"Эмоциональная разрядка - пивом или вином - и дикие ритмичные пляски также были частью древних обрядов культа Диониса; но у греков было свое слово для этого - катарсис или «очищение». Представьте себе, скольким людям, страдающим неврозами заторможенности, помогали внезапные неспецифические эмоциональные встряски. Одни исцелялись от истерической слепоты внезапным громким раскатом грома; а у других восстанавливалась способность пользоваться ногами после сильного эмоционального испуга, вызванного внезапным ударом по голове.
Когда стимулирование мозга* превышало пределы его способности выдерживать действие стресса, в конечном итоге следовало защитное торможение. Когда оно наступало, то могло происходить не только подавление внедрённых (implanted - ?!?!) ранее в мозг шаблонов поведения, но и бывшие ранее положительными условные рефлексы могли стать отрицательными, и наоборот. Подобным образом, применение слишком возбуждающих или слишком частых раздражений мозга может иногда заставлять одних людей, ставших жертвой этого, менять свои прежние шаблоны поведения на противоположные. А другие такие люди, вероятно, станут более внушаемыми, воспринимая все, что им говорят, даже бессмыслицу, как неопровержимую истину.
После ряда особенно серьезных эмоциональных встрясок у пациента иногда «клинит башку» в отношении взглядов на религию или политику или в его отношении к семье и друзьям; или это отношение может нарушаться и изменяться со страшной быстротой. У многих внушаемость может быть усилена, по крайней мере временно, многократной эмоциональной встряской. Пациента можно довести до того, что он будет принимать на веру различные прямые утверждения психотерапевта, которые ему никогда бы не смогли впарить в мозги адвокат, священник или семейный врач, когда он пребывал в более спокойном состоянии ума.
Окружающие считают человека «обыкновенным» или «нормальным» просто потому, что он перенял большинство их социальных стереотипов и шаблонов поведения; в сущности это означает, что он восприимчив к внушению и ему внушили единомыслие с большинством и в повседневных, и в чрезвычайных ситуациях. Людей, придерживающихся неординарных мнений, даже если после их смерти они будут признаны истинами, при жизни часто называют «сумасшедшими» или, по меньшей мере, «эксцентричными». Но именно то, что они могут придерживаться более прогрессивных или реакционных взглядов, неприемлемых для окружающих в целом, показывает, что они гораздо менее внушаемы, чем их «нормальные» современники.
Если бы обычный человеческий мозг (?!?!) не обладал особой способностью адаптироваться к постоянно изменяющейся окружающей среде - приобретать постоянно меняющиеся условные рефлексы и шаблоны реакций и временно подчиняться, когда дальнейшее сопротивление кажется бесполезным (?!?!), - человечество никогда бы не выжило, чтобы стать доминирующим видом млекопитающих.** Примечательно, что цирковые гипнотизеры, чтобы продемонстрировать свои способности внушения, обычно выбирают из публики самых заурядных желающих. Сильный и хорошо сложенный молодой солдат или беззаботный спортсмен, вероятно, окажутся легкими объектами. С другой стороны, гипнотизеры стараются игнорировать настороженных и беспокойных невротиков. Более высокая частота истерических явлений среди обычных людей под действием острого стресса, вызванного войной, по сравнению с таковой среди людей того же типа, уже в мирное время подвергавшихся значительному стрессу, или среди хронически беспокойных и невротических людей в мирное или военное время, является еще одним свидетельством (если оно вообще необходимо) того, о чем мы говорили, а именно, что среди наиболее лёгких жертв промывки мозгов или религиозного охмурёжа оказываются здоровые простаки- экстраверты.
Для этого субъекта надо напугать, рассердить, расстроить или эмоционально встревожить тем или иным образом, потому что все такие реакции могут вызвать изменения в функции мозга (?!?!), которые могут повысить его внушаемость или, возможно, побудить его отказаться от привычных условных рефлексов. Ненормальное состояние, которое свидетельствует о парадоксальной или ультра-парадоксальной активности мозга, вскоре исчезает. Пациент снова начинает проявлять нормальную агрессивность по отношению к миру, а не против самого себя, перестает ощущать ответственность за всё, что не удалось, и может даже сердито возражать лечащему врачу. В этот момент он снова становится поддающимся обычным формам внушения и психотерапии. Когда разум снова освобождается от смирительной рубашки торможения, бредовые идеи вины и неизбежной катастрофы рассеиваются и блекнут.
Политическая промывка мозгов подобным же образом наставляет на новый путь к спасению после того, как страх, гнев и другие сильные эмоции были возбуждены как средство разрушения старых буржуазных (?!) стереотипов мышления. Если коммунистическое (?!) евангелие будет воспринято, то любовь также может сменить страх; но отступников-уклонистов ждут суровые наказания, если они вернутся к старому. Как и следовало ожидать, экспериментальные данные Павлова на собаках и опыт лечения военных неврозов указывают на то, что и проповеди Уэсли (Wesley) в результате их чрезмерной эмоциональности, будь то положительной или отрицательной, тоже имели результатом заметно увеличенную вероятность обращения людей (в секту методистов):
(...)
В судебных процессах обвиняемых в колдовстве большое значение придавалось получению их собственных признаний как доказательств вины, даже если при этом применялись пытки. Сохранилось письмо, повествующее, что подозреваемые выдумывали улики против себя, как и в судебных процессах по делу об измене за "железным занавесом" во времена сталинщины. 24 июля 1528 года бургомистр Иоганнес Юниус написал его и тайно переправил своей дочери из тюрьмы для колдунов в Бамберге:
"Сотни тысяч раз желаю тебе спокойной ночи, моя горячо любимая дочь Вероника. Неповинным я попал в тюрьму, неповинным меня пытали, неповинным мне придётся умереть. Ибо тот, кто попадает в тюрьму для ведьм, должен быть ведьмой или подвергаться пыткам, пока он не выдумает это сам или - храни его бог - ему чего-нибудь не припомнят. Я расскажу, что они творили со мной... палач... зажал мне пальцы в тиски, так что кровь текла по ногтям и отовсюду, и в течение четырех недель я не мог пользоваться своими руками, как ты можешь видеть по моему почерку... После этого они сначала раздели меня, связали мне руки за спиной и подвесили меня на дыбе. Тогда я почувствовал, что Небу и Земле пришел конец; восемь раз они подтягивали меня и снова роняли, так что я страдал от ужасной агонии. Палач сказал: "Господин бургомистр, я умоляю вас, ради бога, признайтесь в чем-то, будь то правда или нет, потому что вы не сможете вынести пыток, которым вас ещё подвергнут, и даже если вы выдержите их все, вы не избежите казни".
Бургомистр Юниус попросил день на то, чтобы подумать еще раз, придумал историю о шабаше ведьм и, под угрозой дальнейших пыток, назвал как присутствовавших там разных людей; он также признался и в других преступлениях.
В письме далее говорится: "Дорогое дитя, вот тебе мое признание, за которое мне придется умереть. Это всё сплошная ложь и выдумки, да поможет мне бог. Все это я был вынужден сказать из-за страха перед пытками, которыми мне угрожали сверх того, что я уже перенес. Ибо они никогда не прекращают пытки, пока кто-то в чем-то не признается; каким бы хорошим он ни был, он должен быть колдуном. Никому этого не избежать..." На полях своего письма бургомистр также написал: "Дорогое дитя, сразу шесть человек дали показания против меня: канцлер, его сын ... всё ложь, всё по принуждению, как они сами мне рассказали, и просили у меня прощения ради бога, прежде чем были казнены".
Мы уже описали некоторые методы, используемые в ряде стран для создания состояния повышенной внушаемости у заключенных, которые подвергаются перекрестному допросу. В России*** заключенного обычно лишали нормального сна; его допрашивали ночью и не давали уснуть днем. Яркий свет, постоянно горящий в его камере, и приказ, согласно которому он должен держать руки и лицо над одеялом, если он приляжет, теоретически были мерами предосторожности против попытки побега или самоубийства, но в действительности это было придумано, чтобы не дать ему отдохнуть сном в тепле и темноте. Стыпулковски (Stypulkowski) так описывает путь в комнату допросов:
"Сам путь был зловещим. Все способствовало этому: руки, заложенные за спину, темные пустые коридоры, проволочная сетка в пролёте лестницы, угрюмое поведение молчащего конвоира, ритм его движений и щёлканья языком. Это распаляло воображение относительно того, что со мной произойдет через несколько минут. Куда они меня вели и зачем?
Инсценировка играла важную роль в методах дознания, которые были применены ко мне. Всё оставалось намёками до последнего дня, хотя после многих хождений такого рода я уже знал, как хорошо объезженная лошадь, где мне придется отвернуться лицом к стене и схватят ли меня конвоиры за правую или левую руку."
Прошлая жизнь заключенного также рассматривается во всех мельчайших подробностях, чтобы выявить любой конкретный инцидент, который для него особенно болезнен. Обнаружив больное место, допрашивающие действуют в духе совета Финни (Finney) и продолжают копаться в любом случае, который «животрепещет» в сознании заключенного. Между тем заключенный худеет, становится физически изможденным и с каждым часом нервничает все больше и больше. Его мысли путаются; попытки вспомнить, что он сказал на предыдущих допросах и, таким образом, связать показания в единое целое, становится все труднее. Иногда его заставляют заполнять длинные анкеты, цель которых состоит в том, чтобы еще больше утомить его, а не получить какую-либо новую ценную информацию.
Когда его память о своих ответах в предыдущих анкетах начинает отказывать, то трудность придерживаться одной и той же линии показаний тревожит его всё больше и больше. Наконец, если какая-нибудь случайность не вызовет преждевременного окончания допросов, его мозг (?!?!) становится слишком дезорганизованым, чтобы реагировать нормально; он может стать запредельно заторможенным, уязвимым для внушений; могут наступить парадоксальная и ультра-парадоксальная фазы, и подследственный в конце концов безоговорочно капитулирует.
(...)
Для того, чтобы вызвать ненормальные состояния активности мозга, могут быть использованы многие другие виды стресса. Сидящего на стуле человека можно заставлять бесконечно удерживаться от мочеиспускания; или во время долгих допросов ему в глаза могут светить яркой лампой. Вот что написал арестованный западноберлинский журналист, которого в восточногерманской тюрьме принуждали сознаться следующим образом:
"Пытки заключались в том, что ему не давали спать в течение десяти дней. Днем спать запрещали. Ночью, когда он лежал в камере под ярким электрическим светом, его будили каждые пятнадцать минут. Через пятнадцать минут после "отбоя'' его будили стуком в дверь камеры, ещё через пятнадцать минут раздавался пронзительный свист, а затем электрический свет был подключен к автоматическому устройству, чередующему тусклый красный свет с ярким белым светом от мощной лампы... Это повторялось ночь за ночью в течение десяти ночей, пока [он] не потерял сознание с приступами дрожи и галлюцинациями.
После этого процесса размягчения его сочли годным для допросов, который проводили почти каждую ночь в течение шести-семи часов сперва в течение трех месяцев и потом еще двух месяцев. Допрос длился бесконечно долго, потому что следователь преднамеренно записывал противоположное тому, что сказал заключенный, а затем начинал обстоятельно заносить новые и исправленные показания.
Все эти методы утомляют и истощают мозг и, таким образом, ускоряют наступление защитного торможения мозга и, следовательно, внушаемости ему одного и того же обвинения, непрерывно, час за часом, повторяемого следователем. Еще одно средство привести заключенного в ненормальное состояние, особенно того, кто ранее был авторитетным или влиятельным человеком, состоит в том, чтобы заставить его носить старую и плохо сидящую тюремную одежду с брюками, которые он должен поддерживать собственными руками, и оставлять его небритым - под предлогом того, что в его одежде могут быть спрятаны деньги или яд, и что он может попытаться покончить жизнь самоубийством с помощью ремня или подтяжек. Потом к нему обращаются не по имени, а по номеру камеры, и заставляют обращаться к тюремщикам всякий раз только с их полным чином и должностью. Такая внезапная социальная деградация может оказаться наиболее эффективной.
Для флегматичных и стойких людей придумано множество дополнительных методов стресса, которые могут оставаться в рамках закона против применения пыток или физического насилия. Один из них - это сперва одиночное заключение на ранних стадиях дознания; а затем, когда у заключенного появляются признаки ненормальности, но он все еще недостаточно внушаем, чтобы признаться в том, что от него требуют, его помещают в камеру с двумя или тремя другими заключенными. Это - «подсадные утки», осведомители, которым даны инструкции симпатизировать ему, сочувствовать ему с его проблемами и по возможности внушить ему сознаться в преступлении, понести наказание и покончить с этим делом. Подсадные утки - это обычно заключенные, которые сломались в результате такого же обращения и искренне убеждены в необходимости «сотрудничества» со следствием. Влияние, которое они оказывают - это влияние прирученного слона на только что пойманного; дрессированной цирковой собаки на отловленную одичавшую; безоговорочно правоверного на человека, все еще сопротивляющегося религиозному охмурежу.
Кроме того, существует старая хитрость, столь же старая, как и испанская инквизиция, - предъявить стойкому заключенному реальное или мнимое признание некоего сообщника, обвиняемого в том же преступлении. «Теперь нам всё ясно; вам и самому лучше бы чистосердечно сознаться». Его мягко упрекают, что преданность друзьям и семье - это ошибка, и уверяют, что даже если его признание больше не требуется, поскольку его вина уже доказана показаниями других обвиняемых, для него же самого будет лучше, если он официально признается. Это обеспечит ему более мягкий приговор и ускорит его возвращение как уважаемого и уважающего себя члена общества. Как и в случае религиозного обращения, сила этого метода заключается в указании пути, которым якобы можно избежать адских мук и в будущем получить спасение.
Вайсберг (Weissberg) повествует о менее изощренных средствах, использовавшихся в России во время сталинского террора для получения покаянных показаний:
"Он (Шалит) ненавидел заключенных, потому что они сопротивлялись ему и не были готовы сразу сознаться в том, что он требовал от них... Он был способен выкрикивать один и тот же вопрос шесть часов подряд без малейших изменений и без признаков усталости... Он повторял один и тот же вопрос тем же громким голосом и с одними и теми же жестами сотни - нет, я думаю, даже тысячи раз... Я часто спрашивал себя, был ли Шалит круглым идиотом. Неужели он не мог придумать, как сказать что-то по-другому?... Но постепенно я пришел к выводу, что он вовсе не дурак... Все, что он мог сделать, это стараться утомить своих последственных физически, и он использовал именно эту технику с железной логикой и большей решимостью, чем любой другой следователь, которого я когда-либо встречал. С точки зрения ГПУ он действовал правильно.
(...)
Этот Шалит был частью так называемой «системы конвейер», «бесконечной движущейся ленты», на которой обвиняемого «держали под непрерывным допросом днем и ночью, пока он не сломается». Поскольку следователи регулярно сменялись, это могло продолжаться бесконечно... Некоторые заключенные выдерживали даже пытки, однако мне известен лишь один человек, который сумел выстоять против «конвейера». Он так описывает чувства, которые испытывает тот, кто подвергается этому испытанию:
«Я смогу продержаться еще одну ночь, и еще одну, и потом еще одну ночь», - мог думать он. Но что дальше? Какой мне смысл? В их распоряжении - все время на свете. В какой-то момент я буду сломлен физически».
Вайсберг описывает более поздние стадии «конвейера», который он испытал на себе:
«Мои глаза превратились в два полных боли шара в голове, которая, казалось, вот-вот расколется, но железная рука все сильнее и сильнее сжимала ее. Четыре часа подряд Шалит повторял свой любимый вопрос... Когда Вайсбанд сменил его в восемь часов утра, я был почти без сознания... До девяти часов меня не отводили на завтрак. Туалет, умывание и еда - всё это я должен был успеть сделать за десять минут. Потом меня вернули на «конвейер».
Вайсберг сообщает, что спустя более чем сто сорок часов допросов:
«Красные круги вертелись у меня перед глазами, и мой мозг больше не работал. Комната поплыла. Боль была сильнее, чем когда-либо прежде, и, казалось, распространилась по всему моему телу... Но мне удалось продержаться до того, как вечером Вайсбанда не сменил Шалит».
Наконец он вспоминает:
«Была полночь седьмого дня моего «конвейера». Я сопротивлялся, пока не упал в обморок, но тогда меня побили. Мне не оставалось ничего другого, кроме как капитулировать и «признаться».
Однако позже Вайсберг отказался от этого признания, и ему пришлось опять попасть на «конвейер», пока он не сделал еще одно признание, тоже отозванное впоследствии.
При любом признаке слабости или беспамятства следователь может выйти из своей роли обвинителя и притвориться другом заключенного, сочувственно советуя ему признаться. Как один следователь сказал Стыпулковскому:
«Мне вас жалко. Я вижу, как вы устали. Я рад сообщить вам от имени властей, что Советское правительство не желает, чтобы вы лишились жизни или провели тридцать лет, гния в каком-нибудь концлагере в Сибири. Напротив, Советское правительство хочет, чтобы вы жили и работали свободным человеком».
Затем следователь выступал в традиционной роли религиозного проповедника:
«Сегодня вы должны решить, какой путь выберете на будущее. Вы могли бы стать министром, одним из руководителей нового общественного строя и работать на свою страну; а альтернатива - надеяться на защиту англосаксов, гнить в тюрьме и ждать конца».
Стыпулковски так отдает должное убедительности этого призыва: «На рассвете я должен был отразить и эту атаку, сильнейшую до сих пор».
Последняя мрачная стадия, когда заключенный сломлен и безоговорочно капитулирует, описана чрезвычайно хорошо: Вспоминая всё, что требовалось сделать, он спешит изложить это следователю, но путает реальные факты с тем, что ему было внушено позже. В своем стремлении признаться во всем он говорит о том, чего никогда не было, повторяет сплетни, которые когда-то слышал. А следователю и этого все еще недостаточно, поэтому заключенный пытается вспомнить что-то ещё - просто чтобы окончательно доказать, что он не намерен что-либо скрывать.
Заключенный по-прежнему полагается на свой интеллект, свои критические способности и свой характер, чтобы управлять собой и ограничивать свои показания констатацией безобидных фактов. Но в этом он ошибается. Он не осознает, что за несколько недель допросов его способности уменьшились, его способность рассуждать стала извращенной... он стал совсем другим человеком.
П. Бек и В. Годин, чья книга «Русские чистки - Russian Purge» также основана на их личном опыте допросов и тюремного заключения во время советских чисток 1936–1939 годов, подчеркивают, что если однажды подозреваемый решил «признаться», то:
«Метод допроса, который сотрудники НКВД гордо называют методом Ежова, заключался в том, чтобы сделать основной задачей арестованного создание всего обвинительного материала против самого себя... Гротескным результатом этого было то, что обвиняемые напрягали все силы, чтобы убедить своих следователей-судей в том, что их выдуманные «легенды» правдивы и представляют собой самые серьезные из возможных преступлений... Если они были бы отвергнуты, то это означало бы продолжение допросов до тех пор, пока «легенда» не будет изменена или заменена новой, связанной с достаточно серьезным политическим преступлением».
Как и при допросах ведьм и некритическом использовании некоторых психотерапевтических техник, полученные признания «порой отличались высокой степенью творческого воображения». Сообщали, например, о работнике фабрики учебных материалов, который «утверждал, что принадлежит к организации, целью которой было создание искусственных вулканов, чтобы взорвать весь Советский Союз».
Эх, вот бы машиной времени переместить из 1989-го Мишку-меченого, Бориску-алкаша, Гайдара, Чубайса, Иудушку Капутина и т.п. мразь в 1937-й, а оттуда - Троцкого и всех настоящих большевиков в 1989-й! Одного боюсь: что истинные предатели - горбачев, ельцин и путин - снюхались бы в 1937-м с кровавым подонком сталиным и совместно с ним сдали СССР Западу уже в 1941-м...
(...)
Я повторяю, что таким признаниям может поверить даже следователь, который слишком эмоционально увлечен и устал от их добывания. Стыпулковски также описывает изменения физического самочувствия, которые были преднамеренно вызваны, чтобы приблизить момент, когда он будет окончательно сломлен:
«Я полностью осознал это лишь тогда, когда столкнулся с [одним из] моих друзей в конце [двух месяцев] допросов... Я с трудом узнал его. Его глаза были беспокойными и безумными, глубоко запавшими в череп. Его кожа была желтой, морщинистой и покрытой испариной. Лицо этого скелета было в прыщах. Его тело непрерывно тряслось... Его голос был неуверенным и заикающимся от спазм: «Вы немного изменились», - сказал я... «Вы тоже», - ответил он, пытаясь улыбнуться. Себя-то я не видел без зеркала».
Одним из наиболее ужасных последствий этих безжалостных допросов, описанных жертвами, является то, что у них внезапно появляется симпатия к следователю, который так жестоко обращался с ними - грозное предупреждение о том, что уже могла наступить парадоксальная или ультра-парадоксальная фаза аномальной активности мозга, что они близки к критической точке и скоро «признаются». Ведь чем более стоек мнимый преступник, тем более длительным может быть результат промывки мозгов после того, как его окончательно сломят и заставят признаться: иногда ему придется пожертвовать многими годами своей дальнейшей жизни, чтобы психически выздороветь после такого изнасилования." (Конец перевода)
----
* Обратите внимание на это настырное повторение во всём тексте слóва "мозг", когда речь на самом-то деле идёт о поведении! Эта подмена слов не только искажает смысл, но и придаёт спекулятивному "учению Павлова об условных рефлексах" ложную видимость естественной науки, фальшивую претензию "знания" о том, что происходит в самом мозгу. А ведь это до сих пор никто не знает, в том числе всяческие шарлатаны-"трансгуманисты" вроде пустобрёха Курцвейля (Kurzweil).
Именно поэтому проф. Скиннер протестовал не только против вздорных фантазий менталистов-когнитивистов, но и против претензий натурфилософии Павлова и его эпигонов - "Высших Нервных Деятелей" - "объяснять" поведение недоказанными домыслами о "мозге", "условных рефлексах", "торможении", "нервной системе" и т.п., когда на самом-то деле и тогда, и теперь единственным объектом исследований поведения, доступным объективному наблюдению и экспериментированию, было и остаётся лишь само поведение.
** Я уже отмечал (например, в примечании (**) ко второй части этого текста, что если оперантная теория поведения, созданная отцом радикального бихевиоризма проф. Б.Ф. Скиннером, объективно описывает нормальное, здоровое поведение человека и животных, то "теория условных рефлексов" и прочая ахинея Павлова, именуемая в России "физиологией Высшей Нервной Деятельности", описывает явную, преднамеренно созданную патологию. Нельзя считать состояние стресса, шока и обморока "нормальным". Это подобно тому, как какой-нибудь горе-водитель восхищался бы тем, что мотор его автомобиля работает с перебоями и поминутно глохнет, вместо того, чтобы его отремонтировать. Мол, "как парадоксально и ультра-парадоксально запредельное торможение мотора!"
Поэтому вся белиберда об "условных рефлексах" и "запредельном торможении" не имеет ни малейшей научной ценности с точки зрения эволюции - ведь эволюция вида отбирает в нем как раз здоровые организмы, эффективно сопротивляющиеся губительным воздействиям (включая садистские "эксперименты" Павлова и его шайки мучителей собак), выбраковывая легко подверженные болезням, истощению и "нервным срывам" организмы. В природе не бывает ситуаций, когда можно и нужно "временно подчиняться, когда дальнейшее сопротивление кажется бесполезным". Волки и прочие хищники вовсе не "временно" съедают больных, ослабевших и просто отбившихся от стада овец.
*** Напоминаю, что эта книга была издана на Западе в самый разгар Холодной войны против СССР - в 1957году, уже после того, как Н.С. Хрущев разоблачил преступления и культ личности сталина-Джугашвили. Поэтому в книге важно описание садистских методов психологического террора назависимо от того, когда и где они применяются - в застенках антикоммунистической деспотии сталина, или в Абу Граибе, Гуантанамо и прочих пыточных центрах американского империализма, или в нынешней, продолжающейся уже второй год "операции ковид-19" сатанистской глобалистской закулисы миллиардеров с целью массового истребления человечества генно-токсичными "прививками от ковид" и полного порабощения всех уцелевших. (Примечания behaviorist-socialist)
-
Комментариев нет:
Отправить комментарий