понедельник, 12 октября 2015 г.

СКИННЕР: "НАУКА И ПОВЕДЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА", ГЛ. XXIV - ПСИХОТЕРАПИЯ - 2

"- СОЧУВСТВУЮЩИЙ СЛУШАТЕЛЬ Самый распространенный ныне метод психотерапии создан Зигмундом Фрейдом. Его описывали различными способами и различными теориями поведения. С нашей точки зрения его можно описать просто так: терапевт является сочувствующим слушателем. Для этого процесса требуется много времени. С точки зрения пациента, терапевт сначала является лишь еще одним членом общества, которое давит на пациента чрезмерным управлением. Задача терапевта - доказать, что у него совсем другая роль. Поэтому он последовательно избегает применять наказание. Он никоим образом не критикует своего пациента и не возражает против его поведения. Он не указывает ему на ошибки в произношении, грамматике или логике. В особенности он избегает проявления каких-либо агрессивных реакций, когда пациент критикует или иным образом нападает на него. Роль сочувствующего четко демонстрируется тогда, когда реакция терапевта часто несовместима с наказанием, например, если он реагирует чёткими проявлениями дружелюбия на агрессивные нападки или смягчает тягостность рассказа пациента о наказуемом поведении непринужденной репликой вроде: "Ну, это бывает."
По мере того, как терапевт постепенно утверждает себя в роли сочувствующего слушателя, поведение, которое до сих пор было репрессировано, начинает проявляться в репертуаре пациента. Например, пациент может вспомнить ранее забытый эпизод, в котором он был наказан. Ранние впечатления, при которых он впервые испытал управление поведением при помощи наказания, и которые уже давно были подавлены, часто представляют собой драматические эпизоды. Пациент также может начать описывать нынешнюю тенденцию вести себя наказуемым образом, например, агрессивно. Он может также начать вести себя наказуемым образом: может говорить неграмотно, противоречить здравому смыслу, говорить непристойности или богохульства, или может критиковать или оскорблять терапевта.
Также он начинает проявлять неречевое поведение, которое ранее подвергалось наказанию: он может стать асоциально агрессивным или разнузданно эгоистичным. Если такое поведение ранее было полностью подавлено, оно может сперва проявиться только в скрытной форме; индивид может проигрывать "в уме" речевое или неречевое поведение - например, фантазированием наказуемого поведения. Затем это поведение может перейти в открытую форму. Пациент также может начать выказывать сильные эмоции: он может плакать навзрыд, устраивать бурные сцены, или вести себя "истерично" глупо.

Если перед лицом такого поведения терапевт успешно сохраняет свою позицию отказа от наказания, то процесс ослабления результатов наказания ускоряется. Все больше и больше наказуемого поведения переходит в открытую форму. Если, однако, терапевт начинает критиковать или каким-то образом наказывает или угрожает наказанием, или если поведение, за которое пациента ранее наказывали, начинает проявляться слишком бурно, то этот процесс может внезапно закончиться. Негативное состояние, которое возникает и опрокидывает положительную тенденцию, иногда называют "сопротивлением".

В психотерапевтическом процессе есть и второй этап. Проявление прежде наказуемого поведения в присутствии ненаказующей аудитории делает возможным экстинкцию некоторых результатов наказания. Это основной результат такой терапии. Стимулы, которые автоматически генерирует собственное поведение пациента, становятся все менее и менее негативными и менее и менее способными вызвать эмоциональные реакции. Пациент чувствует себя менее неправым, менее виновным, или менее греховным. Как прямое следствие этого уменьшается вероятность проявления различных форм оперантного поведения, которое, как мы видели, является бегством из такой ситуации самостимулирования.

ПСИХОТЕРАПИЯ В СРАВНЕНИИ С РЕЛИГИОЗНЫМ И ГОСУДАРСТВЕННЫМ УПРАВЛЕНИЕМ ПОВЕДЕНИЕМ
Таким образом, основной метод психотерапии нацелен на обращение изменений поведения, которые возникли в результате наказаний. Очень часто эти наказания - дело рук религиозных или государственных инстанций. Существует, следовательно, определенное противоречие между психотерапией и авторитетом религии и государства. Это противоречие становится очевидным, когда психотерапевт выступает за изменения в традиционных методах управления поведением. Например, он может рекомендовать изменение обращения полиции с молодыми правонарушителями или определенными типами психопатических личностей. Это противоречие привлекло к себе значительное внимание. Представители некоторых религиозных организаций обвиняли психотерапевтов в поощрении аморальных тенденций и, по похожим причинам, государственные чиновники препятствовали реформам, предложенным психотерапевтами.
Хотя существует фундаментальное противоречие между используемыми ими процессами воздействия на поведение, это вовсе не значит, что шаблоны поведения, которые эти три учреждения пытаются привить, должны быть различными. Психотерапевт заинтересован в исправлении определенных побочных результатов управления поведением. Даже если он оспаривает эффективность определенных методов, он, вероятно, не ставит под сомнение необходимость привить поведение, которое религиозные или правительственные организации пытаются достичь своими методами. Избегая побочные эффекты чрезмерного управления, он может восстановить у индивида определенный уровень эгоистичного поведения путем ослабления негативной стимуляции, которая исходит от религиозного или государственного управления поведением; но он будет согласен с тем, что эгоистическое поведение должно подавляться обществом и организациями, действующими в рамках и в интересах общества, и он должен подготовить своего пациента к тому, чтобы он согласился с таким управлением его поведением.
Применяемые религиозными и государственными организациями методы чрезвычайно мощны, и ими часто злоупотребляют, что приводит к отрицательным результатам как для индивида, так и для общества. Поэтому часто необходима определенная мера противодействия со стороны психотерапии или подобных ей инстанций. Поскольку факторы управления, имеющиеся у терапевта, относительно слабы, и при этом он должен действовать в рамках определенных этических, религиозных и правовых норм, его едва ли можно рассматривать как серьезную угрозу. Вопрос о том, можем ли мы принять в конечном счете решение относительно "лучшей" меры религиозного или государственного управления поведением, будет рассмотрен в разделе VI.

ТРАДИЦИОННЫЕ ИНТЕРПРЕТАЦИИ
Что именно "не так" с человеком, который проявляет побочные эффекты наказаний, легко выяснить. Результатом конкретной биографии стал организм, чье поведение ущербно или опасно. В каком смысле оно ущербно или опасно - это надо устанавливать в каждом конкретном случае, отмечая его последствия для самого индивида и для окружающих. Задача терапевта - сделать такое добавление к этой биографии, что поведение больше не будет иметь таких характеристик.
Однако традиционная точка зрения иная. Область психотерапии полна фиктивных объяснений. Само поведение считается не полноправным предметом исследования, а лишь симптомом того, что якобы не в порядке нечто совсем иное. И считают, что задача терапии - это излечить некую внутреннюю болезнь, а отклонения поведения якобы являются просто её "симптомами". Подобно тому, как религиозные авторитеты желают максимума веры и благочестия, а государственные учреждения - максимума правосудия, свободы и безопасности, то и психотерапия желает максимума психического здоровья и адекватности личности. Эти термины обычно негативные, потому что служат как индикаторы болезненного или неадекватного поведения, которое отсутствует у здоровых и адекватных. Часто состояние, которое подлежит исправлению, называют "невротическим", и то, против чего борется психотерапия, затем определяют как "невроз". Этот термин теперь избавлен от своего изначального подтекста "расстройства нервной системы", но тем не менее остаётся примером вредного фиктивного объяснения. Он поощрял терапевта к тому, чтобы обходиться без конкретизации того, какое поведение должно быть исправлено, и выяснения того, почему оно ущербно или опасно. Предполагая, что существует единая причина для множества "расстройств", он подразумевал их единообразие, которого не обнаруживается в действительности. И что самое важное, он содействовал убеждению в том, что психотерапия - это устранение неких внутренних причин психического заболевания, подобно тому, как хирург удаляет воспаленный аппендикс или злокачественную опухоль, или как переваренная пища удаляется из организма. Но мы уже достаточно хорошо знакомы с "внутренними причинами" для того, чтобы понять, почему эта доктрина поставила перед психотерапией неразрешимую задачу. Ведь не какая-то внутренняя причина поведения, а само поведение - это и есть то, что согласно медицинской аналогии очищения должно быть "удалено из системы."
Вера в то, что некоторые виды "затаённого" поведения приносят неприятности, пока организм не сможет избавиться от них, по меньшей мере так же стара, как и античная Греция. Аристотель, например, утверждал, что трагедия оказывает положительное влияние на очищение человека от эмоционального поведения. По той же самой аналогии утверждалось, что спортивные соревнования позволяют и участникам, и зрителям избавляться от агрессивных тенденций. Утверждалось также, что человеческий ребенок имеет определенный "заряд" сосательного поведения, от которого он должен в конечном итоге избавиться, и что если он не исчерпает этот заряд поведения в нормальном процессе кормления грудью, то он будет сосать пальцы или другие предметы. Мы знаем, что имеет смысл говорить, что организм имеет склонность выполнять конкретный вид поведения с некоей интенсивностью. Такое поведение сходит на нет, например, в процессе экстинкции. Но из этого вовсе не следует, что потенциальная предрасположенность к нему вызывает проблемы или имеет какое-то другое действие на организм, пока не сойдет на нет. Доказано, что сосательное поведение у ребенка получает подкрепление кормлением грудью, то есть становится от этого более, а не менее вероятным. И не менее правдоподобна гипотеза, что соревновательные виды спорта возбуждают, а не смягчают агрессивные тенденции. В любом случае, те переменные, которые следует учитывать, имея дело с вероятностью акта поведения - это просто сам по себе акт поведения и независимые переменные, от которых он функционально зависит. У нас нет никаких оснований считать "сдерживание" поведения как одну из причин его проявления.
Исходя из предположения, что якобы внутренние причины невротического или неадекватного поведения вызываются массивными физиологическими сдвигами, иногда пытались его лечить путем введением лекарственных препаратов, оперативно кромсая нервную систему, или вызывая с помощью токсинов или ударов электрическим током интенсивные судороги. Такая "терапия", очевидно, направлена на гипотетическое внутреннее заболевание, а не на само поведение или на доступные для управления им переменные вне организма, к которым можно проследить истоки этого поведения. Даже "функциональная" терапия, при которой манипулируют внешними переменными, часто описывается той же фразеологией. Говорят, что терапевт искореняет источник проблем. Эта концепция не столь уж далека от воззрения, которого по-прежнему придерживается большое число людей, что невротическое поведение возникает от того, что дьявол или какая иная агрессивная сущность временно "овладевает" человеком. Традиционное лечение состоит в изгнании дьявола из одержимой им личности, создавая условия, которые должны быть для него отвратительны - и некоторые способы лечения раздвоения личности отличаются от этого лишь тем, что избегают намёков на богословие. Более мелкими бесами современной теории являются беспокойства, внутренние конфликты, подавленные желания и вытесненные воспоминания. Подобно тому, как "очищают" от затаённых эмоций, таким же образом пытаются "урегулировать" конфликты и "высвобождать" затаённые желания и воспоминания.
Эта интерпретация психического заболевания и терапии - по большей части дело рук Зигмунда Фрейда. Она очевидно сопротивляется критике в значительной степени благодаря заслугам Фрейда в других направлениях. Его великим достижением, так недавно выразился один из его учеников, было применение принципа причинно-следственной связи к человеческому поведению. Аспекты поведения, которые прежде считались произвольными, бесцельными или случайными, Фрейд вывел из соответствующих переменных. К сожалению, он выбрал для объяснения обнаруженных им отношений некий набор заумных фикций. Он постулировал "я", "сверх-я" и "оно" в качестве обитателей психического или ментального мира, подразделенного им на области "сознательного", "подсознательного" и "бессознательного". Он разделил между этими личностями некое количество "психической энергии", которая якобы перетекает от одного к другому по своего рода гидравлической системе. Любопытно, что именно сам Фрейд подготовил почву для отказа от этих объяснительных фикций. Настаивая на том, что многие психические феномены невозможно непосредственно наблюдать даже самому индивиду, он расширил сферу психологического фантазирования. Фрейд в полной мере воспользовался возможностями для этого, но в то же время он поддерживал анализ процесса умозаключений, благодаря которым можно было бы познать такие феномены. Но он не дошел до того, чтобы сделать вывод о том, что необходимо вообще избегать ссылаться на такие феномены; однако это стало естественным следствием дальнейшего исследования фактического материала.
Концепции Фрейда о психическом заболевании и терапии были тесно связаны с его концепцией психической жизни. Психоанализ рассматривался как так называемая глубинная психология, стремящаяся к открытию внутренних и ненаблюдаемых иным путём конфликтов, блокировок и действующих пружин. Поведение организма часто рассматривалось как относительно незначительный побочный продукт бешеной борьбы, происходящей под поверхностью сознания. Желание, которое было подавлено в результате карательных последствий, пытается выскользнуть из-под контроля. При этом оно якобы прибегает к определенным приёмам, которые Фрейд называл "динамизмами" - уловками, которые блокируемое желание использует, чтобы избежать наказания. А терапия, мол, занимается обнаружением подавленного желания и его искоренением, или наоборот, блокируя его более надежно, так, чтобы симптомы исчезли. Однако нынешние представления о терапии совершенно иные. Фрейдистское желание - это устройство для представления реакции с некоей вероятностью проявления. Любой эффект "подавления" должен быть функцией переменных, которые привели либо к самой реакции или к подавляющему поведению. Мы должны задать вопрос, почему прежде всего эта реакция проявилась, почему она была наказана, и какие переменные активны в настоящее время. Ответы должны дать объяснение невротического поведения. И если в фрейдистской схеме поведение является лишь симптомом невроза, то в нынешней формулировке оно является непосредственным объектом исследования.
Давайте рассмотрим кажущийся результат борьбы с желанием самовыражения. Пример, который позволит наблюдать основные фрейдистские "динамизмы" - это соперничество между близнецами. Предположим, что два брата конкурируют за любовь родителей и другие подкрепления, которые должны быть разделены между ними. Из-за этого один брат ведет себя агрессивно по отношению к другому и его наказывают - брат или родители. Давайте предположим, что это произошло несколько раз. В результате любая ситуация, в которой возможны агрессивные действия по отношению к брату, или любая ранняя стадия таких действий будет вызывать условный карающий стимул, ассоциированный с беспокойством или виной. Это эффективно с точки зрения другого брата или наказывающего родителя, потому что это приводит к самоконтролю агрессивного поведения; наказанный брат теперь, скорее всего, займется деятельностью, которая несовместима с агрессивностью и вытесняет её. В этом смысле он "подавляет" свою агрессию. Подавление успешно, если поведение настолько эффективно замещено, что оно редко достигает исходного состояния, в котором оно вызывает беспокойство. И наоборот, оно неудачно, если часто возникает беспокойство. Другие возможные последствия, которые описываются так называемыми "динамизмами", таковы:
То же самое наказание может привести человека к подавлению любого осознания своих агрессивных тенденций (см. главы XVII и XVIII). Он не только не ведет себя агрессивно по отношению к своему брату, но он даже не "знает", что имеет склонность к этому. Он может управлять собой, изменяя окружающую обстановку таким образом, что она с меньшей вероятностью будет вызывать агрессивное поведение, не только у него самого, но и у других. В качестве примера формирования реакции он может участвовать в благотворительности, в кампаниях против расовой дискриминации или в пропаганде философии братской любви. Мы объясняем его поведение, демонстрируя, что оно способствует подавлению его собственных агрессивных импульсов и, следовательно, к снижению условной карающей стимуляции в результате наказания (см. главу XV).
Он может реально вредить своему брату, но при этом рационализировать (рационально обосновывать) свое поведение. Например, он может наказывать своего брата "для его же блага", или может проявлять особые старания сообщить ему неприятные новости, "потому что он должен знать худшее." Эти выражения описывают поведение таким образом, что другие воздерживаются от наказания, и условная карающая стимуляция не вызывается собственным поведением индивида (см. главу XVIII).
Он может сублимировать свою агрессию, выбрав профессию, в которой такое поведение одобряется. Например, он может наняться в армию или полицию или получить работу на бойне или на фирме, занимающейся сносом зданий. Это - индукция реакцией, если другие формы агрессивного поведения получают усиление от переменной, которая усиливает агрессию против брата (см. главу VI); это - индукция стимулом, если другие стимулы имеют какую-либо общую черту со стимулом, побуждающим к агрессии против его брата.
Он может фантазировать о том, что ранит и убивает своего брата. Если это также вызывает карающую стимуляцию, то он может фантазировать о том, что ранит и убивает других людей. Если у него есть талант, он может писать рассказы о братоубийстве, или если слово "брат" вызывает у него беспокойство, то о других убийствах (см. главу XVIII).
Ему может сниться, что он ранит или убивает своего брата, или, если это вызывает карающую стимуляцию, то о том, что ранит или убивает кого-то, кто символизирует его брата - возможно, какое-то животное, которое в другой части сна приобретает черты его брата (см. главу XVIII).
Он может переместить свою агрессию, "неразумно" ударив невинного человека или даже вещь (см. главу X). Это может произойти просто потому, что эмоциональные реакции проявляют индукцию стимулом - когда человек, который злится на отсутствующего офисного посыльного, срывает злобу на другом сотруднике; или же потому, что поведение, будучи перемещено, по меньшей мере не будет наказано столь же сурово - когдa человека, который злится на начальника, срывает злобу на посыльном.
--

Рис.: Херлуф Бидструп

Он может изощряться в агрессивных насмешках, говоря вещи, которые с одной стороны вредят его брату, которые с другой стороны невозможно запретить. Насмешка оскорбительна и заслуживает наказания, если она связана с одной переменной, но отнюдь не такова, если связана с другой переменной. Острота остроумна именно потому, что двусмысленна, будучи функцией двух переменных (см. главу XIV).
Он может идентифицировать себя с борцами на ринге или с персонажами в садистском кинофильме или в рассказах о людях, которые бьют или убивают своих братьев, в том смысле, что он весьма склонен имитировать их речевое и неречевое поведение (см. главу XIV). Он будет получать подкрепление от таких историй и говорить об этом, выражая при этом общую эмоциональную реакцию на положительное подкрепление, говоря, что это ему "нравится".
Он может проецировать свою агрессию, описывая картину, на которой сражаются двое мужчин, что она изображает братьев (см. главу XIV), в том смысле, что он склонен подражать такому поведению и предполагать, что люди на картине реагируют на те же самые переменные.
Он может ответить агрессивно по образцу фрейдистской оговорки, например, говоря: "Я никогда не говорил, что не ненавижу моего брата" вместо "Я никогда не говорил, что ненавижу моего брата" (см. главу XIV).
Он может забыть о чём-то обещанном его брату или кому-то, кто похож на него (см. главу XIV).
Он может избегать страха наказания "наказывая сам себя" - проявляя мазохистское поведение, например заставляя себя выполнить трудную или опасную работу, или становясь жертвой несчастного случая.
У него могут возникать какие-нибудь болезненные симптомы, особенно в присутствии брата. Они могут быть характерной формой конкурентного поведения, от которого он получает преимущество, или же присутствие брата может вызвать сильные реакции желез и гладкой мускулатуры, вреднящие его организму.
Обычно сложно доказать, что все эти явления связаны с наказаниями агрессивного поведения по отношению к брату в раннем возрасте. Но они являются логичными последствиями таких наказаний, и можно указывать на историю развития в раннем возрасте, если не обнаруживается иных переменных, которые объясняли бы такое поведение. (Если поведение не имеет никакой связи с историями такого рода, то тем менее их надо объяснять в научном анализе.)
Такие явления - это просто реакции человека, который пережил какую-то специфическую историю. Они не являются ни симптомами, ни скрытным выражением подавленных желаний или импульсов. Динамизмы - это не какие-то хитрые козни агрессивного импульса, стремящегося освободиться от цензурных запретов, налагаемых индивидом или обществом, а проявление сложных наборов переменных. Терапия состоит не в высвобождении злокозненного импульса, а во введении переменных, которые компенсируют или исправляют (действие) истории, которая стала причиной неприемлемого поведения. Подавленная эмоция является не причиной такого поведения, а его частью. Невозможность вспомнить события далёкого прошлого не порождает невротические симптомы; она представляет собой лишь пример неадекватного поведения. Вполне возможно, что в ходе терапии подавленная эмоция и поведенческий симптом могут исчезнуть вместе, или же подавленное в памяти вспомнится, когда неадекватное поведенияе будет исправлено. Но это не означает, что одно из этих событий является причиной другого. Они оба, вероятно, были результатами предыстории воздействия окружающего мира, которые терапия изменила.
Подчеркивая "невротическое" поведение само по себе, а не какое-то внутреннее состояние, которое приписывают в качестве объяснения, можно нарваться на обвинение в том, что мы совершаем непростительный грех "лечения симптомов, а не причин." Это выражение часто применяется к попыткам устранить досадные особенности поведения, не обращая внимания на "причинные факторы", например, "лечения" от заикания при помощи курса упражнений устной речи, исправления осанки при помощи плечевого корсета, или отучения от привычки сосать палец, намазывая на него горькое вещество. Считается, что такая терапия игнорирует "глубинное" расстройство, симптомами которого якобы являются эти особенности поведения. Но утверждая, что само поведение является предметом терапии, а не симптомом чего-то иного, мы не совершаем такую же ошибку. Объясняя конкретный пример досадного поведения с позиций личной истории индивида и изменяя или дополняя эту историю как своего рода терапию, мы имеем дело с теми самыми переменными, к которым традиционный теоретик должен будет в конечном счете обратиться для объяснения предполагаемых им "внутренних причин".

ИНЫЕ МЕТОДЫ ТЕРАПИИ
Есть много других способов, которыми можно исправить неадекватное поведение. Когда причину проблем невозможно объяснить чрезмерным применением наказаний или другими негативными обстоятельствами в личной истории индивида, то нужно разработать иные терапевтические методы. Ведь бывает и противоположная ситуация, например, при которой этические, государственные или религиозные инструменты управления поведением оказались недостаточными. Индивид, возможно, избежал столкновений с управляющими органами, или, возможно, прибыл из другой культуры, где его воспитание в раннем возрасте было неадекватным, или он нелегко поддаётся управлению. Тогда терапия должна состоять из наложения дополнительных управляющих переменных. Если человек целиком вышел из-под контроля, то найти эффективные терапевтические методы трудно. Такой человек называется психопатом.

Иногда терапевт должен сконструировать целиком новый репертуар, который будет адекватным в окружающем пациента мире. Адекватное поведение, уже имеющееся в репертуаре пациента, возможно, нуждается в (дополнительном) подкреплении, или к нему, возможно, потребуется добавить дополнительные компоненты. Поскольку терапевт не может предвидеть все обстоятельства, в которых окажется пациент, он должен также создать репертуар самоконтроля, при помощи которого пациент будет в состоянии приспособиться к новым обстоятельствам по мере их возникновения. Этот репертуар состоит в основном из улучшенных способов избегать карающую самостимуляцию, обусловленную (предысторией) наказаний.
Такие конструктивные методы могут быть необходимы после того, как щадящие собеседования с терапевтом возымеют действие. Если подлежащий коррекции дефект поведения является побочным продуктом управляющего действия обстоятельств, которых больше не существует в жизни пациента, то уже может быть достаточно избавить его от бремени чрезмерного управления поведением. Но если есть опасность того, что пациент и впредь может подвергаться чрезмерному или неумелому управлению его поведением, то терапия должна быть более конструктивной. Пациента можно учить тому, как избегать ситуаций, при которых он, скорее всего, будет вести себя так, что будет наказан, но и это может оказаться недостаточным. Тут необходимо сконструировать адекватный репертуар поведения, особенно включающий в себя приёмы самоконтроля.

Другим возможным источником неприятностей для индивида может быть сильное подкрепление в прошлом, а возможно ещё и в настоящем, актов поведения, которые для него вредны или опасны. Поведение, которое нарушает этические, государственные или религиозные нормы, часто по своей природе даёт сильное подкрепление. Иногда могут также возникнуть случайные факторы подкрепления. В фильме Саши Гитри (Sacha Guitry) "История жульничества", ребенка наказали за какой-то тривиальный проступок, лишив его ужина. Но этот ужин оказался ядовитым, и один лишь этот ребенок остался в живых из целой большой семьи. Мораль фильма, что от этого ребенок встал на путь преступлений, не такая уж и надуманная. Положительное подкрепление в нетипичных ситуациях даёт в результате и другие формы неадекватного или даже чудовищного поведения. Например, социальное подкрепление от общения с конкретным человеком может стать очень мощным, и это может обусловить поведение, которое неадекватно в мире в целом. Таким образом, когда заботливый родитель оказывает необычайную любовь и внимание больному ребенку, любое поведение со стороны ребенка, который подчеркивает его болезнь, получает сильное подкрепление. Неудивительно, что ребенок будет продолжать вести себя подобным образом и после того, как выздоровеет. Это может начаться как простое симулянтство, которое едва ли отличается от поведения симулянта, который утверждает, что стал инвалидом в результате несчастного случая для того, чтобы получить возмещение убытков, но может перейти в более острое состояние истерической болезни, если ребенок сам не в состоянии опознать управляющие переменные или правильно оценить перспективы своего собственного поведения. Другие виды социальных факторов тоже имеют аналогичные последствия. Ребенок, который злится на своих родителей, получает подкрепление тогда, когда он ведёт себя так, чтобы вредить им, например, раздражая их любым доступным способом. Если такая ситуация сохраняется долгое время, то может выработаться репертуар поведения, который будет функционировать во вред ребенку в его отношениях с другими людьми. Очевидный метод исправления поведения, которое является результатом чрезмерного подкрепления, состоит в создании новых факторов подкрепления, которые угашают такое поведение. В итоге ребенок больше не получает подкрепления вниманием при симуляции болезни или острой эмоциональной реакцией на то, что раздражает родителей.

Подобно тому, как традиционная концепция ответственности выходит из употребления, как только власти обращаются к иным методам управления поведением, чем наказания, так и концепция терапии как искоренения "внутренних причин" неадекватного поведения, по-видимому, не годится для объяснения этих конструктивных методов. Существует, однако, и приблизительно параллельное объяснение, которое применялось ко всем методам терапии. Когда терапевт видит пациента в первый раз, он сталкивается с "проблемой" в смысле, описываемом в главе XVI. Пациент как правило демонстрирует новую манеру вредного или опасного поведения, вместе с новой историей, в рамках которой это поведение предстоит понять. Конкретный курс терапии, необходимый для изменения или дополнения этой истории, не может быть очевиден сразу. Тем не менее, терапевт может в конечном итоге "увидеть, что неправильно", и сможет предложить курс действий для исправления; в этом состоит его решение проблемы. Однако опыт терапевтической практики показал, что тогда, когда такое решение предлагается пациенту, оно может оказаться неэффективным, хотя судя по всему оно является правильным.
Напротив, если пациент сам доходит до такого решения, то гораздо более вероятно, что это приведет к правильному, эффективному образу действий. Практика терапии принимает этот факт во внимание. Точно так же, как психоаналитик может ждать самопроизвольного проявления подавленных воспоминаний, так и терапевт- непсихоаналитик ждёт, пока решение не созреет у самого пациента. Но здесь мы опять-таки легко можем неправильно истолковать причинно-следственную связь. "Нахождение решения" не является терапией, независимо от того, кто это делает. Если рассказать пациенту, что в его поведении неправильно, то от этого не произойдёт существенного изменения в управляющих им независимых переменных (факторах) и, следовательно, и существенного прогресса в направлении излечения. Когда пациент сам видит, что не в порядке, то важен не тот факт, что решение пришло к нему самому, а тот, что для того, чтобы самостоятельно обнаружить это решение, его поведение по отношению к этой проблеме должно было существенно измениться (то есть не "осознание" поведения, а само поведение). Из самой природы вредного или опасного поведения следует, что должно произойти существенное изменение для того, чтобы индивид смог идентифицировать управляющие им переменные (факторы подкрепления).
Решение, найденное пациентом, представляет собой, таким образом, значительный прогресс. О таком прогрессе не может быть и речи, когда терапевт объявляет решение. Терапия состоит не в том, чтобы пациент нашел решение своей проблемы, а в том, чтобы изменить пациента таким образом, что он был в состоянии обнаружить его.

ОБЪЯСНЕНИЕ ДЕЙСТВИЯ ПСИХОТЕРАПИИ
Терапевт занимается психотерапией прежде всего по экономическим причинам. Терапия - это профессия. Услуги, которые оказывает терапевт, дают пациенту и другим причастным лицам достаточно подкрепления для того, чтобы получить его за оплату деньгами (см. главу XXV). Обычно терапевт также сам получает подкрепление от своего успеха в помощи пациентам. Это особенно справедливо в рамках культуры, которая даёт подкрепление за помощь другим в качестве общепринятой этической нормы. Часто другим важным видом подкрепления для терапевта является его успех в манипулировании человеческим поведением. Он может иметь личную заинтересованность, например, в доказательстве ценности конкретной теории невротического поведения или метода терапии. Это обратное воздействие на практикующих терапевтов определяет в конечном счете подбор лиц в профессию психотерапевта и стандартизацию её методов.

На определенных стадиях психотерапии терапевт может достичь степени управления поведением, которая является более сильной, чем у многих религиозных или государственных авторитетов. Всегда существует возможность злоупотребления этой властью, как и при любом ином виде управления поведением. Противодействие, препятствующее злоупотреблению властью, осуществляется этическими нормами и методами организации профессии психотерапии. Опасность злоупотреблений может, как мы увидим в главе XXIX, служить объяснением нынешней популярности теорий психотерапии, которые отрицают, что поведением человека на самом деле можно управлять, или которые сознательно отказываются брать на себя ответственность за фактическое управление поведением."

Комментариев нет:

Отправить комментарий