ЭЛЕЙН МОРГАН: ГОЛЫЙ ДАРВИНИСТ - 3

Мои пояснения и подписи к иллюстрациям, не являющиеся (как и сами иллюстрации) частью текста оригинала на английском языке, выделены курсивом.

*  *  *

Элейн Морган:

"Другие пути

Этот эксперимент (конференцию) больше ни разу не повторили. Мне пришлось искать другие способы сохранять контакт с тем, что можно назвать официальной позицией. Другим возможным способом должны были бы быть главные научные журналы. Но к сожалению, они продолжали вести себя так, как будто они забыли о том, что существует альтернатива саванному сценарию. Они не приняли к публикации ни единой статьи, содержащей положительный отзыв об ААТ. Было только одно исключение: Крис Найт (Chris Knight) в 1990 году написал благоприятную рецензию на мою книгу "Шрамы эволюции", которая избежала табу и появилась в журнале Journal of the Royal Anthropological Institute. Противники долго избегали публикации какой-либо статьи, осуждающей ААТ - возможно потому, что это могло показаться санкцией, дающей мне право на получение ответа. Но и здесь было допущено одно исключение из этого правила. Джон Лэнгдон (John Langdon) додумался до того, что он может получить разрешение пóходя напасть на ААТ, если он будет рассматривать её как лишь один якобы случайный пример, на котором ему приходится проиллюстрировать гораздо более важную и более философскую тему. Его статья появилась в журнале Journal of Human Evolution в 1997 году.

Ему не повезло в одном отношении. Моя последняя книга "The Aquatic Ape Hypothesis" "Гипотеза о водной обезьяне" была опубликована в тот момент, когда его статья еще не вышла, и это означало, что часть его критических замечаний оказалась уже устаревшей. Нельзя сказать, чтобы он был озабочен актуальностью: некоторые из положений, которые он обличал, были написаны мной в самой первой публикации аж 1972 года, полной неосторожного задора. Очень немногие ученые в этой области могли бы ожидать, что подвергнутся нападкам за заявления, которые они сделали так давно, причем вопреки тому, что эти замечания были полностью адекватными в момент написания.

Но он хотел главным образом иметь дело с абстрактными категориями. Он хотел низвести ААТ в определенную категорию идей, которые ученые вправе отвергать без обсуждения или даже просто ответа на них. Другие уже пытались сделать то же самое, но до сих пор безуспешно. Лэнгдон выдумал термин "Umbrella Hypothesis" - "гипотеза-зонтик", чтобы описать "идею, которая своим нарочито широким охватом якобы решиает многие научные вопросы" - особенно, если её легко изложить и она понятна широкой публике.

Если все такие идеи необходимо отвергать сразу, без промедления, то на помойку сразу полетит естественный отбор - самая знаменитая из всех "теорий-зонтиков". Ему понадобилась категория, с помощью которой можно было бы оправдать Дарвина, но заблокировать дальнейший путь Харди, в компании с креационистами, гомеопатами и инопланетянами, для чего он использовал словечко "heterodox" - "еретический".

Еретические идеи, поведал он нам, вырастают из "недоверия и бунта против официальной науки и других авторитетов", и имеют особую привлекательность для "периферийных сегментов" общества. Тут он указал на афро-американцев и "жертв СПИДа" (тогдашний эвфемизм для обозначения гомосексуалистов), и обнаружил в моей самой первой книге "эмоции озлобленного и ущербного феминизма." (Озлобленного? Я бы этого не сказала. На самом деле он был довольно задорным.)

Короче говоря, он явно имел в виду, что те, кто бросает вызов конформистским сценариям - это не те люди, на которых вы хотели бы женить вашу сестру, и что их отношение к научным проблемам загрязнено их политическими пристрастиями. Совершенно ясно, что в научных идеях людей иногда ощущается влияние их политических взглядов, и я не претендую на то, чтобы быть застрахованной от этой тенденции. Если бы мы обсуждали, например, соотношение между врожденными и приобретёнными чертами, то я уверена, что мои взгляды были бы не менее (и не более) загрязнены социальным происхождением и жизненным опытом, чем взгляды самогó профессора Лэнгдона.

Но тема ААТ вовсе не загрязнена ими. Он невинна и лишена каких-либо политических выводов. Только по чистой случайности я впервые услышала о ней, когда писала феминистскую книгу. В числе её сторонников есть люди - включая такого замечательного и вежливого человека, как сэр Алистер - которых никто в здравом уме не зачислит в категорию вечно недовольных злюк, но есть другие, имеющие безукоризненно "левую" родословную, и которые чураются её, как чумы. Я не могу поверить в то, что доказательство или опровержение этой концепции может иметь какое-либо влияние на любой аспект современных общественных отношений - между черными и белыми, мужчинами и женщинами, или богатыми и бедными.

Я не часто бывала в обществе других сторонников ААТ, но когда это случалось, я обнаруживала, что они принадлежат к столь же широкому политическому спектру, какой можно обнаружить, скажем, в шахматном клубе. Да и сам Джон Лэнгдон мог бы это подтвердить, потому что он как-то раз присоединился к нашей группе в Генте, и оказался добродушным в личном общении. Мы по-прежнему расходимся во взглядах, но на совершенно цивилизованных и дружелюбных условиях. Категории никогда этому не мешали.

Последний источник, с помощью которого я могла бы узнать об аргументации противников - это телевидение "Би-би-си". Оно имеет завидную способность объяснять человеку с улицы сложные вещи при помощи популярных ведущих, интервью со специалистами и великолепных фильмов. В его флагманской научной программе "Horizon" - "Горизонт" даже самые безумные идеи рано или поздно имели свой судный день. Экстрасенсорное восприятие, летающие тарелки, гомеопатия, гиганты, "колесницы богов", лох-несское чудовище, код да Винчи - все это предстало на суд "Би-би-си". Сначала излагается суть дела, потом сторонникам предлагается высказать свои мнения, а в конце к делу приступают эксперты и метко разоблачают заблуждения. К концу этих программ каждый может понять то заключение, которое сделали самые ясные умы, и то, на каких основаниях они их сделали.

Эта программа так никогда даже и не заикалась о теории ААТ. С моей стороны было бы весьма противоестественно и неблагодарно жаловаться на это. Эта теория была чётко сформулирована в 1994 году Десмондом Моррисом (Desmond Morris) в его серии передач по Би-би-си "The Human Animal" - "Человек как животное". В 1998 году отдел естествознания Би-би-си в Бристоле сделал 50-минутный документальный фильм под названием "The Aquatic Ape" - "Водная обезьяна", который был продан и показан по коммерческому каналу "Discovery". Совсем недавно, в 2002 году, Дэвид Аттенборо (David Attenborough) ссылался на него в своей пленившей публику серии "The Life of Mammals" - "Жизнь млекопитающих", как комментарий в эпизоде с гориллами, идущими вброд. Он также провёл две получасовых программы по радио об ААТ и о том, как эту теорию встретили.

Тем не менее, я до сих пор сожалею, что программа "Horizon" так никогда и не собралась выполнить в своей вежливой манере работу по разоблачению теории ААТ, чтобы публика могла услышать аргументы обеих сторон. Ведь против неё где-то там должны были бы быть очень веские аргументы. Я постоянно слышу о них. Было бы полезно, если бы кто-нибудь записал их на пленку. Если бы я была редактором программы "Horizon", настроенным скептически по отношению к ААТ, приняла бы я решение её не трогать? Конечно, да. Но только в том случае, если бы я обнаружила, что довести дело до обвинительного приговора в отношении этой конкретной ереси, как это ни странно, очень трудно.

Что доказала летопись окаменелостей

Образ мышления палеоантропологов таков, что ничто не может ни на йоту изменить их убеждений, если этому нет доказательств в летописи окаменелостей. А в отношении ААТ один из её сторонников в Валкенбурге прокомментировал: "Трудно даже представить себе, какую именно форму может принять такое доказательство."

Это действительно очень трудно. Почти все окаменелости человекообразных обезьян - останки индивидов, которые умерли у кромки воды, так что их кости погрузились в ил и таким образом подверглись минерализации (окаменению). Во многих случаях им сопутствуют окаменелости рыб, крабов, черепах, крокодилов и изредка бегемотов, но также время от времени окаменелости наземных животных. Из этого делался вывод, что один из наших прародителей, обитавших в саванне, пришел к озеру или реке, чтобы напиться, и тут ему пришел конец. Что может быть ещё более вероятным? Они же должны были где-нибудь умирать, но предполагается, что останки подавляющего большинства, скончавшегося на засушливых равнинах, были бы съедены хищниками или поедателями падали, и не оставили никаких следов. Это известно под названием "taphonomic bias" - "тафономическое искажение". Как тогда, так и теперь это вполне резонно: тот факт, что их кости были захоронены в иле, никогда не сможет доказать того, что они жили в воде. Но столь же безусловно, он никогда не сможет доказать, того, что они в ней не жили. Так что это ничего не решает.

Потом ещё была природа этих окаменелостей. Ничто в окаменелостях ранних гоминид (человекообразных обезьян) не выглядело специфически водным. Опять же, об этом не спорят, но что искали бы вы? Столь же сомнительно было бы выкопать окаменелость представителя семейства куньих и ожидать от палеонтолога, что он определит, был ли у того образ жизни выдры или, напротив, хорька. Окаменелости прародителей человека проявляют явные признаки перехода к прямохождению, и по моему мнению это указывает на хождение вброд. Но по правоверному мнению это указывает на тот или иной случай из целого ассортимента объяснений хождения на двух ногах посуху. Так что в целом это выглядело как ничья.

--

Буйная фантазия художника: прародители человека охотятся на антилоп в саванне. Всё нарисовано в полном соответствии с саванной теорией. Даже стервятники. Ох, не хотел бы я попасться таким прародителям на глаза - они бы съели меня без разговоров.

Но совершенно неожиданно, в девяностых годах, всё, что мы все ранее принимали на веру о предыстории африканского континента, было поставлено с головы на ноги. Не все из нас согласились с тем, что наши прародители покинули джунгли и вышли на безлесные равнины. Но, насколько я помню, никто никогда не ставил под сомнение тот якобы факт, что тогда там действительно существовали безлесные равнины (саванны), на которые можно было переселиться. Ведь эти равнины столь же стары, как и холмы. Мол, в Северной Америке были прерии, в России были степи, в Южной Америке была пампа, а в Африка была саванна. Если человекообразная обезьяна спустилась с деревьев, было бы естественно полагать, что она ушла на травяные равнины.

Но оказывается, это вовсе не обязательно. Палеоантропологи сами начали рассказывать совсем новую историю, и этот импульс пришел из новой, высокотехнологичной специальности био-историков, так называемых "palaeopollenogists" - "палеополенологов". Эти специалисты в настоящее время имеют возможность исследовать окаменелые зерна пыльцы и выяснить, какому виду растений они принадлежали. Другие специалисты концентрировали своё внимание на остатках мелких существ, которые были обнаружены в одних и тех же геологических слоях, что и австралопитеки и другие возможные прародители человечества. Все их статьи приводили к одному и тому же выводу: те территории, которые в настоящее время являются саваннами, в те далекие дни не были безлесными равнинами. Во флоре и фауне, найденной в одних и тех же слоях, что и гоминиды, не было саванных видов. В то время, когда первые прародители человека ходили на двух ногах, их окружающая среда была заросшей деревьями.

К этому откровению оказалось очень трудно приспособиться. Когда оспаривается столь прочно укоренившаяся коллективная вера, реакция часто напоминает ту, которой приветствовала "Происхождение видов" Дарвина карикатура в журнале "Punch" - "Панч" с остроумной подписью: "Если это так, то давайте хотя бы надеяться на то, что это не получит широкой известности." Журналисты, которые хотели раструбить эту новость, нарывались на неприятности. Одна из реакций, записанная на магнитофон, была такая: "Из одного того, что саванная теория неправильна, вовсе не следует, что правильна водная теория (ААТ)." Везде закишело торопливое сутяжничество. Дело было представлено как некое изменение климата. Мол, это просто новая датировка каких-то изменений климата в Африке миллионы лет назад. Ничего, мол, особенного. Этому помогло то, что открытие новых фактов было постепенным, один маленький кусочек доказательств за другим. Так что когда журналисты заинтересовались возможными более серьёзными последствиями, то им запросто отвечали: "Но это же нельзя называть новостью! С чего вы это взяли? Нет-нет, нам это было известно уже испокон веков".

Другая линия сутяжничества была такой: "Нет, это недоразумение. Никогда не было никакой теории саванн - это было всего лишь пугало, измышлённое Элейн Морган. Если кто-то случайно употребил слово "саванна", то он не имел в виду того, что там не было деревьев, и лесных массивов, и рек, и озер, а, возможно и немного джунглей. Это было бы абсурдно. Возможно, более точным термином была бы лесосаванна (woodland-savannah). Ведь все знали, что мы имели в виду. Никакой сенсации тут нет. Ничего не изменилось".

--

Но на самом деле изменилось всё. Вся объяснительная сила традиционной теории заключалась в концепции безлесных равнин, покрытых травой. И охотник в погоне за большими стадами, и жар тропического солнца, и необходимость вытягиваться прямо, стоя в высокой траве и разглядывая далекие горизонты, и специализация на длительное выслеживание травоядной добычи милю за милей - все эти фантазии полностью зависели от саванны как среды обитания. В лесистой местности не увидишь ничего дальше деревьев, сколько ни вставай на цыпочки. И там нет никаких мигрирующиех стад, чтобы их выслеживать. Там нет дальних горизонтов, чтобы их озирать. Там для быстрого бега не нужны длинные ноги, ведь пришлось бы приседать, уворачиваясь от веток. Картина полностью изменилась. Но парадигма не изменилась. Все адаптивные изменения теперь объясняют указанием на то, что даже если там были деревья, они могли отстоять дальше друг от друга, чем в глубине леса, где продолжали жить другие человекообразные обезьяны. Ну вы только представьте себе, какими разгоряченными и потными они, возможно, становились, перемещаясь от одной группы деревьев к другой. Но... некоторые из образцов окаменелой пыльцы были пыльцой лиан. Вы не найдёте лиан на деревьях в саванне.

--

"Широко шагаешь - штаны порвёшь".
Новейшие указания предписывают художникам изображать прародителей человека не только с веточкой лианы, которую видно на переднем плане, но и с папоротниками, которые видны тут за локтем руки, держащей камень. Напомню, что папоротники могут расти и размножаться только в очень влажном климате. Разумеется, берег моря с тамошней обильной лёгкой добычей (в зоне отлива - устрицы и прочие моллюски, а также крабы и рыбки, а на берегу - яйца и птенцы морских птиц плюс детеныши тюленей) изображать по-прежнему нельзя. Однако прародитель человека производит теперь впечатление уже не заматерелого убийцы (пардон, хищника), а довольно симпатичного мыслителя или даже мечтателя, достойного позировать Родену. Это обнадёживает.

Теоретически, каждый ученый должен с радостью приветствовать каждый шаг вперед на пути познания, независимо от того, подтверждает ли он или опровергает прежние предположения. Палеоантропологи отреагировали достойно, когда генетики - новая сила - сообщили им, что их оценка того, когда человек выделился из обезьян - двадцать миллионов лет назад - была совершенно неправильной, и должна быть уменьшена до пяти или шести миллионов лет. Это был большой скачок, который привел их в замешательство, но после непродолжительного сопротивления факт был благосклонно принят, хоть и был получен от посторонней группы специалистов. В этом новом случае палеоантропологи с полным правом могли поздравить себя с новыми данными. Охотники за окаменелостями делали открытия, охотники за окаменелостями опубликовывали их, и все становились умнее. Им следовало бы раскланиваться в знак благодарности, вместо того чтобы повторять "Нет, нет, это не имеет никакого значения". Однако один из их рядов, Филип Тобаэс (Philip Tobias), отреагировал на новость (что саванны не было) с энтузиазмом.

Он был старейшиной южноафриканской палеоантропологии, учеником Дарта, первооткрывателем вида Homo habilis (человека умелого), хранителем черепа из Таунга и всю жизнь - ревностным сторонником саванной теории. Он приехал в Лондон, так как оценил последний поворот событий как новый вызов, как стимулирующую возможность: Если ортодоксальная точка зрения вела по ложному пути, то, конечно, мы должны вернуться обратно к тому месту, где мы заблудились, четко сориентироваться, и начать движение оттуда. Но практически никто из коллег не разделил его ликования. Они уже решили, какую линию гнуть, а Тобаэс захотел шагать не в ногу. Они обошлись с ним так, как будто он сделал что-то неприличное.

Пыталась ли бы я сама преуменьшить проблемы, если бы я была частью этой системы? Я надеюсь, что нет, но я не уверена в этом. Нежелание сказать: "Я был неправ" заложено довольно глубоко в человеческой натуре, в том числе и моей.

Последствия

Я ожидала - может быть, наивно, - что после краха саванной теории люди, занимающиеся изучением эволюции человека, будут вынуждены искать что-то ей на замену. Я была настроена оптимистично. Моя книга 1994 года "The Descent of the Child" - "Происхождение ребенка" получила благосклонные отзывы, вероятно потому, что она лишь кратко коснулась теории ААТ.

Были и другие основания для надежд. Быстрота распространения прародителей человека из Африки по всей Азии привела Криса Стрингера (Chris Stringer) к заключению, что они должны были мигрировать вдоль берегов, а не по более трудному сухопутному маршруту. Это, конечно, не было доказательством ААТ - это произошло гораздо позднее, чем первоначальное освоение водной среды обитания, на которое я указывала, но это немного помогло смягчить умонастроения, категорически возражающие против любого рода влияния водной среды на нашу предысторию. И в то время как в Англии и США отрицание идеи ААТ оставалось довольно стойким, мои книги хорошо продавались в Японии, а в скандинавских странах люди оказались восприимчивы к ней. Шведский музей естественной истории посвятил ей выставку, а в Норвегии несколько лет спустя мне была присуждения премия им. Леттена Ф. Заугстада (Letten F. Saugstad) за вклад в науку.

В такой обстановке я закончила написание моей последней книги "The Aquatic Ape Hypothesis" - "Гипотеза водной обезьяны". Я старалась включить в нее все частицы информации о том, что кто-то когда-либо пытался проследить связь эволюции человека с водной средой, на тот случай, что вопросы, которые они ставили, могут стать стимулом для других. Мне говорили, что более эффективен был бы минималистский подход, при котором аргументация содержала бы только самые неопровержимые доказательства. Но тогда я решила, что это больше не имет значения, так как я была уверена, что такая минималистская книга - это самое последнее, что вообще следовало бы писать. Казалось, что баланс доказательств неуклонно сдвигается в нашу пользу. Меня очень обнадежил тот факт, что небольшая группа сторонников ААТ была приглашена для участия в сводном конгрессе, на который в Южной Африке в 1998 году собрались сотни палеонтологов и биологов всего мира.

Но что же произошло дальше? Не очень много. Обозреватели выдавили из себя пару добрых слов о развлекательной ценности (ААТ) как занимательное чтение - "это было захватывающее представление" - но считали своим долгом в конце отзыва обязательно осудить ААТ в резких выражениях: "Только приспешники Морган обрадуются этому призыву" - это в заметке в журнале "Nature", а газета "The Sunday Telegraph" выразилась еще короче: "Жаль, но это, вероятно, чушь."

Если поразмыслить, то это даже обнадёживает. Первая цитата - это парафраза очевидного: "Приспешники ортодоксии в это не верят." (Следовательно, не ждите изменений.) И вторая звучит так, как будто сперва написали "Жаль, но это чушь", а потом поразмыслили и вставили слово "вероятно". Просто чтобы подстраховаться на всякий случай.

Официально ничего не изменилось. Прогресс науки продолжается без помех. Задачи ставятся, исследования ведутся, экспедиции пишут отчеты, генетический анализ играет все бóльшую роль, статьи пишутся, присылаются и публикуются. Можно лишь с трудом осознать - а если вы новичок в науке, то вообще этого не заметите - что постановка вопросов изощренно изменена. Целые лавины статей теперь посвящены вопросам "Когда?" и "Как?", но вопрос «Почему?» - самый что ни на есть дарвинский вопрос - втихаря обходят стороной.

А иногда совсем даже не втихаря. Статья, опубликованная в 2007 году под интригующим заголовком "A new model for the Origin of Bipedality" - "Новая модель происхождения двуногости" провозглашает эту новую политику как норму, указывая на то, что мы так и не достигли согласия о том, какие преимущества даёт ходьба на двух ногах, но мы собрали уйму новых данных о генетике. Статья предлагает тратить меньше времени на те вопросы, на которые мы не можем ответить. "Возможно, нам надо перестать задавать вопросы о давлении естественного отбора и сосредоточиться на том, какого рода мутации могли быть связаны с этим ..."

"Прекратите задавать вопросы о давлении естественного отбора" - это же ключевая фраза отказа от дарвинизма, так как давление естественного отбора является сущностью эволюции в природе. Новый подход диктует: "Давайте просто разглядывать гайки и болты, гены и хромосомы и динамику развития. Если есть вопросы, на которые мы не можем дать ответ: "Почему данные изменения были адаптивными?", мы просто можем перестать задавать такие вопросы." Мы даже сможем гордиться тем здравомыслием, с которым мы признаем нашу неспособность, и создать своего рода культ неведения. Эвфемизмом, обозначающим такой подход, является "наука, освобожденная от гипотез" (hypothesis-free science), и она представляет собой огромный шаг назад. Дарвин язвительно писал о повальном увлечении геологией, освобожденной от гипотез, которую даже его современники рассматривали как устаревший образ мышления.

Отвернуться от дарвинизма стало легче от того факта, что некоторые из его самых ярых защитников тоже довольствуются тем, что обходят стороной вопросы, на которые нет готового ответа. Можно состряпать блестящую защиту дарвинизма в теории и проиллюстрировать его богатством примеров из царства животных и растений, демонстрирующих, как естественный отбор вызвал их бесконечное разнообразие. Если представить их в достаточном количестве, то отсутствие ответа на вопрос "Почему только мы (люди) такие?" может остаться незамеченным.

Этот новомодный отказ спрашивать "Почему?" неправилен в двух отношениях. Во-первых, он основан на ложном допущении. Ложно то, что было невозможно найти объяснений тому, почему мы без шерсти, имеем подкожный жир, способны говорить и двуноги. Было невозможно найти лишь такое объяснение, которое одобрили бы корифеи в данной области.

--

Рисунок Жана Эффеля (Jean Effel)

Во-вторых, эта новая мода - сущий дар для креационистов. Когда они спрашивают: "Если человек - не особое творение божие, тогда почему он так сильно отличается от животных?", то ответом им не может служить отговорка: "А что, вам разве этого не сказали? Мы ведь больше это не обсуждаем. Мы это превзошли".