"А женщины, которые постоянно боялись стать жертвой изнасилования, зачастую в результате самовнушения убеждены в том, что их уже на самом деле изнасиловал какой-то им известный или неизвестный мужчина. В сущности Павлов считал, что то, что психиатры называют феноменом «проекции» и «интроекции» - когда стойкий страх или желание внезапно проецируется наружу или вовнутрь, превращаясь в кажущуюся реальность, - можно было бы объясненить физиологически как локальное торможение в головном мозге.
Например, в июне 1944 года в больницы неотложной помощи в Англии поступало много контуженных взрывом пациентов как с плацдарма в Нормандии, так и из разрушенного Лондона. Некоторые из них проявляли все обычные симптомы тревоги и депрессии, наблюдаемые в психиатрической практике мирного времени. А другие находились в состоянии простого, но глубокого изнеможения, обычно сопровождаемого очень заметной потерей веса. Третьи регулярно совершали резкие и некоординированные подергивания и корчи, которые сопровождались временной потерей дара речи, заиканием или, возможно, попытками сказать что-то залпом. Одна группа пациентов даже погрузилась в состояние обморока и ступора разной степени тяжести.
Именно в этих острых случаях книга Павлова «Условные рефлексы и психиатрия», которую мы тогда изучили впервые, оказалась наиболее поучительной: аналогия между их поведением и поведением собак Павлова при экспериментальном стрессе сразу бросилась в глаза. Подробные описания указывали на непреодолимое влияние страха смерти и продолжающегося стресса на развитие фронтового изнеможения.
Он также подчеркивал, что первой реакцией людей на военные действия был страх... Но преобладающее большинство людей преодолевало свой страх, приобретало боевой опыт и становилось уверенными в себе бойцами.
И только после определенного срока в боевой обстановке, который был разным в зависимости от личных данных и тяжести боёв, появлялись первые признаки фронтового изнеможения. «Защитное торможение», о котором Павлов писал в своем исследовании о собаках, проливало свет на то, что следовало дальше:
Бойцы ощущали состояние постоянной усталости, не исчезавшее после нескольких дней отдыха. Они теряли способность опознавать различные звуки боя. Они стали неспособны отличать звуки своей от вражеской артиллерии и бомбардировки, а также их направление.
Симптомы возбуждения также могли стать неконтролируемыми. Иначе говоря, люди легко пугались и приходили в замешательство, теряли уверенность в себе и погружались в ступор. Они стали раздражительными, часто «срывались», чрезмерно реагировали на все раздражители; например, они затевали скандалы при малейшей провокации, тогда как ранее осторожно и адекватно реагировали на различные стимулы.
Суонк (Swank) пишет о заключительном драматическом переключении с возбуждения на торможение, которое также было отмечено Павловым у его собак. За этим состоянием общей гиперактивности подспудно следовала другая группа симптомов, которую ранее называли «эмоциональной опустошенностью». Люди становились вялыми и пассивными, они умственно и физически деградировали, становились рассеянными и им становилось все труднее запоминать детали. Это сопровождалось безразличием и апатией, а также пустым апатичным выражением лица... Одинаковость этих историй при последующей проверке свидетельствовала о том, что по большей части эти симптомы не преувеличивались или симулировались.
Он пишет, что прежде чем подвергнуться такому стрессу... в среднем бойцы были (вероятно) более психически стабильны, чем в среднем штатские, поскольку явно нестабильные индивиды были отстранены от участия в боях... В целом, рассматриваемые случаи были из рядов «подразделений с высоким боевым духом» и добровольцами. Представлялось очевидным, что уклонение от фронта играло небольшую роль и почти полностью ограничивалось людьми с коротким опытом участия в боях.
Это изнеможение от боёв может наступить всего лишь через пятнадцать или двадцать дней или наоборот, через сорок или пятьдесят дней, а не примерно через тридцать дней, как это было у большинства бойцов. Одно лишь кажется несомненным: практически все солдаты‑пехотинцы рано или поздно становятся невротиками, если они постоянно и достаточно долго подвергаются стрессу современного боя.
Постоянное напряжение силы воли и храбрости при определенных обстоятельствах может истощить мозг и ускорить наступление окончательного ступора. Если собаки активно соучаствуют в экспериментах, измеряющих их сопротивляемость стрессу, то их легче сломать: их собственные лояльные усилия приводят их к нервному срыву.
Представляется, что в норме нервная система человека, как и нервная система собаки, находится в состоянии динамического равновесия между возбуждением и торможением. Но при чрезмерном раздражении она может переключиться в такие же состояния чрезмерного возбуждения или чрезмерного торможения, которые Павлов описал у собак. Тогда мозг становится временно неспособным к своему обычному разумному функционированию.
(...)
В медицинской литературе приводятся многочисленные примеры этого феномена: как например, когда нормальные солдаты-фронтовики на передовой приходили в состояние сильного возбуждения, беспорядочно бегали по ничейной полосе или самоубийственно и бессмысленно бросались навстречу пулеметному огню. Было сообщение, что в 1945 году один солдат дважды пробирался вперед под обстрелом, чтобы помочь товарищу, которому оторвало ногу, но каждый раз, добравшись до него, становился настолько заторможенным, что оказывалось, что не может оказать ему первую помощь. Потом его внезапно охватило острое возбуждение, он несколько раз бился головой о дерево, бешено метался и кричал, требуя санитарную машину; когда она в конце концов приехала, то его насильно привязали к ней. Другой солдат после смерти товарища попытался в одиночку справиться с немецким танком; товарищи схватили его и отправили в психиатрический госпиталь. Такого рода неуправляемое возбуждение головного мозга, по-видимому, обычно связано с подавлением нормального мышления.*
«Эквивалентная» фаза запредельного торможения, описанная Павловым в его экспериментах на собаках, оказалась частым явлением среди наших пациентов-бойцов. Эти обычно энергичные и активные люди постоянно сидели и жаловались, что их больше ничего не интересует, что перестали испытывать радость или горе, что бы ни случилось. Эта фаза постепенно проходила после отдыха и лечения, но в некоторых случаях продолжалась долгое время.
Наблюдались также и примечательные примеры человеческого поведения, соответствующие «парадоксальной» фазе Павлова. До того, как мы прочли описания его экспериментов на собаках, мы не могли понять следующий случай. Пациент, ранее бывший совершенно нормальным, испытал очень сильный стресс от бомбардировок. Когда его попросили протянуть руки и показать доктору, не дрожат ли они, он повиновался; но тут внезапно обнаружил, что не может снова их опустить, пока за ним наблюдают. Это его обеспокоило, но, по его словам, хуже всего было то, что он мог их опустить, если только переставал себя к этому понуждать или думал о чем-то другом; он мог, например, автоматически опустить их, чтобы нащупать в кармане спичечный коробок. В сущности, сильный стимул, направленный на то, чтобы заставить себя сделать то, что хотелось, не действовал, но более слабый косвенный стимул оказывал действие.
У нас было ещё много пациентов, страдавших параличом конечностей из-за сильного испуга; чем сильнее они пытались ими двигать, тем более парализованными они становились. Но если они переставали беспокоиться об этом, то могли внезапно обнаружить, что паралич проходит. Эта парадоксальная фаза, по-видимому, наблюдается как в умственной, так и в физической работе. Простой пример - это состояние, которому подвержено большинство работников умственного труда при переутомлении: они пытаются вспомнить имена или слова, но не могут этого сделать, пока не прекратят упорствовать.
И в мирное, и в военное время у обычно агрессивных людей может развиться несвойственное чувство трусости и на какое-то время чувство бесполезности существования. А люди, которые обычно охотно наслаждаются жизнью, могут внезапно почувствовать сильнейшее желание смерти. Внезапное необъяснимое отвращение к людям, которых ранее любили или которыми восхищались, также наблюдается в этих парадоксальных и ультра-парадоксальных фазах, так же как и чрезвычайно агрессивное поведение, непредсказуемо чередующееся с жалким пресмыкательством.
Открытие Павловым того, что сильное очаговое возбуждение в одной области мозга собаки может вызвать массивное подавление рефлексов в других областях, представляется наиболее применимым к следующим примерам человеческого поведения. К нам поступали пациенты с дрожащими руками и пустыми, измученными или «обрадованными бомбежкой» лицами. Однако вскоре они могли прийти к врачу и потребовать выписки, чтобы вернуться к своим гражданским или военным обязанностям. Обычно врач предполагал, что пациент «несёт чушь», и говорил ему, чтобы он прекратил вести себя глупо и вернулся в свою палату. Но врачу, изучавшему эксперименты Павлова, было ясно, что такие просьбы могут быть вызваны временной фиксацией на идее необходимости выписаться из больницы и вернуться к работе любой ценой; и что это вызвало рефлекторное подавление всех мыслей о его плачевном физическом и нервном состоянии, что, безусловно, воспрепятствовало бы ему выполнять вообще какую-либо работу. Если бы ему тогда тихо сказали, что его возвращение к выполнению обязанностей надо отложить, и объяснили причины этого, он мог бы внезапно снова осознать, как дела обстоят на самом деле, и стал бы более сговорчивым. Выражение «обрадованный бомбежкой» было полезным неологизмом: оно прекрасно описывало то, как бомбёжка последующей реакцией страха может разрушить силу интегрированного мышления о прошлом, настоящем или будущем у переживших её, но сильно пострадавших.
А ведь успокоительные лекарства, правильно употребленные на месте или в специализированных центрах и госпиталях, могут быстро вернуть им нормальный образ мышления; это предполагает, что симптомы, в противном случае приписываемые моральной трусости или явной симуляции, часто были вызваны лишь временным нарушением нормального функционирования мозга.
(...)
Преобладание "тормозящих'' симптомов, когда жертва окончательно сломлена (важный вопрос, когда мы подходим к рассмотрению политической индоктринации и промывки мозгов), было продемонстрировано в 1942 году открытием и сообщением о том, что примерно во время (бегства английской армии из) Дюнкерка и "блицкрига" (с бомбардировками) Лондона не менее 144 на 1000 последовательных госпитализаций в центр лечения неврозов для гражданских и военных пациентов недалеко от Лондона страдали от временной потери памяти. Такая потеря памяти часто является простой тормозящей реакцией мозга на непреодолимый стресс, с которым он не может справиться никакими другими средствами; а психиатры мирного времени редко сталкиваются более чем с одним или двумя случаями такой конкретной истерической болезни за год.
Тенденция физического изнурения ускорять наступление нервного срыва под воздействием стресса была отмечена Павловым у своих собак; и то же самое явление наблюдалось всё снова и снова у наших пациентов. Людей с ранее стабильным темпераментом часто можно было отличить от нестабильных типов, отмечая, похудели они или нет перед тем, как стали жаловаться на болезнь. Во время Блицкрига многие гражданские лица стали жаловаться на невротические симптомы, и мы были не в состоянии понять, почему у них возникло такое сильное беспокойство из-за бомбардировок, хотя до того бомбардировки в течение нескольких недель или месяцев не повлияли на них. В таких случаях часто обнаруживалось, что они потеряли от пятнадцати до тридцати фунтов в весе перед тем, как проявилась постоянно растущая чувствительность к бомбардировкам как раздражителю. Но как только после серьезной потери веса наступили эти ненормальные реакции, их не всегда можно было устранить, снова откормив пациента; хотя это делалось в общих интересах его здоровья, скорее всего, всё оставалось неизменным.
У наиболее психически устойчивых типов нервный срыв может произойти только после потери 30 фунтов веса, вызванной недостатком питательной пищи, недостатком сна и аналогичными истощающими факторами, характерными для военного времени. Но пациенты, которые жаловались на подобные симптомы без потери веса и, следовательно, меньше сопротивлялись, скорее всего, были хроническими невротиками, которые вряд ли реагировали на любое обычное лечение.
Как только нарастание стресса вызовет у людей или собак состояние истерии, которое мозг больше не может переносить, то скорее всего наступает защитное торможение. Оно нарушает обычные обусловленные шаблоны поведения. У людей также обнаруживаются состояния значительно повышенной внушаемости, равно как и их противоположность, а именно - состояния, в которых пациент глух к любым внушениям, сколь бы разумными они ни были. Истерия вызывала внезапную и необъяснимую панику в большинстве войн, причём часто среди войск, известных своей стойкостью в боях.
Беспокойство, вызванное капитуляцией Франции, битвой за Британию и блицкригом, создало состояние, в котором большие группы людей были временно способны без критики воспринимать новые и порой странные убеждения. Механизм усиления состояния внушаемости будет неоднократно обсуждаться в следующих главах, поскольку он является одним из инструментов религиозной и политической индоктринации простых людей.
В таком состоянии тревожной истерии может быть подавлена способность к критике. «Кого боги хотят погубить, они прежде всего лишают разума». Таким образом, некоторых солдат и гражданских лиц, находящихся в состоянии острого невроза, невозможно успокоить никакими словами, сколь бы разумными они ни были; а другие принимают на веру утверждения, сколь бы глупыми они ни были. Полицейские во многих частях мира используют это подавление способности к критике и нормальному суждению, чтобы получить полные признания от арестованных, испытавших упадок сил или эмоциональный нажим, без необходимости причинять им физический вред (см. Главу IX). Это же явление может быть использовано психиатрами в лечебных целях, как будет показано позже. Оно позволяет им внушить новое отношение к жизни и новые модели поведения в надежде, что они вытеснят вредные.
Вызывая экспериментальные неврозы у своих собак, Павлов считал необходимым, как правило, добиться их содействия. Среди людей неврозы также наиболее распространены среди тех, кто пытаются преодолеть стресс, которому они подвергаются. Подобно собаке в экспериментальном устройстве, которая отказывается сотрудничать с экспериментотором, солдаты, которые убегают до первого выстрела, могут сохранить свою нервную систему в целости и сохранности и, таким образом, избежать серьезного нервного срыва, пока их не настигнут трудности, которых они до сих пор избегали. Уильям Гордон (William Gordon) опубликовал очень интересную статью на эту тему в 1948 году. Он указал, что зрелый мозг создает системы положительных и отрицательных условных реакций, с помощью которых человек адаптируется к окружающей среде, в основном основанных на его поведении в настоящем и на опыте прошлого, и что психическое здоровье определяется эффективностью такой адаптации.**
(...)
В самых разных сферах человеческого поведения есть множество других примеров. Неправильное обусловливание (поведения) в детстве или внезапная замена (положительного или отрицательного) обусловливания, вызванная нервным или психическим заболеванием в более позднем возрасте, может вызвать хаос в сексуальном поведении, которое может стать бесстыдно эротичным у ранее подавленных или полностью подавленным у людей с нормальными наклонностями.
Такой радикальный образ действий далеко не всегда был необходим. Некоторым пациентам, например, страдающим недавней потерей памяти, нужна лишь небольшая доза барбитурата, вводимая внутривенно, чтобы успокоить мозг; и это направит поток памяти в прежнее русло без дополнительных усилий. Эфир оказался более полезным в тех случаях, когда такое лечение оказывалось недостаточным; например, когда ненормальное поведение стало настолько организованным и зафиксированным, что стало напоминать «стереотипию», описанную Павловым в поведении его собак. Такое состояние может стать стойким, приводящим к инвалидности и не поддающимся более простым лечебным мерам. Однако массивное возбуждение, вызываемое эфиром и заканчивающееся состоянием запредельного торможения и коллапса, может разрушить весь порочный самопрозводящтйся шаблон поведения и вызвать быстрое возвращение к более нормальному психическому здоровью.
Чем дольше сохраняются ненормальные модели поведения, тем, естественно, труднее их снова удалить такими простыми методами, как только что описанные. Однако третий случай показывает, что стереотип мышления, продолжавшийся шесть месяцев и сопровождавшийся депрессией и истерией, иногда может быть излечен этим же способом.
Парализованная женщина, психически травмированная взрывом (немецкой ракеты Фау-2), под действием эфира пережила его снова с сильнейшими эмоциями и интенсивностью, описывая, как она была похоронена под обломками дома вместе со своим мужем, пока ее не спас брат. Она прервала свое описание отчаянным криком, зовя мужа. "Где ты? Где ты?" - она во весь голос повторила это несколько раз, в то же время ощупывая пальцами, словно ища его среди обломков. Пик эмоционального возбуждения наступил, когда она описала спасение, и в этот момент она внезапно упала, потеряв сознание. Когда она пришла в себя, она обнаружила, что полностью владеет своими конечностями и ясностью ума, без страхов и галлюцинаций. Улучшение сохранилось, а лечение инсулином привело её вес в норму.
Тем не менее, мы не всегда считали необходимым заставить пациента в таком переживании вспомнить точный случай, который спровоцировал срыв. Часто бывает достаточно, чтобы вызвать в нем состояние возбуждения, подобное тому, которое вызвало его невротическое состояние, и поддерживать его до тех пор, пока он не упадет в обморок; тогда его состояние начинает улучшаться. Таким образом, воображение используется для создания искусственных ситуаций или искажения реальных событий, особенно когда пациент, вспоминая реальный инцидент, вызвавший невроз, или переживая его заново под действием наркотиков, не достигает запредельной фазы припадка, необходимой для разрушения приобретенного шаблона болезненного поведения.
Некоторым пациентам-невротикам явно помогает выздороветь то, когда в сознании всплывают забытые воспоминания. И Фрейд, и Павлов в своих исследованиях деятельности человеческого и, соответственно, собачьего мозга предполагали, что подавленные эмоциональные инциденты могут вызывать острое генерализованное беспокойство.
Однако наш опыт Второй мировой войны показал, что провоцирование грубого возбуждения часто может иметь гораздо большее лечебное действие, чем повторное переживание какого-либо конкретного забытого или сохранившегося в памяти случая. Действительно, количество вызванного возбуждения оказалось определяющим фактором в успехе или неудаче многих попыток разрушить приобретенные шаблоны поведения. Эмоции, которые не доводили пациента до запредельного торможения и обморока, могли быть мало полезны.
Проще говоря: мы надеемся показать, что имеется примечательное фундаментальное сходство между, во-первых, поведением многих пациентов-невротиков во время и после эмоционального переживания; во-вторых, поведением обычных людей, подвергшихся внушающим страх проповедям могущественного проповедника; и, наконец, поведением преследуемых по политическим мотивам в полицейских участках и тюрьмах, где от них получают покаянные показания и внедряют им привычки «правильного мышления».
Эмоциональное переживание вновь под действием наркотиков - это, возможно, слишком напыщенно звучащая фраза для обыденных явлений: когда мужчине надо избавиться от того, что его беспокоит, он, вероятно, выпьет крепких напитков в надежде, что они развяжут ему язык на некоторое время. С другой стороны, крепкие напитки применяют буржуи, журналисты и спецслужбы, чтобы выудить у людей, которым трудно хранить секреты, ценные признания. А после успехов на поле боя или футбольном поле многие лишенные красноречия победители употребляют алкоголь, чтобы разрядить свои подавленные эмоции социально приемлемым способом. «Истина - в вине». Эмоции также можно разрядить энергичными танцами. Англичане отметили заключение перемирия в 1918 году дикими истерическими плясками."
---
* Тем, кому не верится, что такое самоубийственное поведение на войне - не единичное, а скорее массовое явление, и отнюдь не "невроз", а закономерное разумное желание покончить с жизнью, превращенной в непрерывную пытку, советую прочесть хотя бы последние страницы романа Ричарда Олдингтона "Смерть героя".
А если говорить по большому счёту, то нынешний мир под властью буржуйской падали с затеваемыми ею ради сверхприбылей непрекращающимися войнами, а теперь ещё и с кошмаром фальшивой "пандемии ковид"- это нечто вроде древнеримского цирка, на арене которого массы доходяг-гладиаторов убивают друг друга, а на трибунах сидит зажравшаяся, растленная, изнеженная буржуйская "элита" - миллиардеры, политиканы, бюрократы и масс-медиасты, которая при виде всей этой гнусной садистской клоунады на арене гадко хихикает и отпускает гнусные шуточки по адресу того или иного погибающего доходяги.
Уже только поэтому срочно необходима мировая социалистическая революция, которая даст возможность сконструировать методами бихевиористской социальной инженерии новый, гуманный мир социализма с солидарными общественными и межличностными отношениями между равными на месте нынешнего омерзительного садизма и хаоса капиталистических антиобщественных отношений между озверелыми одиночками-индивидуалистами, а буржуйскую "элиту" вытащит из бункеров и отправит на кровавую арену цирка истреблять друг друга до последнего.
Однако это легче представить себе, чем сделать. Меня до сих пор поражает непробиваемая тупость оболваниваемых масс-медиями окружающих меня немцев, ненавидящих людей, но обожающих своих любимцев - не менее глупых "породистых" уродливых собачонок - мопсов, бульдожек и такс. Немцы почти поголовно послушно и на полном сурьёзе принимают как должное садистскую откровенно фальшивую клоунаду "пандемии ковид" с губительными "прививками", считая её чем-то реальным, естественным и не подлежащим ни малейшему сомнению... (Примечание behaviorist-socialist)
** Подчеркнутое мною место - сжатое описание открытого в 1930-е годы проф. Скиннером оперантного обусловливания - формирования актов поведения их последствиями (то есть подкреплением). А этим в сущности втихомолку отрицается рефлекторный характер поведения. Мы видим тут яркий пример того, как иные ученые (в том числе Саржент и Гордон) изобретают вновь и вновь велосипед (или его части) вместо того, чтобы позаботиться о расширении своего круга чтения и вообще интеллектуального кругозора. (Примечание behaviorist-socialist)
-
Комментариев нет:
Отправить комментарий