составляли свободные ремесленники, которые боролись против всё
усиливавшейся конкуренции дешевого фабричного, воистину рабского труда. Поэтому
лозунг настоящих коммунистов - освобождение труда. Членами Интернационала
были не "пролетарии", а свободные ремесленники и мелкие
предприниматели (наряду с буржуйскими отпрысками Марксом и Энгельсом). Революции
в Западной Европе прекращались именно там, где свободный труд ремесленников был
вытеснен наёмным капиталистическим рабством. Этот процесс подробно описал
английский социалист Edward P. Thompson в замечательной, но ужасно толстой (850 страниц!) книге "The Making of the English Working Class", опубликованной в 1964 году.
Бихевиоризм
даёт простое и правильное объяснение этого кажущегося парадокса: активная революционность
или напротив, рабская пассивность конкретных классов и социальных групп зависит
вовсе не от размеров их дохода, а от свойственного данному классу или
социальной группе образа жизни, т.е. комплекса привычек или, говоря
по-бихевиористски, системы шаблонов оперантного поведения. В самом деле, какую революционность
можно ожидать от "пролетариев", всю жизнь покорно тянущих лямку и
вертящихся в беличьих колёсах капитализма, а по выходным и праздникам
напивающихся до беспамятства или курящих гашиш (марихуану)???
**** Таков уж
обезьяний цирк мнимой "демократии" подчинения "меньшинства"
"большинству", о гнусной сути которого я писал в предыдущей блогозаписи.
Воистину, баранов и прочий скот считают по головам!
***** В борьбе
против многочисленных «антиавторитарных» секций Интернационала, т.е. против
Бакунина и анархистов вообще.
****** В
заключительной части перевода этой биграфии Маркса мы увидим, каково было
"завершение" этой "главной задачи".
.
Комментариев нет:
Отправить комментарий