БАРО "АЛЬТЕРНАТИВА" - 9

Следующий отрывок ясно показывает полную непригодность "марксизма-ленинизма" для строительства социализма, так как он имеет в качестве инструментов лишь насилие и промывку мозгов народа пропагандой и лицемерными лозунгами. Бесславный конец советской системы в результате её предательства "авангардом рабочего класса" (руководством КПСС), а вернее - господствующей сталинско-брежневской бюрократией (партийной номенклатурой), свидетельствует, что строительство социалистического общества невозможно без применения науки о поведении - радикального бихевиоризма и бихевиористской социальной технологии управления оперантным (т.е. добровольным, "разумным", целенаправленным, адекватным) поведением и создания социалистических межличностных и общественных отношений как единой системы оперантных альтернативных (гуманных и равноправных, не иерархических) взаимозависимостей всех членов общества.

Подчеркивания сделаны автором. Мои краткие примечания в тексте - (в скобках курсивом).

*  *  *

Рудольф Баро:

"Когда в 1926 году объединенная левая оппозиция бросила вызов сталинско-бухаринскому большинству в партийном руководстве (на самом деле - сталинской бюрократии партийных аппаратчиков), Политбюро Итальянской коммунистической партии обратилось с письмом-"увещеванием" в ЦК ВКП(б), реально главным образом против Троцкого и (переметнувшихся к нему от сталина) Зиновьева и Каменева, в которой проблема рабочего класса в Советской России сводилась к одному знаменателю так:

«Товарищи, никогда в истории не случалось, чтобы правящий класс в целом имел более низкий уровень жизни, чем отдельные элементы подвластного и подавленного класса (буржуазии). Это небывалое противоречие - судьба (???), уготованная историей пролетариату; в этом противоречии и заключаются основные опасности для диктатуры пролетариата, особенно в странах, где капитализм еще не стал большой силой и еще не смог (капиталистически) унифицировать производительные силы. Из этого противоречия... возникают корпоративный дух и отслоение рабочей аристократии (???). А ведь пролетариат не может быть правящим классом, если он не устранит это противоречие, отказавшись от своих корпоративных (??? - классовых!) интересов, если он не сможет сохранить свою гегемонию и свою диктатуру, если он не принесет свои непосредственные интересы в жертву общим (???) интересам. В этой области, конечно, легко заниматься демагогией и легко указывать на отрицательные стороны противоречия: "Кто имеет в своем распоряжении все земные блага - ты ли, голодающий и плохо одетый рабочий, или же наряженный в меха НЭПман?" ...В этой области демагогия проста и трудно воздержаться от нее, если вопрос ставят в духе корпоративных (классовых) интересов, а не в духе ленинизма, т. е. учения о гегемонии пролетариата, исторически находящегося в таком-то и таком-то особом положении» (Gramsci, Philosophie der Praxis - Грамши, Философия практики - Frankfurt a. M., 1967, стр. 124 и след). (Демагог тут не кто иной, как Грамши, пославший коммунистам России из "прекрасного далека" Италии свои лицемерные нравоучения в поддержку примитивного уголовника и политического авантюриста сталина и купеческого сынка Бухарина).

Это - мощный аргумент, неопровержимый в рамках ленинской (и предательской "социал-демократической") традиции. Но как быть, если рабочий класс ведёт себя «неразумно» и если конфликт между лидерами отражает лишь то, что связь между авангардом и классом уже грозит разорваться? Что, если рабочий класс в целом не является этой «небесной сотней», если он не может подчинить свою жизнь этой посюсторонней (т.е. не загробной) трансцендентности? Политбюро итальянской КП заявляет, что тогда диктатура (рабочего класса) не может существовать. Или надо попытаться заставить его отказаться от своих корпоративных (классовых!) интересов и для этого установить диктатуру пролетариата внутри (т.е. против) пролетариата. Чтобы оставаться конкретным, нужно учитывать, что предстоящая индустриализация должна будет привести к увеличению в четыре раза числа рабочих за счет миллионов тёмной деревенщины, что ставит на повестку дня временное насилование их всех, не привыкших к производственной дисциплине. Как в таких условиях можно подавить корпоративный дух (если не путем политической манипуляции новых рабочих масс)? Как надо устроить отношения между авангардом и пролетариатом? (?!?!?)

Теоретически механизм диктатуры пролетариата, как его описал Ленин для западноевропейских коммунистов, в частности в апреле/мае 1920 г. (LW, т. 31, стр. 31 и след.), совершенно ясен. Ленин говорит там о партии как системе управления массами. В наши дни модно возмущаться по поводу «механистических» воззрений Ленина. Но если рассмотреть детально, то это окажется бессмысленно, даже если в других местах (у Ленина) профсоюзы фигурируют даже в роли «шестеренки». Ленин выражался образно, чтобы его поняли. Его понимание роли профсоюзов включает в себя вторую «шестеренку» в обратном направлении, а именно как защиты рабочих от их (???) государства как аппарата. В этой функции есть место для корпоративных интересов пролетариата. В резолюции о профсоюзах на XI съезде ВКП(б) в 1922 г. по вопросу условий труда и быта откровенно признавался определённый «конфликт между интересами массы рабочих и высшими директорами государственных предприятий или более вышестоящими органами». Этот противоречие интересов вызвано коммерциализацией процесса производства, введением хозяйственных расчетов при «концентрации всей полноты власти в руках управленцев» (LW, т. 33, стр. 170 и след.). Профсоюзы должны умело сочетать борьбу за увеличение производительности (т.е. интенсивности!) труда с защитой интересов рабочих от бюрократического произвола. В 1920 году Ленин объяснял функционирование диктатуры пролетариата следующим недвусмысленным и наглядным образом:

«Фактически все руководящие органы подавляющего большинства объединений и в первую очередь, конечно, центральные правления или администрации всех профсоюзов по всей России... состоят из коммунистов и выполняют все директивы партии. Итак, в общем и целом мы имеем формально не коммунистический, эластичный и относительно всеобщий, чрезвычайно мощный пролетарский аппарат, посредством которого партия тесно связана с классом и массами и посредством которого под руководством партии осуществляется диктатура класса» (LW, т. 31, с. 33). Поскольку рабочий класс вообще не может быть однородным и будучи «мешком картошки» не может управлять, то само собой разумеется необходимость такой организации его (пролетариата) политической жизни как правящего класса. Кстати, старая немецкая социал-демократия организовала свое влияние (на "массы") по существу таким же образом. Концепция Ленина не имеет ни малейшего отрыва (от этого) при условии принятия господства рабочего класса в данных условиях как реальности. (Ничего себе "реальность", которая абсолютно иллюзорна!).

Однако если в наше время защищать нашу государственную машину, опираясь на эту концепцию, то это - мошенничество. Нам внушают как само собой разумееющееся, что наша система функционирует в соответствии с этой ленинской концепцией, чтобы прикрыть её фундаментальную наготу. Насколько партийный аппарат политически (а не только в механическом администрировании) связывает партию с классом и массами, настолько мы имеем «диктатуру (рабочего) класса». А насколько это не так, то у нас «диктатура над народом и над рабочим классом». И чем определяется это соотношение, которое, конечно, всегда приводит к качественно определенным отношениям, а не к эфемерому «отчасти так -отчасти этак»? Возьмём быка за рога: чем определяется отрицательный результат? А удалением, выходом большинства рабочих из «аппарата», который от этого становится аппаратом в обычном понимании. От ленинского живого механизма (? - организма) остался бюрократический скелет. Пролетарский элемент исчезает и из социальных отношений. Государственный служащий - карьерист, даже если он пролетарского происхождения, который побеждает, если не за месяцы, то за годы. Рабочий класс делается подданным.

В начале лета 1920 года Ленин представил свою концепцию западноевропейским коммунистам как проверенную на опыте, о чём, мол, можно спросить «любого большевика». Однако в декабре 1920 г. в Советской России вспыхнула дискуссия о профсоюзах, предпосылкой которой было пассивное сопротивление трудящихся масс. Её начал Троцкий из-за непонимания этого факта и желания «перетрясти» сам политически и административно плохо функционирующий профсоюзный аппарат, то есть заменить его верхушку более подходящими кадрами. И даже Ленин поначалу отказывался признать, что начавшаяся дискуссия была чем-то большим, чем никчемными пререканиями между партийными интеллектуалами. Но вскоре оказалось, что дискуссия о профсоюзах стала внутрипартийным симптомом реакции рабочих на кризис, последовавший за гражданской войной. Это был период восстания в Кронштадте, и на следующем Х съезде партии возникла необходимость борьбы за единство авангарда. В этой дискуссии полемика привела к определенному сдвигу акцентов в трактовке Лениным отношений между партией и рабочим классом, то есть он был вынужден подчеркнуть отрицательный аспект, разногласия между авангардом и классом, потому что демократия снизу становилась опасной и содержала враждебное влияние.

Сперва Ленин огорченно признал, что диктатура пролетариата «не может быть осуществлена ​​через организацию, целиком охватывающую всех промышленных рабочих». Впервые делается акцент на разделении труда при осуществлении власти. «Оказывается, что партия, так сказать, вбирает в себя авангард пролетариата и этот авангард осуществляет диктатуру пролетариата» (LW, т. 32, стр. 2 и след.) Потому что: «А умеет ли каждый рабочий управлять государством?» (LW, т. 32, стр. 47). Центральное управление государством – «это громадная машина»! (LW, т. 32, стр. 52). «У нас нет иной опоры, кроме миллионов пролетариев, непросвещенных, большей частью невежественных, неразвитых, необразованных, но которые, как пролетарии, следуют за своей партией» (LW, т. 32, стр. 43). Их место - в профсоюзах как школе коммунизма и управления. «Если они проведут эти годы в школе, они научатся, но это происходит медленно. Мы даже не ликвидировали неграмотность» (LW, т. 32, стр. 48). «Чтобы управлять, нужна армия закаленных революционеров», а именно «большевиков, прошедших двадцатилетнюю партийную школу» (LW, т. 32, стр. 48). Чтобы позже дать всему классу непосредственный доступ к государственному и хозяйственному управлению, «требуется образование» (LW, т. 32, стр. 51).

Однако реальная трудность заключалась не столько в профессиональной, сколько в политической образованности, по крайней мере в интересующем нас контексте. Если спектр политических взглядов рабочего класса в какой-то момент разрывается, то возникает конфликт, а не неразрывное влияние. Если желают преодолеть разрыв, не изменяя фундаментального курса (что вообще было невозможно), то тогда отпадают, по крайней мере на практике, политическое управление (сверху) и политическая обратная связь снизу вверх как активные функции. Тогда диктатура пролетариата реализуется - формально описываемая всё так же, как делалось в мае 1920 года, - как иерархические отношения между воспитателями и воспитанниками, в которых профсоюзы выступают в качестве устройства передачи учения рабочему классу, а рабочие в свою очередь - крестьянству, этому абсолютно «невежественному классу». Очень быстро исчезает то, что «воспитатель сам должен быть воспитан», и общество разделяется «на две части, одна из которых возвышается над другой», как выразился Маркс в тезисах о Фейербахе.

У трудящихся осталась возможность контроля за отдельными низшими чиновниками, но не над всей их корпорацией, т. е. над партией. Только сама партия могла себя воспитывать и контролировать. В полемике Ленин охарактеризовал её теперь положительно, причём подобно тому, что Бакунин предсказал отрицательно, споря с Марксом: как орден современных «посвященных»: «Более двадцати лет мы доказывали рабочим делами, а не словами, что партия - это нечто особенное, что ей нужны политически сознательные люди, готовые жертвовать собой, что она делает ошибки, но исправляет их, что она руководит и отбирает людей, которые знают, какой путь нам ещё предстоит пройти, какие препятствия нам еще предстоит преодолеть» (LW., т. 32, стр. 47). Это, несомненно, напоминает самолюбование искушенного жречества древности; здесь - начало более поздней партийной метафизики и мистицизма. Но это - не высмеянные Марксом фантазии (Бакунина), а выражение новой общественной формации in statu nascendi (в стадии зарождения).

Ленин особенно решительно отвергал всякие нападки на политику назначений сверху на должности крупных партийных, государственных и профсоюзных чиновников. Отказаться от этого означало бы отказаться от руководящей роли партии, говорил он, а это, в свою очередь, означало бы падение Советской власти. Если это правда и есть все признаки того, что он был прав, то именно та иерархическая пирамида, которую Маркс считал несовместимой с духом Коммуны, была правильной. В этих условиях даже внутри партии не могло быть равенства, тем более что «двадцатилетнюю школу» прошло лишь меньшинство, «старая гвардия» членов партии*. После победы партии, которая теперь монопольно властвовала, к ней, естественно, постоянно примазывались карьеристские элементы, которые следовало вычищать.

Но прежде всего старая гвардия сама расслоилась иерархически: по уровню должностей в аппарате, что чем дальше, тем больше соответствовало мере не (верности) доктрине, а послушания линии господствующей фракции. Тот факт, что государственная машина функционировала по единому приказу и по отношению к внешнему миру и подданным действовала сплоченно, был гораздо важнее вопроса о том, каков это приказ. Поскольку политическое представительство интересов мелкобуржуазных слоёв должно было быть уничтожено в пользу уравновешивания интересов сверху пролетарской (???) диктатурой, в перспективе не допускалось никакое косвенное представительство альтернативных тенденций партийными фракциями. В итоге профсоюзной дискуссии фракции были запрещены. Исаак Дойчер (Isaak Deutscher) в своих работах о Сталине, Троцком и «незавершенной революции» (заголовок его книги) убедительно показал, как запрет фракций сузил самоуправление в партии и постепенно убил ее внутреннюю жизнь. Отныне оппозиции были неправы уже самим своим появлением. Кто хотел что-то изменить, должен был делать ставку на всё: он должен был попытаться захватить власть над партией. Так неизбежно возникает механизм борьбы за власть, свойственный восточным деспотиям. (Окончание следует.)

*  *  *

* Честно говоря, я был несравненно лучшего мнения о Ленине и совсем иначе понимал его слова, что "любая кухарка должна уметь управлять государством". Но об этом - как-нибудь в другой раз.

.