В Лондоне работа Гроссмана была сосредоточена на вопросах экономики. Какое-то время, в 1936 году, он был «полностью поглощен «деньгами», то есть литературой о деньгах». Но до октября 1936 года он написал лишь четыре страницы о взаимосвязи между экономическим кризисом и фашизмом, а также о неэффективности политики, подобной политике правительства Народного фронта Леона Блюма во Франции, загипнотизированного теориями недостаточного потребления. Результатом стало очень конкретное объяснение последнего развития событий, основанное на его собственной теории экономических кризисов.
«Как можно преодолеть кризис? Никоим образом при помощи резкого увеличения покупательной способности потребителей, после чего якобы начнется бум. В действительности мы видим нечто совершенно иное: делаются сотни попыток - как частными, так и общегосударственными силами, для восстановления прибыльности, то есть для увеличения разницы между затратами и ценами ... (Один из способов сделать это -) уменьшить капитальные издержки на машины, сырье, снизить процентные ставки, снизить налоги, сократить социальные расходы - а главное: снизить зарплаты!
Другой способ - повысить цены при помощи продажи в кредит, уничтожения части товарной массы или сокращения производства ...
Оба способа часто используются совместно. Медленность восстановления (прибыльности производства) подтверждает мою теорию о том, что продолжительность кризиса невозможно предсказать и рассчитать, не говоря уже о продолжительности бума! ... Это зависит от того, насколько быстро или медленно предприниматели понимают, где можно ввести усовершенствования, от реакции правительства (снижения ставок процентов и налогов), от силы сопротивления организованных трудящихся снижениям заработной платы, от силы картелей в деле снижения цен на машины и сырье и т. д. Если [трудящиеся] упорно защищаются, они замедляют сокращение заработной платы и, тем самым, восстановление прибыльности предприятий.
... Именно в этих развитых странах с сильными рабочими организациями фашизм приходит на помощь капитализму.
... В этом и состоит роль немецкого фашизма. Заработная плата, которая (в Германии) составляла 44 миллиарда марок в 1928 году, упала (при примерно таком же количестве работающих по найму) до 31 миллиарда в 1935 году, то есть на 13 миллиардов, или на 30%. Если учесть рост цен на продукты питания, одежду и т. д., реальная заработная плата упала еще больше, примерно на 35-40%. И именно по этой причине выросла прибыльность... соответственно, и кризис был преодолен!
Те, кто хотят увеличения покупательной способности рабочих (при капитализме), видят не реальный мир и его причинно-следственные связи, а витают в мире утопических «требований», которые полностью исключают понимание фашизма и всей его политики спасения капитализма.
(Они воображают, что) кризис капитализма надо преодолевать на основе капитализма, требуя некапиталистических методов распределения (доходов)! И поучают капиталистов, что, снижая заработную плату, они якобы ошибочно понимают собственные интересы. Им дают совет повысить зарплаты - якобы в их же интересах!
Но «глупые» капиталисты не обращают внимания на этот совет. Они стремятся преодолеть кризис урезанием заработной платы, и, если им это удаётся, то пропорционально восстанавливается прибыльность и, следовательно, способность капиталистического предприятия функционировать».
Стимулирование экономики в США, Англии и Германии, как позже указывал Гроссман Хоркхеймеру, начиналось не с повышения покупательной способности рабочего класса, а наоборот, с откровенного или замаскированного снижения уровня заработной платы. Согласно теории недостаточного потребления, усвоенной премьер-министром Блюмом, повышение заработной платы и сокращение рабочего времени, достигнутые французскими рабочими при поддержке правительства, должны были стимулировать экономику. Но фактически эта политика «привела к инфляции и неконкурентоспособности французской промышленности. Короче говоря, к провалу стимуляции экономики. Ему пришлось отменить повышения заработной платы. Поскольку это было невозможно, он прибег к девальвации, чтобы замаскированно решить проблему понижения уровня заработной платы. ... Я считаю, что необходим полный отказ от теории недостаточного потребления!" В марте 1937 года Блюм объявил остановку всей своей программы реформ, а 22 июня его правительство подало в отставку. По мнению Гроссмана, «эксперимент Блюма» продемонстрировал, что «теория, в конце концов, должна быть не идеалистической фантазией, а основанной на опыте! Фактически этот эксперимент доказывает, что теория покупательной способности, то есть доктрина недостаточного потребления, потерпела скандальнейшее банкротство".
Гроссман не стал развивать эти идеи дальше, потому что он не мог их нигде опубликовать, учитывая то, что (журнал института -) ZfS (Zeitschrift für Sozialforschung), «теперь имеет преимущественно социологическое, а не экономическое» содержание. Однако другой его экономический проект вырос в серьезное исследование. Хоркхеймер предложил (Гроссману) использовать методологическую часть его работы о кризисах для публикации статьи в номере журнала за 1937 год. Но Гроссман, который уже отметил предыдущую круглую годовщину публикации первого тома «Капитала», предложил отметить семидесятилетие этой книги длинным и оригинальным исследованием, которое бы доказало, что Маркс не усовершенствовал, а произвел полную революцию в классической политической экономии, и выявило бы новые черты, которые отличали работу Маркса от работ его предшественников и последователей.
При написании этой статьи Гроссман использовал исследования, которые он уже провел (самое позднее) до 1926 года, и подготовительные материалы курса лекций, прочитанного в 1928 году и посвященного отношениям между Марксом и Рикардо, а также свои собственные опубликованные исследования. Несмотря на свои опасения относительно возможно слишком большого объема статьи и пожелание того, чтобы отношения между Маркса и его последователями не рассматривались, Хоркхеймер решительно одобрил это предложение. Такой ответ вряд ли был неожиданным, поскольку, зная или не зная этого, Гроссман развивал и радикализировал темы, которые Хоркхеймер затрагивал в письме годом ранее и в статье «О проблеме истины».
Это письмо содержало длинное резюме статьи, противопоставляющей традиционную и диалектическую логику. Примером, который использовал Хоркхеймер, было включение Марксом категорий классической экономики в новую теоретическую структуру, которая противоречила статической теории, в которой они возникли. В резюме отмечалось, что у Маркса «конкретные тенденции, ведущие к упадку (капитализма), выводятся из «первичных» простых и общих понятий в замкнутой логической структуре». Это, в свою очередь, отражало взгляды Гроссмана на метод Маркса. Ни Хоркхеймер на Гроссмана, ни Гроссман на Хоркхеймера не оказал значительного влияния. Но в середине 1930-х годов их отношения были не просто взаимной поддержкой; их обмен мнениями был плодотворным для обеих сторон.
Однако между политическими взглядами и темпераментами Гроссмана и Хоркхеймера были большие и всё возрастающие различия. Так, будучи старым боевитым марксистом, он рекомендовал Хоркхеймеру издать сборник его статей из ZfS в виде книги, чтобы его работы стали доступны более широкому кругу читателей. Ведь журнал к сожалению был малодоступен. Он подбивал директора института на более активное практическое участие в политике: «В самом деле, с точки зрения активиста, вы должны быть заинтересованы в контакте с широкими слоями молодежи. Никогда не следует забывать, что победа картезианства не была достигнута просто силой чистой мысли, а была внесена в университет кулаками и дубинками голландских студентов, которые ответили на грубую силу схоластики такой же силой своих кулаков!»
Эта склонность к практической полемике была очевидна в опубликованных работах самого Гроссмана с времен его деятельности в JSDP (социал-демократической еврейской партии Галиции). Но его привычка прямого, откровенного и даже грубого участия в политических и интеллектуальных дебатах совершенно не соответствовала пониманию Хоркхеймером общественного профиля института (IfS). Как директор, он не хотел вызывать вражду, особенно в США, слишком открыто заявляя о марксистских симпатиях. В последующие годы хлопоты Хоркхеймера о сохранении внешней респектабельности усилились, а его политические взгляды изменились. Когда в конце 1938 года философ-марксист Эрнст Блох пытался получить должность в институте в Нью-Йорке, «Хоркхеймер совершенно открыто заявил, что политические взгляды Блоха слишком коммунистические, чтобы его назначение на должность было возможным».
Упоминание Гроссманом «кулаков и дубинок голландских студентов» также намекало на его озабоченность вопросом, на который Хоркхеймер отвечал довольно уклончиво. В его статье «Последняя атака на метафизику» упоминалось, что наука отказалась от религиозных концепций в начале семнадцатого века, но не объяснялось, как и почему это произошло. А ведь это, как подчеркивал Гроссман, было делом как физической, так и интеллектуальной борьбы. Те же проблемы возникли и в отношении современной революционной стратегии. Хоркхеймер объяснял происхождение «диалектической теории общества» - его кодового названия марксизма - из «воли к более гуманному существованию», при котором возможна «высшая спонтанность».
А Гроссман, ссылаясь на марксистское изложение исторического материализма в предисловии и постскриптуме к «Капиталу», настаивал на том, что законы капиталистического производства не столько определяются человеческими желаниями, сознанием и взглядами, сколько определяют их. «Я очень хорошо знаю, что эти предложения не противоречат активизму. Но именно поэтому эта проблема должна рассматриваться в статьях, подобных вашей». Гроссман указывал на «Экономические и философские рукописи» Маркса 1844 года, незадолго до того опубликованные впервые, как на подтверждение тезиса о том, что люди только при социализме смогут осуществить свое специфическое бытие и реализовать свои возможности как биологического вида. В течение предыстории человечества, до достижения социализма, условия производства отчуждают людей от их сущности и их способностей: капитализм уродует их развитие. Структура общества подчиняет сознательное принятие решений экономическим законам.
Гроссман хотел, чтобы Хоркхеймер дал подробное описание того, как люди смогут сознательно формировать общество*, учитывая то, что логика аккумуляции капитала, очевидно, это исключает. Для Гроссмана, с его опытом работы в организациях рабочего класса и знанием экономической теории, два элемента в таком объяснении были очевидны: классовая борьба и экономический кризис. Но неопределенность «воли к более гуманному существованию» Хоркхеймера сигнализировала, что он удалялся от марксизма. В приписке к своему письму Гроссман написал: «Мне было бы очень приятно услышать ваше мнение по этому поводу». Хоркхеймер на это не ответил.
Живя в Париже и Лондоне, Гроссман серьезно выполнял другие свои обязанности в институте (IfS), поддерживая сотрудничество контактами с Хоркхеймером, Левенталем и Поллоком. Он держал Хоркхеймера в курсе событий, влияющих на IfS и его репутацию, высылая статьи и рецензии, вырезанные из газет. В 1933 году он попросил Пола Маттика наладить контакты между американским философом-марксистом Сидни Хук и Хоркхеймером.
Особенно благодаря своей дружеской переписке с редактором ZfS Лео Левенталем, Гроссман способствовал публикации журнала. Он обращался к Койре по поводу написания им статьи, комментировал рукописи, присылаемые Маттиком, Эмилем Грюнбергом (сыном Карла), Максом Биром и Вальтером Брауэром, и предлагал книги, которые стоило бы рецензировать. По меньшей мере первоначально Гроссман способствовал публикации в журнале обзоров Маттика.
В интеллектуальных вопросах Гроссман был безжалостно откровенен со своими друзьями. Статья, которую Брауэр послал в журнал, была, по его словам, «никчемной», как он сам сказал Брауэру. Когда Левенталь попросил прокомментировать черновик своей собственной рецензии на книгу об историческом значении изобретения конской сбруи, Гроссман заметил, что его коллега писал на тему, которую «вы не освоили», и поверив в нелепый тезис. Чтобы подчеркнуть эту мысль, в следующем письме Гроссман объяснил разницу между марксизмом и технологическим детерминизмом. Однако опубликованная рецензия не свидетельствует о том, что Левенталь согласился с этим несколько жестоким ответом.
Гроссман также делал замечания по поводу ряда статей после их публикации в журнале. Он хвалил многие работы Хоркхеймера, но очень критически отнесся к статье некоего "Гектора Ротвейлера" о джазе. Этот цепной пёс вызвышенной культуры отвергал джаз как капиталистический товар, подкрепляющий отчуждение и подчинение личности коллективу. «Должен признаться, - писал Гроссман, - что статья Ротвейлера (которого я не знаю) кажется полностью ошибочной. Слишком много неинтересных технических замечаний, за которыми почти нет социологического анализа. Мы все знаем, что джаз не пришел из Африки, а был выработан в метрополиях капитализма». Этим подразумевалось, что без серьезного обсуждения социальной истории и современного контекста джаза сочетание анализа его музыкальных характеристик и абстрактных комментариев о его товарной форме вряд ли может быть основой для серьезных выводов.
В ответ Гроссману Хоркхеймер решительно защищал эту статью и конфиденциально сообщил, что автором был Тедди Визенгрунд (Теодор Адорно). Гроссман обладал определенной компетентностью в этой области. Конечно, у него не было профессионального музыкального образования Адорно, но классическая музыка была одной из радостей его жизни. Он дипломатично повторил свою позицию в ответе Хоркхеймеру: «Доктор Шен, его жена и Матиас Зайбер недавно посетили меня». Этим он намекал Хоркхеймеру, что не он один раскритиковал статью о джазе. Эрнст Шен был не только зам. директора по культуре на Радио Юго-Западной Германии, но и музыкантом. Матиас Зайбер, венгерский виолончелист и композитор, преподавал прославленный курс лекций о теории и практике джаза в консерватории Хоха во Франкфурте.
Для Гроссмана работа, досуг и политика были взаимосвязаны. Бестселлер «Унесенные ветром» был связан с его исследованием рабства. Он писал Хоркхеймеру, что автор, Маргарет Митчелл,
"знает среду рабовладельцев и владельцев плантаций и правильно изобразила то, что поражение в войне против янки означало настоящую социальную революцию для владельцев плантаций. Но что она изображает совершенно ложно, так это положение негров. Она изображает лишь негров - домашнюю прислугу, да и тут тоже (хотя положение этих негров было лучше) она чересчур идеализировала. Рабство деморализовало не только порабощенных, но и их хозяев. Оно было не таким "миленьким", как этого хотелось бы Митчелл. Нередко, когда приезжал гость, ему с пожеланием «спокойной ночи» хозяева предлагали не только свечу, но и, в знак гостеприимства, еще и привлекательную рабыню ... Но главным в этой проблеме были не домашние рабы, а рабы на плантациях. У Митчелл нет ни единого слова о них, а только "корректное" упоминание, когда рабы - домашние слуги отказались работать на плантациях, потому что они не были «полевыми работниками» ...
А представьте себе добычу рабов: работорговлю и контрабанду рабов со всеми их ужасами. И наконец - разведение рабов. Существовали рабовладельческие заведения, где рабов разводили так, как теперь на фермах разводят свиней или лошадей. Душечка Митчелл ни слова об этом не проронила.
Не говорю уже о специфической морали, которую миссис Митчелл оправдывает: застрелить бродягу-мародера только потому, что он хотел украсть. Естественно, капитан Батлер немедленно дает ей (главной героине) отпущение грехов. Ведь у Скарлетт не было другой альтернативы!
Там, где речь идет о поддержании привилегированного социального положения плантаторов, оправдана любая жестокость, чтобы избежать деклассирования!
... Книга интересная, местами захватывающая - но культурной ценности не имеет».
В следующем году интерес Гроссмана к рабству проявился несколько иначе - в рецензии на незадолго до того опубликованный сборник работ Маркса и Энгельса о гражданской войне в США. Он дал ясный обзор их анализа этого конфликта, подчеркивая, что, хотя он решал и другие проблемы, его основной причиной была несовместимость производственных отношений, основанных на рабстве и на наёмном труде.
Хотя ему удалось продолжать экономические исследования и найти небольшой круг друзей в Лондоне, Гроссман был рад осенью 1937 года получить приглашение Хоркхеймера приехать в Нью-Йорк. Он планировал посетить США в октябре, первоначально по туристической визе. «Мне незачем уверять вас, с каким нетерпением я жду этого, причём не только по объективным причинам, но и надеюсь получить значительный стимул для своей работы благодаря нашим дискуссиям». После поначалу хорошего приема, он разочаровался в Англии. Еще в ноябре 1936 года он согласился с тем, что в Англии «нет искусства (ни живописи, ни архитектуры, ни музыки)», и возможно, что по этой причине он уехал на летний отдых в Нидерланды. Его ироничное чувство юмора стало явным, когда он позже написал: «Английский менталитет - я давно не видел ничего столь узколобого - долгое время невозможно выносить ... Небольшая клика консерваторов умеет навязывать свои манеры, образ жизни и мысли огромной массе народа. Единственное желание каждого - лишь бы быть "джентльменом", и он становится таковым, надевая по воскресеньям белые фланелевые брюки, играя в теннис и произнося только короткие отрывистые слова, а по возможности сохраняя молчание. Это - кладбищенская тишина!»
---
* Смотри предыдущую запись ниже (примечание behaviorist-socialist).
.
Комментариев нет:
Отправить комментарий