КУН: ГЕНРИК ГРОССМАН И ВОЗРОЖДЕНИЕ МАРКСИЗМА 09

 

"ГРОССМАН И ПОЛИТИКА В ГЕРМАНИИ

Как и миллионы других участников международного рабочего движения, Гроссман продолжал поддерживать зигзаги официального коммунизма даже после того, как Советское государство и Коминтерн стали инструментами, служащими интересам нового бюрократического капиталистического класса (номенклатуры), возникшего в результате дегенеративного перерождения послереволюционной России. Однако были и такие, кто отвергал сталинизацию Коминтерна и входящих в него партий. Среди аспирантов института (IfS) в конце 1920-х - начале 1930-х годов были брандлеристы (правые коммунисты, враждебно относившиеся к навязанной Коминтерну линии "Третьего периода"), троцкисты и "коммунисты за Советы" (которые отвергали любое участие в парламентских учреждениях и идею о том, что рабочий класс нуждается в революционной партии).

Хотя он иногда корректировал форму или тенденцию аргументов в своих публикациях, чтобы подогнать их под меняющуюся политическую линию Коминтерна, Гроссман не изменял своему фундаментальному пониманию марксистской теории. В отличие от коммунистических приспособленцев, он был готов и выступать с тезисами, противоречащими официальной партийной позиции, и указывать на слабые места в трудах Ленина. Он не был адептом сталинского культа Ленина. Он также не избегал политических контактов с революционерами вне коммунистического движения.

В своих письмах к коммунисту за Советы Полу Маттику Гроссман более откровенно выражал свои политические взгляды, чем в своих публикациях. Эти письма также показывают взаимоотношение между его политическими обязательствами и личными отношениями. В начале переписки Маттик выразил восхищение «Законом аккумуляции» и задал вопросы по экономической теории.

Но вскоре Маттик раскрыл свою антипарламентскую (или как её называл Ленин, "отзовистскую") позицию и пригласил Гроссмана сотрудничать в своей газете. Следующее письмо Гроссмана откровенно выражало как его готовность продолжать контакты с Маттиком, так и позицию по вопросам, по которым они расходились. Гроссман укорял его, что если он хочет быть полностью антипарламентским, то ему не следует издавать легальную газету, такую как «Chicagoer Arbeiter Zeitung». «Разница между нами - революционным движением, и парламентскими предателями заключается в том, что мы знаем, что так не будет продолжаться вечно. Придет время, когда правящие классы ликвидируют свободу печати и собраний. Мы готовы к этому и ответим нелегальной прессой и недозволенными митингами. В Германии за последние месяцы 73 коммунистических газеты были запрещены указом о чрезвычайном положении». Его отождествление с КПГ было очевидным. Гроссман подробно ответил на ряд экономических вопросов, которые поставил Маттик, а затем вежливо отказался сотрудничать в «Chicagoer Arbeiter Zeitung». Тем не менее их дружеская и казалось бы спорадическая переписка продолжалась даже после двух значительных сдвигов в политических взглядах Гроссмана, до тех пор, пока он не переехал в Соединенные Штаты в 1937 году.

(...)

Некоторые действия и труды Гроссмана свидетельствуют о противоречии между его преданностью СССР и его марксистским пониманием капитализма. Так, он отклонил приглашение работать в Московском университете из-за враждебности Варги к его теориям. Но одно дело защита СССР, а другое - экономическая теория. В своем эссе 1932 года по проблеме преобразования Гроссман признавал, что И. И. Рубин разделял его концепцию метода Маркса, что теории стоимости и цены производства относятся не к разным типам экономики, а к разным уровням анализа одной и той же капиталистической экономики. С другой стороны, Рубин не смог понять последствий преобразования (стоимостей в цены) для проблемы кризисов. Эти наблюдения были не просто дискуссией с коллегой. У них был политический подтекст. Задолго до публикации статьи Гроссмана советские власти запретили всякое публичное обсуждение теорий Рубина или «рубинизма». В 1931 году бывший бундовец Рубин был приговорен к пяти годам лишения свободы на показательном процессе над «меньшевиками». Гроссман, возможно, стал сталинистом, но таким, который имел оговорки по поводу ряда аспектов линии партии и не был готов следовать ей во всем.

Выезжая из из Франкфурта уже усталым, Гроссман разболелся, когда вернулся из изнурительной поездки в СССР. После выздоровления он читал курс лекций «Экономическое развитие Советского Союза (от военного коммунизма до второго пятилетнего плана)» в зимнем семестре 1932-33 годов. Его преисполнило энтузиазма всё увиденное в России, и этим был вызван его самый публичный политический поступок в Германии.

20 января 1933 года он выступил в защиту Советского Союза на публичном собрании двух тысяч человек во франкфуртском Саксофонзале, за десять дней до того, как Гитлер стал канцлером Германии. Ханнес Мейер, бывший руководитель Баухауза, рассказывал о своих впечатлениях, бывших результатом нескольких лет работы архитектором в СССР. В последующей дискуссии Ф. Ясперт, другой немецкий специалист, работавший в России, признавал, что там происходит что-то неподобающее. Также недавно вернувшийся из СССР, Гроссман, по его собственному мнению, «разоблачил ложь г-на Ясперса [так!], который в длинных статьях в «Frankfurter Zeitung» клеветал на Советский Союз». В газете Ясперт дал вполне правдоподобное описание уродливых реалий советского планирования.

Политические взгляды Гроссмана и спектр его интересов в начале 1930-х годов также ясно видны в его статьях в «Словаре» Эльстера - стандартный справочнике об экономических организациях и концепциях. Тогда как Хоркхеймер взял на себя обязанности Грюнберга как главы Института, Гроссман стал его самым важным интеллектуальным преемником. Грюнберг написал статьи о социализме, коммунизме и анархизме в более ранних изданиях «Словаря». После долгого перерыва было запланировано значительное расширение и редактирование четвертого издания, которое должно было выйти между 1931 и 1933 годами.

Когда Грюнберг заболел, его друг (Гроссман) взял на себя эту работу в 1930 году. Работа требовала большого объема исследований, занимала много времени и имела очень сжатые сроки исполнения. Энциклопедические знания и интересы, усвоенные Гроссманом на протяжении десятилетий, позволили ему делать ссылки на обширную литературу, включая первичные тексты. Он написал тринадцать биографических статей (самая длинная, объемом более чем трех страниц убористого шрифта, была о Ленине) и информативные критические статьи о анархизме, большевизме, Втором и Третьем Интернационал и развитии марксизма после смерти Маркса. Он также дополнил новыми данными и отредактировал статьи Грюнберга о христианском и религиозном социализме и социалистических партиях.

Несколько его курсов лекций в университете послужили полигоном для проверки работы Гроссмана над статьями «Словаря». Его преподавание «Истории социализма и анархизма» в летнем семестре 1931 г. и, возможно, «Теории и истории немецкого профсоюзного движения» в зимнем семестре 1931-32 гг. затрагивало темы статей, которые он писал для «Словаря». Лекции «Экономическая система Карла Маркса и ее последующее развитие в 1883-1933 гг.» в зимнем семестре 1932-33 гг. и его статья в «Словаре» на эту тему были основаны на курсе лекций, который он прочел в Свободном Польском Университете (WWP) в 1923 году.

Прочие статьи в этом стандартном немецком справочнике Эльстера в подавляющем большинстве были написаны консервативными и реакционными профессорами в черных, серых и синих тонах. А Гроссман дал читателям краткую и ясную информацию как о развитии рабочего движения, так и о марксистской теории, написанную яркими, но разными оттенками красного цвета.

Коммунистическая критика социал-демократии была очевидна в его статье о социал-демократических и коммунистических идеях и партиях, а также в нескольких биографических статьях. Гроссман обновил работу Грюнберга 1911 года о социалистических партиях, изучив события за это время в пятнадцати странах. Он строго придерживался своей договоренности с властями Польши о том, что не будет вмешиваться в польскую политику: в его статье анализировалась Румыния с ее гораздо более молодым и менее мощным рабочим движением, но не было упоминания о Польше.

Когда изложение истории многих национальных социал-демократических партий подходило к началу Первой мировой войны, бесстрастный стиль Грюнберга сменился более эмоциональной партийностью. Например, Гроссман писал, что австрийская социал-демократия, «равно как и германская социал-демократическая партия, всегда была готова проводить политику компромисса с буржуазной реакцией и смирения перед ней. Это противоречие между радикализмом на словах и практикой оппортунизма наиболее отчетливо проявилось в речи Отто Бауэра, ведущего интеллектуала австрийской социал-демократии, на последнем Конгрессе Второго Интернационала в Вене (1931 г.)» На этот комментарий его также вдохновила особая враждебность к Бауэру как теоретику-экономисту и особенно перед войной ставшему апологетом национализма в австрийской социал-демократической партии.

В своей оценке позиции австрийской социал-демократии по национальному вопросу Гроссман критически пересмотрел взгляды, которые он выражал сам, будучи лидером Еврейской социал-демократической партии Галиции. Теперь он утверждал, что «национальная программа, принятая в Брно (1899 г.), перенесла яростные национальные конфликты из лагеря буржуазии в рабочее движение». В статье о большевизме без комментариев пересказана критика Лениным требования Бунда о том, чтобы Российская социал-демократическая рабочая партия приняла федеративную структуру.

Юджин Дебс, Жан Жорес и Сорель пользовались симпатей Гроссмана из-за их преданности классовой борьбе и классовым принципам. Его оценка Жореса, к которому он сохранил слабость с тех пор, как посетил Париж перед Первой мировой войной, контрастировала с повторявшей Ленина стандартной коммунистической оценкой этого французского социалиста как всего лишь реформиста. Симпатии Гроссмана также были очевидны, когда он писал о развитии международного коммунистического движения. Статья о Ленине была ярким и убедительным очерком не только политической деятельности этого русского революционера, но и его вклада в марксистскую теорию по вопросам о политической организации, роли рабочих Советов в революции и революционной тактике.

В своем изложении истории партии большевиков Гроссман не только не поддался растущему культу личности в России, но и вовсе не упоминал Сталина. Он также не повторял ложь о том, что Троцкий якобы не играл никакой роли в русской революции, и не унизился до истерической клеветы на этого революционера-изгнанника, которая тогда была характерна для советской историографии. Его статья о социалистических и коммунистических партиях даже содержала цитату Троцкого о политике Австрии. Но в отношении как тогдашней внутренней политики в России, так и роли Коминтерна Гроссман полностью принял официальную коммунистическую линию. Статья о большевизме содержала некритическое описание чудес коллективизации и первой пятилетки, а также ортодоксальную сталинскую критику отношения Троцкого к индустриализации.*

Симпатизирующее отношение к коммунизму в конформистском ("политически корректном") справочнике было небывалым явлением. Поэтому неудивительно, как позже вспоминал Гроссман, что лидеры КПГ были благодарны «за мою статью «Большевизм», так как я столь эффективно поддержал дело (коммунизма) в таком месте». В его статье о Третьем Интернационале программа, принятая на его Шестом Конгрессе в 1928 году, когда Сталин упрочил свою власть над Россией и Коминтерном, названа «одним из самых значительных документов в истории современного рабочего движения, обобщающим все знания и опыт революционной борьбы пролетариата».

Самой важной статьёй Гроссмана в «Словаре» Эльстера был его обзор марксизма после Маркса. Он «работал по 15-18 часов в день в течение 6 недель, чтобы закончить статью» перед отъездом в своё путешествие по Советскому Союзу. До появления в «Словаре» эта статья была опубликована отдельно в виде брошюры «Пятьдесят лет борьбы за марксизм 1883-1932 гг.». Это была публикация гораздо большего объёма, чем статьи, которыми Гроссман отметил сороковую годовщину смерти Маркса. Его друг, коммунист и профессор Йошитаро Хирано, перевел и снабдил предисловием эту статью для японской публики в 1933 году.

Повторяя позицию Ленина, это исследование указало материальную основу реформизма в возникновении рабочей аристократии, подкупленной империализмом на награбленное им. Затем в нем описывается критика Маркса Бернштейном и влияние неокантианского этического социализма на социал-демократическое движение. Последующая оценка вклада Люксембург в борьбу против ревизионизма была очень положительной. В статье также рассматривалась теория реформизма во время (1-й мировой) войны, в частности, отношение Карла Реннера к государству, и резюмировалась более ранняя критика Гроссманом неогармонистских экономических теорий Гильфердинга, Бауэра и Каутского.

После сведения счетов с социал-демократическим ревизионизмом до и после Первой мировой войны, «Развитие марксизма после Маркса» обрисовало в общих чертах возрождение революционного марксизма, начиная с очерка развития исторического материализма с конца 1880-х годов. Перечисляя марксистские позиции по широкому кругу тем, он включил свою собственную работу о торговой политике Австрии, истоках официальной статистики в Австрии и Варшавском герцогстве, поскольку они проливали свет на переход от феодального к современному государству восемнадцатом веке. Также были представлены исследование Китая Виттфогелем (1931 год) и «Новая концепция идеологии?» Хоркхеймера. В статье особенно расхваливалась «История и классовое сознание» Лукача, хотя она не одобрялась Коминтерна и от неё отрекся сам автор. В этом обзоре Гроссмана Сталин вообще не упоминался - вещь немыслимая при советском или официальном коммунистическом подходе к этой теме, учитывая масштабы культа личности Сталина к 1932 году.

Разделы статьи, посвященные проблемам империализма, войны и краха капитализма, включали в себе обстоятельное повторение аргументации Гроссмана в «Законе аккумуляции». Он противопоставил свой собственный взгляд на кризисы и крах капитализма, проистекающие из тенденции к падению нормы прибыли, общим рассуждениям Бухарина, муссированию внимания проблемами сбыта у Люксембург и других (без упоминания Варги) и школе диспропорциональности, водущей начало от Туган-Барановского.

Он объяснял, что при высоких уровнях аккумуляции капитала, даже если абсолютная масса прибавочной стоимости все еще растет, снижение относительной массы прибавочной стоимости в конечном итоге достигает той точки, когда для того, чтобы продолжать аккумуляцию постоянного капитала, капиталистам придется сократить свои расходы на переменный капитал или собственное потребление. Это вызовет острую классовую борьбу. Если хозяева в целом преуспеют в этом, то рабочая сила не сможет полностью воспроизводиться, то есть рабочий класс будет получать меньше, чем стоимость его рабочей силы. Если же рабочие сохранят свой жизненный уровень, то скорость аккумуляции замедлится, а технологическое развитие остановится. Поскольку аккумуляция принимает форму инвестиций в конкретные потребительные стоимости, то в конечном итоге станет невозможным инвестировать то сравнительно небольшое количество дополнительной прибавочной стоимости, производимой в условиях снижения нормы прибыли.

Противодействующие тенденции могут временно компенсировать снижение нормы прибыли и смягчать кризисы, чтобы они не привели к полному экономическому краху. Но их противодействие становится все слабее и слабее. «Если кризис для него [Гроссмана] - это тенденция к краху, которая ещё не развилась полностью, то крах капитализма - не что иное, как кризис, не ограниченный противодействующими тенденциями». Гроссман продолжал подчеркивать явно в ответ на критику его книги, что:

«для пролетариата этот факт никак не должен быть вопросом фаталистической политики выжидания, то есть «автоматического» краха без активной борьбы. Старые режимы никогда не «падают» сами по себе, даже в периоды кризиса, если их буквально не «свергают». (Ленин) Смысл марксистской теории краха (капитализма) состоит согласно Гроссману в том, что необходимо отвергать волюнтаризм и путчизм, которые считают революцию возможной в любой момент и зависимой лишь от субъективного желания революционеров, без анализа того, является ли ситуация объективно революционной. Значение марксистской теории краха (капитализма) в том, что революционная борьба пролетариата обретает самый сильный импульс только тогда, когда существующая система объективно поколеблена. Это, в то же время, создает условия для успешного преодоления сопротивления господствующих классов». (Продолжение следует)

.

---

* О позиции Троцкого (и пьяных шатаниях "генеральной линии" мелкобуржуазного ренегата сталина) по вопросу индустриализации смотри нижеследующую запись "ТРОЦКИЙ О СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ ИНДУСТРИАЛИЗАЦИИ" - выдержку из главы 2 книги Троцкого "Преданная революция", выделение мест подчеркиванием сделано мною. (Примечание behaviorist-socialist)

.