Крыса в "ящике Скиннера"
Перевод на русский 8-й главы книги здесь: http://behaviorist-socialist-ru.blogspot.de/2012/11/blog-post.html .
В 9-й главе Скиннер ясно показывает радикальное отличие настоящей науки (естествоведения) от схоластики и гуманитарной брехни. Любая естественная наука - биология, химия, физика, астрономия, геология... и, конечно, бихевиористский анализ поведения - занимается тем, что систематизирует и обобщает в теории явления окружающей действительности. Поначалу естествоведение было чисто наблюдательным и мало отличалось от своей предшественницы - натурфилософии. Зрелая истинная наука обязательно экспериментальная, которая воспроизводит явления окружающей действительности в экспериментах со строго контролируемыми условиями и значениями всех важных параметров, чтобы выявить взаимозависимости и закономерности изучаемых явлений. Скиннер был замечательным экспериментатором, что и дало ему возможность открыть и детально исследовать истинную - оперантную, а не "рефлекторную" - природу поведения как индивидуальной адаптации организма к окружающей реальности.
Рисунки Б.Ф. Скиннера. Подчеркнуты выделенные автором места. Мои пояснения в тексте - (в скобках курсивом)
* * *
Б.Ф. Скиннер:
"9. Экспериментальный анализ поведения (История)
Меня заинтересовал в психологии и, в частности, в бихевиоризме ряд статей Бертрана Рассела, опубликованных в журнале Dial в 1920-х годах, которые привели моё внимание к его книге «Философия» (в Англии ее называли «Очерком философии»), первый раздел которой содержит гораздо более сложное обсуждение ряда проблем эпистемологии (теории познания), поставленных бихевиоризмом, чем что-либо у (бихевиориста) Джона Б. Уотсона. Естественно, я прочёл самого Уотсона, однако тогда лишь его популярную книгу "Бихевиоризм". Я купил "Условные рефлексы" Павлова вскоре после выхода (перевода на английский в 1927 году), и когда я приехал в Гарвард на аспирантуры по психологии, я прослушал курс, который охватывал не только условные рефлексы, но и постуральные и локомоторные рефлексы Магнуса - R. Magnus и спинномозговые рефлексы, описанные в "Интегративной активности нервной системы" Шеррингтона ("Integrative Action of the Nervous System" by Sherrington). Этот курс читал Хадсон Хогланд - Hudson Hoagland на кафедре общей физиологии, глава которой, У. Дж. Крозье - W. J. Crozier, работал с Жаком Лёбом - Jacques Loeb и изучал тропизмы. Я продолжал предпочитать рефлекс тропизму, но разделял верность Лёба и Крозье организму в целом и презрение последнего к медицинскому учению "физиологии органов". Тем не менее, на кафедре физиологии медицинского факультета я позже работал с Хэллоуэллом Дэвисом - Hallowell Davis и Александром Форбсом - Alexander Forbes, который работал в Англии с Адрианом - Adrian и использовал торсионный миограф Шеррингтона для изучения рефлекторного управления движениями.
К концу моего первого года в Гарварде я анализировал поведение "организма в целом" в условиях звуковой изоляции, подобных тем, которые описывал Павлов. В одном эксперименте я тихо выпустил крысу в небольшой темный туннель, из которого она могла выйти в хорошо освещенное пространство, и с помощью движений самописца на движущейся полоске бумаги я записывал ее исследовательский процесс, а также ее бегства в туннель, когда я производил небольшой шум. У некоторых моих крыс были детеныши, и я воображал, что вижу в их ранних корчах некоторые из постуральных рефлексов, показанных на стереоскопических изображениях в книге "Körperstellung" Магнуса, и я начал их изучать. Я соорудил легкую платформу, висящую на проволоках и увеличил ее движения туда и сюда рычагом, (конец которого) чертил их на закопченном барабане. Я помещал крысёнка на платформу и записывал тремор мышц его ног, когда я осторожно тянул его за хвост, а также внезапный прыжок вперед, которым он часто реагировал на эту стимуляцию.
Я решил сделать что-то подобное со взрослой крысой. Я соорудил очень легкую дорожку длиной около восьми футов, продольную вибрацию которой я также мог усиливать и записывать на закопченом барабане, и я побуждал крысу бежать по ней, давая ей еду в конце. Когда она была на полпути, я издавал легкий шум и регистрировал, как она внезапно останавливалась на дорожке под его воздействием. Я планировал наблюдать за изменениями, которые происходят, когда крыса адаптируется к шуму; возможно, я мог бы выработать обусловливанием ту же реакцию, вызываемую другим стимулом. Мои записи внешне напоминали те, которые делал торсионный проволочный миограф, но они регистрировали поведение организма в целом.
Все это было в значительной степени в традициях рефлекторной физиологии, но совершенно случайно произошло нечто, что кардинально изменило направление моих исследований. В моем аппарате крыса побежала (обратно) по другой дорожке, прежде чем я успел записать этот пробег, и я заметил, что она не убегала сразу после кормления. Я начал засекать эту задержку и обнаружил, что она изменялась упорядоченным образом. Это был процесс вроде процессов обусловливания и угасания (рефлекса) в работах Павлова, в котором частности пробега, такие как слюноотделение, не были самым важным.
Я описал в другом месте (Skinner B. F. A case history in scientific method. American Psychologist, 1956, 11, 221-233) последовательность шагов, с помощью которых я упростил свой аппарат до того, как крыса просто стала открывать дверцу небольшого контейнера, чтобы получить кусочек еды. В контролируемых условиях и с гранулами корма, которые требовали некоторого времени для пережевывания, я обнаружил, что скорость еды зависела от количества уже съеденного корма. Название моей первой экспериментальной работы "Об условиях возникновения определенных пищевых рефлексов" (Skinner B. F. On the conditions of elicitating eating reflexes. PNAS, 1930, 16, 433-438) показывает, что я все еще применял концепцию рефлекса к поведению организма в целом.
Открывание двери было обусловленным поведением, но для изучения процесса обусловливания мне требовалось более четко определенное действие. Я выбрал нажатие горизонтального бруска, смонтированного в виде рычага. Когда крыса нажимала на рычаг, в кормушку падала гранула корма. Устройство было, конечно, похоже на то, с помощью которого Торндайк - Thorndike продемонстрировал свой "Law of Effect - Закон действия", и в своей первой работе я назвал свой аппарат "problem box - проблемным ящиком", но результаты были совершенно другими. Кошки Торндайка обучались, отбрасывая безуспешные элементы поведения до тех пор, пока не осталось ничего или почти ничего, кроме реакции, дающей успех. Но в моем эксперименте не происходило ничего подобного.
Подчёркивание Павловым контролируемости условий заставил меня предпринять определенные шаги, чтобы моей крысе не было беспокойства. Я давал ей достаточно времени, чтобы освоиться после помещения в аппарат, сначала помещая ее в специальный отсек, из которого я позже тихонько ее выпускал. Я оставлял ее в аппарате на долгое время, чтобы она могла полностью привыкнуть к пребыванию там, и я несколько раз включал дозатор корма, пока крыса не переставала беспокоиться из-за его шума и не начинала есть, как только появлялся корм. Все это делалось, когда рычаг находился в самом нижнем положении, и, следовательно, до того, как нажатием на него мог бы выработаться условный рефлекс. Эффект заключался в том, чтобы удалить все безуспешное поведение, которое и представляло собой процесс обучения в эксперименте Торндайка. Многие из моих крыс начинали действовать с высокой частотой реакции, едва лишь они нажимали на рычаг и получали только одну гранулу корма.
(Такое) обусловливание, конечно, было не просто "выживанием" успешной реакции; было ещё и увеличение скорости реагирования или того, что я назвал силой рефлекса. Торндайк утверждал, что успешное поведение кошки было "запечатлено - stamped in", но он объяснял это его бóльшим приоритетом по сравнению с другим поведением, которое "стиралось - stamped out". Разница в интерпретации стала яснее, когда я отключил выдачу корма и обнаружил, что поведение претерпевало угасание.
Как позже указал Р. С. Вудворт - R. S. Woodworth, Торндайк никогда не исследовал угасание поведения в "проблемном ящике". Хотя скорость реагирования не была одним из показателей силы рефлекса у Шеррингтона, она оказалась самым важным в моем эксперименте. Ее значение было выяснено тем фактом, что я записывал поведение крысы в виде кумулятивной (суммирующей) кривой; можно было сразу же оценить эту скорость как наклон кривой и сразу видеть, как она изменялась в течение значительного периода времени. Скорость оказалась особенно полезным параметром, когда я перешел от выработки акта поведения к его поддержанию исследованием схем перемежающегося подкрепления. Это было важно теоретически, потому что имело отношение к центральному вопросу: какова вероятность того, что организм будет выполнять определенный акт поведения в определенное время?
Тем не менее я лишь медленно пришел к осознанию важности концепции силы реакции. Например, я не сразу перешел от термина "обусловить - condition" к "подкрепить - reinforce", хотя именно последний термин подчеркивает усиление акта поведения. Я вообще не использовал слово "подкрепление" в моей первой статье об устройстве рычага и дозатора корма, а моим первым обозначением для перемежающегося подкрепления (intermittent reinforcement) было "периодическое повторное обусловливание - periodic reconditioning". Сила или вероятность реакции удачно вписывалась в формулировку науки о поведении, предложенную в моей диссертации.
Рассел опять подал мне центральный тезис. Где-то он сказал, что "рефлекс" в психологии имеет тот же статус, что и "сила" в физике. Я знал, что это значит, потому что читал "Науку механики" Эрнста Маха, труды Анри Пуанкаре о научном методе и "Логику современной физики" Бриджмена. Моя диссертация была оперантным анализом рефлекса. Я настаивал на том, что это слово должно иметь определение просто как наблюдаемая корреляция стимула и реакции. Синапс Шеррингтона был всего лишь умозаключением, которое нельзя использовать для объяснения фактов, выводом из которых он был. Таким образом, стимул мог становиться все менее и менее эффективным по мере того, как реакция вызывалась повторно, но это не объясняло ничего достаточного для того, чтобы приписывать это "усталости рефлекса". В конце концов физиологи обнаружат (это) изменение в нервной системе, но что касается фактов поведения, единственным обнаружимым объяснением было повторное проявление. В своей диссертации я утверждал, что в здоровом организме "обусловливание, "эмоция" и "влечение", поскольку они относятся к поведению, по сути, следует рассматривать как изменения силы рефлекса", и я привел свои эксперименты по "инстинкту" и обусловливанию в качестве примеров.
А нужно было отношение
не только стимула и реакции, но и условий, которые изменяют соотношение между
ними. Я назвал эти условия "третьими переменными" и представил суть
этого с помощью простого уравнения:
R = f (S, A)
где A представляло собой
любое условие, влияющее на силу рефлекса, например, депривация (например, голод), которую я
идентифицировал как "инстинкт" в экспериментальной части своей
диссертации.
После того, как я
получил учёную степень, Эдвард К. Толмен - Edward C. Tolman преподавал летом в
Гарварде, и я с ним часто виделся. Я подробно изложил ему свою оперантную
позицию и значимость третьих переменных в определении силы рефлекса. Книга
Толмена "Purposive Behavior in Animals and Men - Целенаправленное поведение животных и людей" была тогда в печати, и
в ней он пишет о "независимых переменных", но только как о таких
вещах, как генетический наследие или побуждающее физиологическое состояние. Три
года спустя он опубликовал статью, содержащую уравнение:
B=f(S,H,T,P)
в котором B обозначало
поведение, как мой R
обозначало реакцию, S
обозначало "окружающую обстановку стимула" (моё S), H обозначало наследственность, T обозначало "специфическое прошлое научение" (моё "обусловливание"),
а P обозначало "освобождающее
внутреннее состояние аппетита или отвращения" (мой "инстинкт"). Позже
Вудворт указал, что эти уравнения были похожи. Однако было важное различие: то, что я назвал «третьей переменной», Толмен
называл "вмешательством". У меня наблюдаемые воздействия при обусловливании,
инстинкте и эмоции находятся вне организма, а Толмен поместил их внутрь, как
замену, если даже не просто переименование, психических процессов, и именно там
они и находятся по нынешний день в когнитивистской психологии. Иронично то, что
эта схема гораздо ближе, чем моя, к традиционной рефлекторной дуге.
Хотя скорость реагирования при отсутствии идентифицируемой стимуляции не имела параллелей у Шеррингтона или Павлова, я продолжал говорить о рефлексах. Я предположил, что некоторые свойства рычага действуют как стимулы, которые вызывают реакцию нажатия рычага. Но меня это не устраивало, и я начал более внимательно изучать роль стимула. Я давал подкрепление нажатию рычага, когда свет был включен, но не давал, когда он был выключен, и обнаружил, что в темноте акт поведения претерпевал угасание. Последующее включение света, казалось бы, вызывало реакцию, но историю этого эффекта нельзя было игнорировать. Свет не вызывал акт поведения; он действовал как переменная, влияющая на его скорость, и он (акт поведения) черпал свою силу для этого из дифференциального подкрепления, с которым он коррелировал.
Летом 1934 года я представил две статьи для публикации как разные попытки пересмотреть концепцию рефлекса. В статье "Общая природа стимула и реакции - The Generic Nature of Stimulus and Response" я утверждал, что ни стимул, ни реакция не могут быть выделены хирургическим или иным способом и что лучшим ключом к полезной единице (поведения) является упорядоченность изменений ее силы как функции "третьих переменных". В статье "Два типа условных рефлексов и один псевдо-тип - Two types of Conditional Reflex and a Pseudo-type" я делал различие между обусловливанием по Павлову и тем, которое я позже назову оперантным. Полностью отдельно от любого внутреннего процесса, можно было указать на четкое различие в случайных отношениях между стимулами, реакциями и подкреплением.
Я был вынужден более внимательно рассмотреть роль стимула, когда Конорски и Миллер ответили на последнюю статью, описав эксперимент, который они провели в конце двадцатых годов, который, как они чувствовали, предвосхищал мой собственный. Они давали собаке удар током по лапе и давали ей корм, когда она сгинала ногу. В конце концов нога сгиналась, хотя лапа не получала удара током. Я ответил, что истинные рефлексы редко имеют такие последствия, которые указывают на оперантное обусловливание. Электрошок может быть одним из способов побудить голодную собаку согнуть ногу, чтобы эта реакция могла получить подкрепление кормом, но это необычный способ, и вызывающий стимул реально редко можно идентифицировать. (Что касается приоритета, то Торндайк, конечно, опередил нас всех более чем на четверть века.) В своем ответе я впервые использовал термин "оперант" и применил слово "респондент" к случаю (обусловливания) по Павлову. Было бы уже пора отказаться от слова "рефлекс", но я все еще находился под сильным влиянием Шеррингтона, Магнуса и Павлова, и я продолжал упорно придерживаться этого термина, когда писал книгу "The Behavior of Organisms - Поведение организмов" (1938). Мне потребовалось несколько лет, чтобы самому освободиться от "управления стимулами" (описывая) оперантное поведение. Однако с этого момента я уже явно не был психологом, (исповедующим догму) стимул-реакция. (Продолжение следует)
.
Комментариев нет:
Отправить комментарий