СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЙ РЕАЛИЗМ И ОБОРОТНИ - 1

"ЧТО ТАКОЕ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЙ РЕАЛИЗМ

Что такое социалистический реализм? Что означает это странное, режущее ухо сочетание? Разве бывает реализм социалистическим, капиталистическим, христианским, магометанским? Да и существует ли в природе это иррациональное понятие? Может быть, его нет? Может быть, это всего лишь сон, пригрезившийся испуганному интеллигенту в темную, волшебную ночь сталинской диктатуры? Грубая демагогия Жданова или старческая причуда Горького? Фикция, миф, пропаганда?

Подобные вопросы, как мы слышали, возникают частенько на Западе, горячо обсуждаются в Польше, имеют хождение и в нашей среде, возбуждая ретивые умы, впадающие в ересь сомнения и критиканства.

А в это самое время (1957год - примечание behaviorist-socialist) советская литература, живопись, театр, кинематография надрываются от усилий доказать свое существование. А в это самое время миллиардами печатных листов, километрами полотна и пленки, столетиями часов исчисляется продукция социалистического реализма. Тысячи критиков, теоретиков, искусствоведов, педагогов ломают голову и напрягают голос, чтобы обосновать, разъяснить и втолковать его материалистическую сущность и диалектическое бытие. И сам глава государства, Первый секретарь ЦК (Н.С. Хрущев - примечание behaviorist-socialist) отрывает себя от неотложных хозяйственных дел, чтобы высказать веское слово по эстетическим проблемам страны.

Наиболее точное определение социалистического реализма дано в уставе Союза советских писателей: «Социалистический реализм, являясь основным методом советской художественной литературы и литературной критики, требует от художника правдивого, исторически-конкретного изображения действительности в ее революционном развитии. При этом правдивость и историческая конкретность художественного изображения действительности должны сочетаться с задачей идейной переделки и воспитания трудящихся в духе социализма» (Первый Всесоюзный съезд советских писателей, 1934. Стеногр. отчет. М., 1934, стр. 716).

Эта невинная формула служит тем фундаментом, на котором воздвигнуто все здание социалистического реализма. В ней заключены и связь социалистического реализма с реализмом прошлого, и его отличие, новое качество. Связь состоит в правдивости изображения: отличие - в умении улавливать революционное развитие жизни и воспитывать читателей и зрителей в соответствии с этим развитием — в духе социализма.

Старые, или, как их часто называют, критические реалисты (за то, что они критиковали буржуазное общество) — Бальзак, Лев Толстой, Чехов — правдиво изображали жизнь, как она есть. Но они не знали гениального учения Маркса, не могли предвидеть грядущих побед социализма и уж во всяком случае не имели понятия о реальных и конкретных путях к этим победам.

Социалистический же реалист вооружен учением Маркса, обогащен опытом борьбы и побед, вдохновлен неослабным вниманием своего друга и наставника — коммунистической партии. Изображая настоящее, он слышит ход истории, заглядывает в будущее. Он видит недоступные обыкновенному глазу «зримые черты коммунизма». Его творчество — это шаг вперед по сравнению с искусством прошлого, самая высокая вершина в художественном развитии человечества, наиреалистичнейший реализм.

Такова в нескольких словах общая схема нашего искусства - удивительно простая и вместе с тем достаточно эластичная, чтобы вместить и Горького, и Маяковского, и Фадеева, и Арагона, и Эренбурга, и сотни других больших и маленьких социалистических реалистов. Но мы ничего не поймем в этой концепции, если будем скользить по поверхности сухой формулы и не вдумаемся в ее глубокий сокровенный смысл.

В основе этой формулы — «правдивое, исторически-конкретное изображение действительности в ее революционном развитии» — лежит понятие цели, того всеохватывающего идеала, по направлению к которому неуклонно и революционно развивается правдиво изображаемая действительность. Запечатлеть движение к цели и способствовать приближению цели, переделывая сознание читателя в соответствии с этой целью, — такова цель социалистического реализма — самого целенаправленного искусства современности.

Цель — коммунизм, известный в юном возрасте под именем социализма. Поэт не просто пишет стихи, а помогает своими стихами строительству коммунизма. Это так же естественно, как и то, что рядом с ним аналогичным делом занимаются скульптор, музыкант, агроном, инженер, чернорабочий, милиционер, адвокат и прочие люди, машины, театры, пушки, газеты.

Как вся наша культура, как все наше общество, искусство наше — насквозь телеологично. Оно подчинено высшему назначению и этим облагорожено. Все мы живем в конечном счете лишь для того, чтобы побыстрее наступил Коммунизм.

Человеческой природе присуще влечение к цели. Я протягиваю руку с целью получить деньги. Я иду в кино с целью провести время в обществе хорошенькой девушки. Я пишу роман с целью прославиться и снискать благодарность потомков. Каждое сознательное движение мое целесообразно. (...)

Это свойство нашей натуры находит выход в кипучей трудовой деятельности. Мы переделываем мир по своему подобию, создаем из природы вещь. Бесцельные реки превратились в пути сообщения. Бесцельное дерево — стало бумагой, исполненной предназначений. (...)

Наука не освободила нас от детского вопроса «зачем?» Сквозь причинные связи, проведенные ею, видна скрытая, искаженная целесообразность явлений. Наука говорит: «человек произошел от обезьяны», вместо того, чтобы сказать: «назначение обезьяны — походить на человека». (...)

В истории есть периоды, когда присутствие Цели становится очевидным, когда мелкие страсти поглощаются стремлением к богу, и он начинает в открытую призывать к себе человечество. Так возникла культура христианства, уловившая Цель, быть может, в ее наиболее недоступном значении. Затем эпоха индивидуализма провозгласила Свободную личность и принялась поклоняться ей как Цели, с помощью ренессанса, гуманизма, сверхчеловека, демократии, Робеспьера, сервиса и многих других молитв. Теперь мы вступили в эру новой всемирной системы — социалистической целесообразности.

С ее мыслимой вершины льется ослепительный свет. «Воображаемый мир, более материальный и соответствующий человеческим потребностям, чем христианский рай...» — так однажды назвал коммунизм советский писатель Леонид Леонов.

У нас не хватает слов, чтобы рассказать о коммунизме. Мы захлебываемся от восторга и, чтобы передать ожидающее нас великолепие, пользуемся в основном отрицательными сравнениями. Там, в коммунизме, не будет богатых и бедных, не будет денег, войн, тюрем, границ, не будет болезней, и может быть, даже смерти. Там каждый будет есть, сколько захочет, и работать, сколько захочет, и труд вместо страданий принесет одну радость. Как обещал Ленин, мы сделаем клозеты из чистого золота... (...)

Современный ум бессилен представить что-либо прекраснее и возвышеннее коммунистического идеала. Самое большее, на что он способен, это пустить в ход старые идеалы в виде христианской любви или свободной личности. Но выдвинуть какую-то цель посвежее он пока что не в состоянии.

Западный либерал-индивидуалист или русский интеллигент-скептик в отношении социализма находятся примерно в той же позиции, какую занимал римский патриций, умный и культурный, в отношении побеждающего христианства. Он называл новую веру в распятого бога варварской и наивной, смеялся над сумасшедшими, что поклоняются кресту — этой римской гильотине, и считал бессмыслицей учение о троице, непорочном зачатии, воскресении и т. п. Но высказать сколько-нибудь серьезные аргументы против идеала Христа как такового было свыше его сил. Правда, он мог еще утверждать, что лучшее в нравственном кодексе христианства заимствовано у Платона (современные христиане тоже иногда говорят, что свою благородную цель коммунисты прочитали в евангелии). Но разве мог он заявить, что бог, понятый как Любовь и Добро, - это плохо, низко, безобразно. И разве можем мы сказать, что всеобщее счастье, обещанное в коммунистическом будущем, - это плохо?

Иль я не знаю, что в потемки тычась,
Вовек не вышла б к свету темнота,
И я - урод, и счастье сотен тысяч
Не ближе мне пустого счастья ста?
                                    Борис Пастернак

Мы бессильны устоять перед чарующей красотой коммунизма. Мы живем слишком рано, чтобы выдумать новую цель, чтобы выскочить из себя — в закоммунистические дали.

Гениальное открытие Маркса состояло в том, что он сумел доказать, что земной рай, о котором мечтали многие и до него, — это цель, предназначенная человечеству самой судьбой. Из сферы нравственных устремлений отдельных лиц («где ты, золотой век?») коммунизм с помощью Маркса перешел в область всеобщей истории, которая приобрела с этих пор небывалую целесообразность и превратилась в историю прихода человечества к коммунизму.

Все сразу стало на свои места. Железная необходимость, строгий иерархический порядок сковали поток столетий. Обезьяна, встав на задние лапы, начала свое триумфальное шествие к коммунизму. Первобытнообщинный строй нужен для того, чтобы из него вышел рабовладельческий строй; рабовладельческий строй нужен для того, чтобы появился феодализм; феодализм нам необходим, чтобы начался капитализм; капитализм же необходим, чтобы возник коммунизм. Все! Прекрасная цель достигнута, пирамида увенчана, история кончилась. (...)

Стоит спросить западного человека, зачем была нужна Великая французская революция, как мы получим массу разнообразных ответов. Мне кажется (может быть, это только кажется?), один ответит, что она была нужна, чтобы спасти Францию, другой — чтобы ввергнуть нацию в путину нравственных испытаний, третий скажет, что ею утверждены в мире замечательные принципы свободы, равенства и братства, четвертый возразит, что французская революция вообще была не нужна. Но спросите любого советского школьника, не говоря уже о более образованных людях, и каждый даст вам точный и исчерпывающий ответ: Великая французская революция была нужна для того, чтобы расчистить путь и тем самым приблизить коммунизм.

Человек, воспитанный по-марксистски, знает, в чем смысл прошлого и настоящего, зачем потребовались те или иные идеи, события, цари, полководцы. Столь точным знанием о назначении мира люди не обладали давно — может быть, со времен средневековья. В том, что мы вновь получили его, — наше великое преимущество.

Телеологическая сущность марксизма наиболее очевидна в статьях, выступлениях и трудах его позднейших теоретиков, внесших в марксову телеологию четкость, ясность и прямоту военных приказов и хозяйственных распоряжений. В качестве образца можно привести рассуждения Сталина о назначении идей и теорий — из четвертой главы Краткого курса истории ВКП (б):

«Общественные идеи и теории бывают различные. Есть старые идеи и теории, отжившие свой век и служащие интересам отживающих сил общества. Их значение состоит в том, что они тормозят развитие общества, его продвижение вперед. Бывают новые, передовые идеи и теории, служащие интересам передовых сил общества. Их значение состоит в том, что они облегчают развитие общества, его передвижение вперед... (История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков) . Краткий курс/ Под ред. Комиссии ЦК ВКП (б). Одобрен ЦК ВКП (б). М., 1938. стр. 111).

И вот она встала перед нами — единственная Цель мироздания, прекрасная, как вечная жизнь, и обязательная, как смерть. И мы кинулись к ней, ломая преграды и бросая по пути все, что могло замедлить наш стремительный бег. Мы освобождались без сожаления от веры в загробный мир, от любви к ближнему, от свободы личности и других предрассудков, достаточно подмоченных к тому времени и еще более жалких в сравнении с открывавшимся нам идеалом. Во имя новой религии отдали жизнь тысячи великомучеников революции, затмивших своими страданиями, стойкостью, святостью подвиги первых христиан.

Пятиконечные
звезды
        выжигали на наших спинах
                                панские воеводы.
Живьем,
        по голову в землю,
                          закапывали нас банды
                                               Мамонтова.
В паровозных топках
                    сжигали нас японцы,
рот заливали свинцом и оловом,
отрекитесь! - ревели,
                      но из
горящих глоток
               лишь три слова:
- Да здравствует коммунизм!
                                    В.Маяковский (...)

Хорошо быть добрым, пить чай с вареньем, разводить цветы, любовь, смирение, непротивление злу насилием и прочую филантропию. Кого они спасли? что изменили в мире? — эти девственные старички и старушки, эти эгоисты от гуманизма, по грошам сколотившие спокойную совесть и заблаговременно обеспечившие себе местечко в посмертной богадельне.

А мы не себе желали спасения — всему человечеству. И вместо сентиментальных вздохов, личного усовершенствования и любительских спектаклей в пользу голодающих мы взялись за исправление вселенной по самому лучшему образцу, какой только имелся, по образцу сияющей и близящейся к нам цели. (...)

Достижения никогда не тождественны цели в ее первоначальном значении. Средства и усилия, затраченные ради цели, меняют ее реальный облик до неузнаваемости. Костры инквизиции помогли утвердить Евангелие, но что осталось после них от Евангелия? И все же — и костры инквизиции, и Евангелие, и ночь св. Варфоломея, и сам св. Варфоломей — это одна великая христианская культура.

Да, мы живем в коммунизме. Он так же похож на то, к чему мы стремились, как средневековье на Христа, современный западный человек — на свободного сверхчеловека, а челок - на Бога. Какое-то сходство все-таки есть, не правда ли?

Это сходство — в подчиненности всех наших действий, мыслей и поползновений той единственной цели, которая, может быть, давно уже стала ничего не значащим словом, но продолжает оказывать гипнотическое воздействие и толкать нас вперед и вперед — неизвестно куда. И, разумеется, искусство, литература не могли не оказаться в тисках этой системы и не превратиться, как предсказывал Ленин, в «колесико и винтик» огромной государственной машины.

«Наши журналы, являются ли они научными или художественными, не могут быть аполитичными... Сила советской литературы, самой передовой литературы в мире, состоит в том, что она является литературой, у которой нет и не может быть других интересов, кроме интересов народа, интересов государства» (Постановление ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда»и «Ленинград» от 14 августа 1946 г.).

Читая этот тезис из постановления ЦК, необходимо помнить, что под интересами народа и интересами государства (полностью совпадающими с точки зрения государства) имеется в виду не что иное, как все тот же всепроникающий и всепоглощающий коммунизм: «Литература и искусство являются составной частью общенародной борьбы за коммунизм... Высшее общественное назначение литературы и искусства — поднимать народ на борьбу за новые успехи в строительстве коммунизма» (Хрущев Н.С. За тесную связь литературы и искусства с жизнью народа// Коммунист. 1957. № 12).

Когда западные писатели упрекают нас в отсутствии свободы творчества, свободы слова и т. д., они исходят из своей собственной веры в свободу личности, которая лежит в основе их культуры, но органически чужда культуре коммунистической. Истинно советский писатель - настоящий марксист - не только не примет эти упреки, но попросту не поймет, о чем тут может идти речь. Какую, с позволения сказать, свободу может требовать религиозный человек от своего бога? Свободу еще усерднее славословить ему? (...)

Таковы некоторые эстетические и психологические предпосылки, необходимые для всякого, кто желает постичь тайну соцреализма.

Произведения социалистического реализма весьма разнообразны по стилю и содержанию. Но в каждом из них присутствует понятие Цели в прямом или косвенном значении, в открытом или завуалированном выражении. Это либо панегирик коммунизму и всему, что с ним связано, либо сатира на его многочисленных врагов, либо, наконец, — всякого рода описания жизни, «в ее революционном развитии», т. е. опять-таки в движении к коммунизму.

Советский писатель, избрав объектом творчества какое-либо явление, стремится повернуть его в определенном ракурсе, вскрыть заключенные в нем потенции, указывающие на прекрасную цель и наше приближение к цели. Поэтому большинству сюжетов, бытующих в советской литературе, свойственна удивительная целеустремленность. Они развиваются в одном, заранее известном направлении, которое имеет разные вариации и оттенки в зависимости от места, времени, жизненных обстоятельств и проч., но неизменно в своем основном русле и в своем итоговом назначении — еще и еще раз напомнить о торжестве коммунизма.

В этом смысле каждое произведение социалистического реализма еще до своего появления обеспечено счастливым финалом, по пути к которому обыкновенно движется действие. Этот финал может быть печальным для героя, подвергающегося в борьбе за коммунизм всевозможным опасностям. Тем не менее он всегда радостен с точки зрения сверхличной цели, и автор от своего имени или устами умирающего героя не забывает высказать твердую уверенность в нашей конечной победе. Утраченные иллюзии, разбитые надежды, неисполненные мечты, столь характерные для литературы иных времен и систем, противопоказаны социалистическому реализму. Даже если это трагедия, это «Оптимистическая трагедия», как назвал Вс. Вишневский свою пьесу с гибнущей центральной героиней и с торжествующим коммунизмом в финале. (...)

Наконец, широчайший простор писательскому воображению предоставляет внутренний мир, психология человека, который изнутри тоже движется к цели, борясь с «пережитками буржуазного прошлого в своем сознании», перевоспитываясь под влиянием партии или под воздействием окружающей жизни. В значительной своей части советская литература — это воспитательный роман, в котором показана коммунистическая метаморфоза отдельных личностей и целых коллективов. Многие наши книги связаны с изображением именно этих нравственно-психологических процессов, направленных к созданию будущего идеального человека. Тут и «Мать» Горького — о превращении темной, забитой женщины в сознательную революционерку (написанная в 1906 году, эта книга считается первым образцом социалистического реализма), и «Педагогическая поэма» Макаренко — о преступниках, вступивших на путь честного труда, и роман Н.Островского, рассказывающий «Как закалялась сталь» нашей молодежи в огне гражданской войны и в холоде первых строек. (...)

Социалистический реализм исходит из идеального образца, которому он уподобляет реальную действительность. Наше требование — «правдиво изображать жизнь в ее революционном развитии» — ничего другого не означает, как призыв изображать правду в идеальном освещении, давать идеальную интерпретацию реальному, писать должное как действительное. Ведь под «революционным развитием» мы имеем в виду неизбежное движение к коммунизму, к нашему идеалу, в преображающем свете которого и предстает перед нами реальность. Мы изображаем жизнь такой, какой нам хочется ее видеть и какой она обязана стать, повинуясь логике марксизма. Поэтому социалистический реализм, пожалуй, имело бы смысл назвать социалистическим классицизмом. (...)

Нас водила молодость
В сабельный поход.
Нас бросала молодость
На Кронштадтский лед.
Боевые лошади
Уносили нас.
На широкой площади
Убивали нас.
                        Э. Багрицкий

Это не только сантименты уцелевших революционеров и растолстевших кавалеристов. И для участников революции и для тех, кто родился после нее, память о ней так же священна, как образ умершей матери. Нам легче согласиться, что все последовавшее за ней — измена делу революции, чем оскорбить ее словами упрека и подозрения. В отличие от партии, государства, КГБ, коллективизации, Сталина — революция не нуждается в оправдании коммунистическим раем, который нас ожидает. Она оправдана собою, эмоционально оправдана — как любовь, как вдохновение. И хотя революция совершалась во имя коммунизма, ее собственное имя звучит для нас не менее сладко. Может быть, даже более... "

(окончание следует)

-

СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЙ РЕАЛИЗМ И ОБОРОТНИ - 2

"В работе над этой статьей мне приходилось не раз ловить себя на том, что, пользуясь кое-где недостойным приемом иронии, я стараюсь избегать при этом выражения «советская власть». Я предпочитал заменять его синонимами - «наше государство», «социалистическая система» и другими. Вероятно, это объясняется тем, что с юности мне запали в душу слова одной песни времен гражданской войны:

Смело мы в бой пойдем
За власть Советов
И как один умрем
В борьбе за это.

Стоит мне произнести «советская власть», как я тут же представляю себе революцию — взятие Зимнего, тарахтенье пулеметных тачанок, осьмушку хлеба, оборону красного Питера — и мне становится противно говорить о ней непочтительно. Рассуждая строго логически, «советская власть» и «социалистическое государство» — это одно и то же. Но эмоционально — это совсем разные вещи. Если против социалистического государства у меня что-то есть (самые пустяки!), то против советской власти я абсолютно ничего не имею. Это смешно? Может быть. Но это и есть романтизм.

Да, все мы романтики в отношении к нашему прошлому. Однако, чем дальше мы уходим от него и приближаемся к коммунизму, тем слабее заметен романтический блеск, сообщенный искусству революцией. Это понятно: романтизм хотя и отвечает нашей природе, но далеко не полностью, а в ряде случаев даже противоречит ей.

Он слишком анархичен и эмоционален, в то время как мы все больше становимся дисциплинированными рационалистами. Он находится во власти бурных чувств и расплывчатых настроений, забывая о логике, о рассудке, о законе. «Безумство храбрых — вот мудрость жизни!» — уверял молодой Горький, и это было уместно, когда делалась революция: безумцы были нужны. Но разве можно назвать пятилетний план «безумством храбрых»? Или руководство партии? Или, наконец, сам коммунизм, необходимо подготовленный логическим ходом истории? Тут каждый пункт продуман, разумно предусмотрен и разделен на соответствующие параграфы, какое же это безумство? Да вы не читали Маркса, товарищ Горький!

Романтизм бессилен выразить нашу ясность, определенность. Ему чужды четкие жесты и размеренно-торжественная речь. Он машет руками, и восторгается, и мечтает о чем-то далеком, тогда как коммунизм почти построен и нужно его лишь увидать.

В утверждении идеала романтизму не хватает обязательности. Он желаемое выдает за реальное. Это неплохо, но попахивает своеволием, субъективизмом. Желаемое — реально, ибо оно должное. Наша жизнь прекрасна — не только потому, что мы этого хотим, но и потому, что она должна быть прекрасной: у нее нет других выходов.

Все эти аргументы, негласные и бессознательные, привели к тому, что горячий романтический поток мало-помалу иссяк. Река искусства покрылась льдом классицизма. Как искусство более определенное, рациональное, телеологическое — он вытеснил романтизм.

Его холодное дыхание и многопудовую тяжесть мы почувствовали давно, но мало кто решался прямо сказать об этом. «Дух классики овевает нас уже со всех сторон. Им дышат все, но не то не умеют его различить, не то не знают как назвать, не то просто боятся сделать это» (А.Эфрос. «Вестник у порога», 1922г.).

Наиболее смелым был Н.Лунин — тонкий знаток искусства, в свое время связанный с футуристами, а теперь всеми забытый. Еще в 1918 году он заметил «намечающийся классицизм стихов Маяковского». Он заявил, что в «Мистерии-Буфф» - в первом крупном советском произведении - Маяковский «перестал быть романтиком и стал классиком». Он предсказал, что «в дальнейшем, сколько бы ни хотел Маяковский, больше он так, как раньше, безудержно бунтовать не будет» (Искусство Коммуны. 1918. 15 дек.).

Хотя эти прогнозы оказались очень точными (и не только в отношении Маяковского), в советской литературе, все более явственно переходившей на классицистический путь, сам термин «классицизм» не утвердился. Должно быть, он смущал своей простотой и вызывал в памяти нежелательные аналогии, которые, как нам почему-то казалось, унижали наше достоинство. Мы предпочли скромно назваться соц. реалистами, скрыв под этим псевдонимом свое настоящее имя. Но печать классицизма, яркая или мутная, заметна на подавляющем большинстве наших произведений, независимо от того плохи они или хороши. Эту печать несут и положительный герой, о котором уже шла речь, и строго иерархическое распределение других ролей, и сюжетная логика, и язык. (...)

Всякий стиль имеет свой штамп. Но классицизм, по-видимому, более других склонен к штампу, к педантичному соблюдению определенных норм и канонов, к консервативности формы. Это один из самых устойчивых стилей. Новшества он переносит и принимает главным образом в момент своего возникновения, а в дальнейшем стремится верно следовать установленным образцам, чуждаясь формальных исканий, экспериментаторства, оригинальности. Вот почему он отверг дары многих приближавшихся к нему, но достаточно своеобразных поэтов (В.Хлебников, О.Мандельштам, Н.Заболоцкий) ; и даже Маяковский, названный Сталиным «лучшим талантливейшим поэтом нашей советской эпохи», остался в нем до жути одинокой фигурой. (...)

Известно, что гении не рождаются каждый день, что состояние искусства редко удовлетворяет современников. Тем не менее, вслед за другими современниками, приходится с грустью признать прогрессирующую бедность нашей литературы за последние два-три десятилетия. По мере своего развития и творческого возмужания все хуже писали К.Федин, А.Фадеев, И.Эренбург, Вс.Иванов и еще многие. Двадцатые годы, о которых Маяковский сказал: «Только вот поэтов, к сожаленью, нету», — теперь представляются годами поэтического расцвета. Начиная со времени массового приобщения писателей к социалистическому реализму (начало 30-х гг.) литература пошла на убыль. Небольшие просветы в виде Отечественной войны ее не спасли.

В этом противоречии между победившим соцреализмом и низким качеством литературной продукции многие винят соцреализм, утверждая, что в его пределах невозможно большое искусство и что он губителен для всякого искусства вообще. Маяковский — первое тому опровержение. При всей оригинальности своего дарования он оставался правоверным советским писателем, может быть, самым правоверным, и это не мешало ему писать хорошие вещи. Он был исключением из общих правил, но главным образом потому, что придерживался их более строго, чем другие, и осуществлял на практике требования соцреализма наиболее радикально, наиболее последовательно. В противоречии между соцреализмом и качеством литературы следует винить литературу, то есть писателей, которые приняли его правила, но не обладали достаточной художественной последовательностью, чтобы воплотить их в бессмертные образы. Маяковский такой последовательностью обладал.

Искусство не боится ни диктатуры, ни строгости, ни репрессий, ни даже консерватизма и штампа. Когда это требуется, искусство бывает узкорелигиозным, тупогосударственным, безындивидуальным, и тем не менее великим. Мы восхищаемся штампами Древнего Египта, русской иконописи, фольклора. Искусство достаточно текуче, чтобы улечься в любое прокрустово ложе, которое ему предлагает история. Оно не терпит одного — эклектики.

Наша беда в том, что мы недостаточно убежденные соцреалисты и, подчинившись его жестоким законам, боимся идти до конца по проложенному нами самими пути. Вероятно, будь мы менее образованными людьми, нам бы легче удалось достичь необходимой для художника цельности. А мы учились в школе, читали разные книги и слишком хорошо усвоили, что существовали до нас знаменитые писатели — Бальзак, Мопассан, Лев Толстой. И был еще такой - как его? Че-че-че-Чехов. Это нас погубило. Нам тут же захотелось стать знаменитыми, писать, как Чехов. От этого противоестественного сожительства родились уроды.

Нельзя, не впадая в пародию, создать положительного героя (в полном соцреалистическом качестве) и наделить его при этом человеческой психологией. Ни психологии настоящей не получится, ни героя. Маяковский это знал и, ненавидя психологическую мелочность и дробность, писал утрированными пропорциями и преувеличенными размерами, писал крупно, плакатно, гомерически. Он уходил от бытописания, от сельской природы, он рвал с «великими традициями великой русской литературы» и, хотя любил и Пушкина, и Чехова, он не пытался им следовать.

Все это помогло Маяковскому встать вровень с эпохой и выразить ее дух полно и чисто — без чужеродных примесей. Творчество же многих других писателей переживает кризис именно в силу того, что они вопреки классицистической природе нашего искусства его все еще считают реализмом, ориентируясь при этом на литературные образцы XIX века, наиболее далекие от нас и наиболее нам враждебные. Вместо того, чтобы идти путем условных форм, чистого вымысла, фантазии, которыми всегда шли великие религиозные культуры, они стремятся к компромиссу, лгут, изворачиваются, пытаясь соединить несоединимое: положительный герой, закономерно тяготеющий к схеме, к аллегории, - и психологическая разработка характера; высокий слог, декламация — и прозаическое бытописательство; возвышенный идеал - и жизненное правдоподобие. Это приводит к самой безобразной мешанине. Персонажи мучаются почти по Достоевскому, грустят почти по Чехову, строят семейное счастье почти по Льву Толстому и в то же время, спохватившись, гаркают зычными голосами прописные истины, вычитанные из советских газет: «Да здравствует мир во всем мире!», «Долой поджигателей войны!» Это не классицизм и не реализм. Это полуклассицистическое полуискусство не слишком социалистического совсем не реализма.

По-видимому, в самом названии «социалистический реализм» содержится непреодолимое противоречие. Социалистическое, т. е. целенаправленное, религиозное искусство не может быть создано средствами литературы XIX века, именуемыми «реализмом». А совершенно правдоподобная картина жизни (с подробностями быта, психологии, пейзажа, портрета и т.д.) не поддается описанию на языке телеологических умопостроений. Для социалистического реализма, если он действительно хочет подняться до уровня больших мировых культур и создать свою «Коммуниаду», есть только один выход - покончить с «реализмом», отказаться от жалких и все равно бесплодных попыток создать социалистическую «Анну Каренину» и социалистический «Вишневый сад». Когда он потеряет несущественное для него правдоподобие, он сумеет передать величественный и неправдоподобный смысл нашей эпохи.

К сожалению, этот выход маловероятен. События последних лет влекут наше искусство по пути полумер и полуправд. Смерть Сталина нанесла непоправимый урон нашей религиозно-эстетической системе, и возрожденным ныне культом Ленина трудно его восполнить. Ленин слишком человекоподобен, слишком реалистичен по самой своей природе, маленького роста, штатский. Сталин же был специально создан для гиперболы, его поджидавшей. Загадочный, всевидящий, всемогущий, он был живым монументом нашей эпохи, и ему недоставало только одного свойства, чтобы стать богом, - бессмертия.

Ах, если бы мы были умнее и окружили его смерть чудесами! Сообщили бы по радио, что он не умер, а вознесся на небо и смотрит на нас оттуда, помалкивая в мистические усы. От его нетленных мощей исцелялись бы паралитики и бесноватые. И дети, ложась спать, молились бы в окошко на сияющие зимние звезды Небесного Кремля...

Но мы не вняли голосу совести и вместо благочестивой молитвы занялись развенчанием «культа личности», нами ранее созданного. Мы сами взорвали фундамент того классицистического шедевра, который мог бы (ждать оставалось так немного!) войти наравне с пирамидой Хеопса и Аполлоном Бельведерским в сокровищницу мирового искусства. (...)

После смерти Сталина мы вступили в полосу разрушений и переоценок. Они медленны, непоследовательны, бесперспективны, а инерция прошлого и будущего достаточно велика. Сегодняшние дети вряд ли сумеют создать нового бога, способного вдохновить человечество на следующий исторический цикл. Может быть, для этого потребуются дополнительные костры инквизиции, дальнейшие «культы личности», новые земные работы, и лишь через много столетий взойдет над миром Цель, имени которой сейчас никто не знает.

А пока что наше искусство топчется на одном месте — между недостаточным реализмом и недостаточным классицизмом. После понесенной утраты оно бессильно взлететь к идеалу и с прежней искренней высокопарностью славословить нашу счастливую жизнь, выдавая должное за реальное. В славословящих произведениях все более откровенно звучат подлость и ханжество, а успехом теперь пользуются писатели, способные по возможности правдоподобно представить наши достижения и по возможности мягко, деликатно, неправдоподобно — наши недостатки. Тот, кто сбивается в сторону излишнего правдоподобия, «реализма», терпит фиаско, как это случилось с нашумевшим романом Дудинцева «Не хлебом единым», который был публично предан анафеме за очернение нашей светлой социалистической действительности.

Но неужели мечты о старом, добром, честном «реализме» — единственная тайная ересь, на которую только и способна русская литература? Неужели все уроки, преподанные нам, пропали даром и мы в лучшем случае желаем лишь одного — вернуться к натуральной школе и критическому направлению? Будем надеяться, что это не совсем так и что наша потребность в правде не помешает работе мысли и воображения. (...)

Андрей Синявский ("Абрам Терц"), 1957 год"

* * *

Я нарочно не указал в самом начале имя автора этой статьи (сокращенной здесь во избежание повторов примерно наполовину). Это - теперь уже полузабытый бздиссидент Андрей Синявский, до своего ареста публиковавшийся на Западе под псевдонимом "Абрам Терц". Синявский - эрудированный учёный-филолог и довольно интересный, оригинальный литератор, пусть даже и ставший жертвой религиозного дурмана (что ясно видно в этой статье). Мне перепостом этого бздиссидентского нытья и брюзжания хотелось показать нынешней публике, что даже бздиссиденты во время короткой "оттепели" при Н.С. Хрущеве понимали (в отличие от нынешних "коммунистов" и тем более сталинистов), что такое социализм и поэтому относились серьёзно к нему, даже охаивая его.

Синявского арестовали не сразу, а уже при Брежневе, осенью 1965-го, после того, как он довольно долго занимался пересылкой (интересно, через кого?) своих опусов на Запад. Хрущева тогда уже свергли и воцарился мафиозный бездельник и жизнелюб Лёня Брежнев, ставший секретным коллекционером западных лимузинов, на которых он катался по аллеям обширных правительственных дач, построенных ещё людоедом сталиным.

Хрущева свергли за то, что он разозлил сталинскую номенклатуру тем, что обещал народу (цитирую): "нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!" И он, Хрущев, не только пообещал, но и взялся за дело: начал строить массовое дешевое жильё - панельные "хрущобы", во многих из которых "дорогие россияне", ограбленные нынешним режимом, ютятся и по сей день; и провел в 1961 году денежную реформу, лишившую капиталов множество подпольных миллионеров, в том числе и номенклатурщиков; и увеличил пенсии по старости; и упразднил плату за обучение старшеклассников и студентов, введенную сталиным для того, чтобы в интеллигенты проходили не "нищеброды", а только детки номенклатурщиков; и стал осваивать целину и Сибирь свободным трудом, а не каторжным; и повёл наступление против западного империализма поддержкой национально-освободительных движений в колониях и полуколониях Запада; и заключил с фирмой "ФИАТ" контракт на поставку завода для массового производства легковых автомобилей "Жигули", которые теперь переименованы в "Ладу", а вовсе не элитных "Ламборгини", "Бентли" и "Роллс-Ройсов". Да, тот самый АвтоВАЗ, который нынешняя господствующая мразь прихватизовала и который теперь дышит на ладан, работая с многочисленными перерывами...

Но всего этого "не заметил" бздиссидент Синявский, как "не заметил" он в том же 1957 году открывших космическую эру и поразивших весь мир двух советских "Спутников" Земли - первого с радиопередатчиком (вес 84 кг) и второго (вес 508 кг) с собакой Лайкой на борту. Ошарашенный американский империализм только в следующем году, после многочисленных аварий, спешно запустил на переделанной военной межконтинентальной ракете "Эксплорер-1" кукольный спутничек весом 14 кг! А гнусный режим Путина теперь опозорил само слово "Спутник", назвав им ген-модифицирующую отраву, приносящую "вакцинированным" намного больше вреда, чем пользы (как, впрочем, и все западные псевдо-"вакцины" "от ковид")...

А самое главное - Хрущев ликвидировал сталинский ГУЛаг и тем лишил номенклатуру бесплатного рабского труда заключенных сталинских концлагерей, куда люди (в том числе оба моих деда) попадали минимум на десять лет или по чистейшей клевете доносчиков, или за такие пустяки, как рассказанный анекдот про сталина. Нынешние сталинисты-путиноиды лгут, выдумывая небылицы о том, что Хрущев якобы освободил преступных пособников немецких оккупантов. Сам Синявский в своей нарочито бессвязной, расхлябанной книге "Голос из хора" написал, что вместе с ним (то есть в 1966-1973 годах) досиживали свои сроки фашисты-бандеровцы и прибалтийские эсэсовцы, виновные в участии в массовых убийствах гражданского населения СССР.

Одним словом, Хрущев доставил сталинским номенклатурщикам массу хлопот и неприятностей, начав строить коммунизм и заставляя их работать. А у них были совсем другие, более важные заботы: продвижение по карьерной лестнице путём подхалимажа и подсиживания, благоустройство своих огромных дач; жадное потребительство в спец-распределителях для "избранных", куда не пускали простых советских граждан; и хлопоты о новой загранкомандировке, ведь партийный функционер должен - конечно, полностью за счет народа - своими глазами увидеть, как гниёт Запад и в Нью-Йорке, и в Лас-Вегасе, и в Париже, и в Ницце...

Легко представить себе, как ненавистно было номенклатурщикам напоминание о коммунизме в вышеприведенном тексте Синявского, когда их вполне устраивал тот якобы "социализм, построенный в основном" оборотнем сталиным уже в зловещем 1937(!) году. Это был "социализм" только для номенклатурного барства, а для народа это было крепостное право. Вот брежневские номенклатурщики и влепили Синявскому срок - не слишком большой и не слишком маленький, а такой, который по их разумению был как раз в меру.

Конечно, сейчас, с нынешней более отдаленной временной дистанции можно четко различить в тогдашней советской действительности различные тенденции, которые в представлениях современников, в том числе и Синявского, сливались воедино, как на фотографии, сделанной без правильной наводки на резкость. Синявский изображает слитыми воедино, в один "социалистический реализм", две разных, противоположных тенденции: героический социализм революционеров и мещанский сталинизм номенклатурных карьеристов - приспособленцев и стукачей. Первая тенденция проявилась в революционном, истинном социалистическом реализме - например, Ахматовой, Багрицкого,Бабеля, Зощенко, Мандельштама, Островского (Николая), Симонова, Тынянова, Шолохова, и всех подобных им борцов за правду в литературе, многие из которых были погублены подонком сталиным и его прихвостнями, и сталинский сю-сю-реализм писак-конъюнктурщиков, который Синявский назвал "классицизмом". Типичный и до сих пор известный представитель этого холуйского "классицизма" - перекрасившийся из белоэмигранта в сталинского лизоблюда "Толстой" (А. Н.).

Эти две тенденции в литературе были отражением двух антагонистических тенденций в общественно-политической реальности СССР:
- революционной, прогрессивной и социалистической Ленина и Троцкого и
- контрреволюционной, реакционной и самодержавно-крепостнической сталина.

Сталинщина была не только изменой делу революции, но и реставрацией самодержавия и крепостничества. Она реально направила историю России вспять от революции обратно к номенклатурному барству и господству бюрократии - второму изданию царизма, однако сделала это не открыто, а лицемерно прикрываясь псевдокоммунистической "ленинистской" демагогией. Сталин и его приспешники были оборотнями - напоказ "коммунистами", а на деле антикоммунистическими реакционерами.

Троцкий во всех своих работах в изгнании характеризовал сталинщину как бонапартизм - по аналогии с реакционным разворотом Великой французской революции, произведенным Наполеоном Бонапартом. Тут надо отметить, что Наполеону - в отличие от сталина - было ни к чему притворяться продолжателем дела революции, когда он объявил себя императором и в искусстве Франции воцарился классицизм (подражание античности). В эпоху Наполеона творили такие выдающиеся художники, как Делакруа (Delacroix), Жерико (Géricault) и Энгр (Ingres). Погуглите эти имена - и вы обнаружите, что их полотна заряжены потрясающей энергией реализма - в такт тогдашней динамичной эпохе. Напротив, "классицизм" сталинщины - это мертворожденное убожество, от которого веет примитивной, плоской окаменелостью иконной византийщины:

Так что сталинщина была очень даже неудачно названа Троцким как "бонапартизм", а Синявским - как "классицизм". Сталинщина - это совсем иной исторический феномен, более близкий к псевдосоциалистическому антиподу социализма и коммунизма - фашизму, возникшему и дорвавшемуся до власти в Италии, Испании и Германии - странах, где традиции демократии были столь же мизерны, как и в России:

Конечно, печально то, что Синявский проигнорировал антагонизм этих двух тенденций в литературе и зачислил их обе в "социалистический реализм" вопреки их абсолютной несовместимости и противоположности. Но ещё печальнее то, что Синявский из отвращения к сталинщине отвернулся от социализма и стал жертвой религиозного дурмана. Таков был типичный процесс превращения многих советских интеллигентов в бздиссидентов за двадцатилетие брежневского застоя, во время которого шла подготовка оборотнями - партийной номенклатурой и КГБ - контрреволюционного переворота Горбачева-Ельцина.

Попутно следует заметить, что для всей брежневской эпохи застоя было характерно упорное спаивание народа водкой, катастрофически разлагающее действие которого должно было быть очевидным для номенклатурщиков. Но они упорно продолжали это чёрное дело. Этот факт наводит на мысль о том, что "избрание" Горбачева генсеком ЦК КПСС было сделано с пониманием и расчётом на то, что он - не более чем амбициозный Иванушка-дурачок. И "гласность", и "ускорение", и "катастройка" - всё было по вкусу номенклатуры, но когда Горбачев опрометчиво начал кампанию против повального алкоголизма, это переполошило тогдашнюю советскую правящую закулису - верхушку аппаратчиков ЦК КПСС и КГБ, и они нашли замену "Горби" - беспардонного алкаша Ельцина. На Горби прицикнули, и с того момента он трусливо бездействовал, пока Ельцин не перехватил у него трон верховной власти над Россией.

Точно так же околевавшему фашисту Ельцину была выбрана (ЦРУ и олигархом Березовским) замена: погрязший в криминале и коррупции подручный Собчака - абсолютно некомпетентный и невежественный питерский гопник Путин. Очевидно, что все они - и Горбачев, и Ельцин, и Путин - вовсе не "самодержцы", а марионетки коллективного диктатора - прозападной номенклатурно-бюрократической закулисной олигархии. Кстати, Вован совершенно напрасно стыдится этого и делает жалкие попытки корчить из себя гения и супермена. Ничтожные марионетки стали теперь нормой "президентов" и "премьеров" на службе мультимиллиардерской закулисы на Западе - стоит лишь взглянуть на явного маразматика мистера Байдена...

С социализмом случилось то, о чем говорится в пословице: "Что имеем - не храним, потеряем - плачем." Контрреволюционный переворот 1989-1993 годов стал возможен также и потому, что работы Троцкого о реакционной антикоммунистической сущности сталинской террористической деспотии были запрещены в СССР, среди населения, как и теперь, царило ложное убеждение, что сталинско-брежневская бюрократия - это якобы и есть социализм, и поэтому логическое завершение сталинской контрреволюции - горбачевская катастройка и ельцинская прихватизация - не получили должного отпора, ведь мало кто хотел защищать такой фальшивый сталинский "социализм" в критические моменты 1989-1993 годов.

Но теперь-то проклятая буржуйско-бюрократическая сволочь добровольно не отдаст власть и не согласится с возрождением социализма - ни в России, ни где-либо ещё. Предстоит жестокая революционная борьба не на жизнь, а на смерть - за тот истинный социализм, который бздиссидент Синявский более полувека назад правильно описал в этой статье, но с циничной ухмылкой отверг, прельстившись на западные лавры бздиссидента и религиозный дурман.

.

КАК ОБЕЗВРЕДИЛИ КИТАЙСКОГО ГОРБИ-ЕЛЬЦИНА В 1989 ГОДУ-2

(окончание)

Мэтью Эрет:

"Как китайского Горбачева замочили в сортире в 1989 году

Другой фигурой, которая сыграла важную роль в распространении идей Олвина Тоффлера в Китае, был старший научный сотрудник Академии Общественных Наук Китая по имени Донг Лешань, который несколько месяцев путешествовал по США, где и встретился с этимфутуристом. Описывая свою поездку в 1981 году, Донг написал:

«Все, кого я встречал и с кем я обсуждал американские идейные тенденции, говорили мне о книге [Тоффлера]«Третья волна»

Донг немедленно организовал «Китайское общество исследования будущего», чтобы несколько месяцев спустя официально пригласить Тоффлера в его первую поездку в Китай, в результате чего Тоффлер написал Дону с просьбой «организовать встречи и интервью с вашими ведущими политическими деятелями и с людьми, ответственными за долгосрочное планирование». Во главе списка был Чжао Цзыян.

В марте 1983 года китайское издательство Sanlien перевело и опубликовало первое китайское издание "Третьей волны" Тоффлера, и немедленно начался скандал, поскольку его идеи, по общему признанию, были противоположны марксизму по всем статьям. Мистическая идея социальной эволюции, изложенная Тоффлером, была просто-напросто переделкой евгеники, спрятанной под маской трансгуманизма, которая постулировала, что вовсе не идеи или намерения, а напротив, слепые аморальные силы двигали человеческую цивилизацию ко всё более высоким уровням сложности. Эти слепые фаталистические «силы» были вне человеческого разумения и неуклонно продвигали наш биологический вид посредством волн развития, которые включали социально-политическую динамику, приписываемую каждой волне (то есть: Первая волна = сельскохозяйственная / феодальная / донациональная, Вторая волна = индустриальная / демократическая / национальная, Третья волна = информационная / технократически-феодальная / после-национальный порядок.) (перепев гегельянского "развития мирового духа" - примечание behaviorist-socialist.)

Главное пророчество, сделанное Тоффлером и его китайскими последователями в этот период, состояло в том, что Китай (и другие слаборазвитые страны) могут пропустить вторую волну грязной индустриализации и сразу перепрыгнуть с первой волны на третью.

В 1983 году Чжао заявил:

«Тоффлер имеет аналогичное мнение о третьей волне. Он считает, что сегодняшние страны третьего мира пусть даже не полностью прошли «вторую волну» развития, но они могут выбрать совершенно новый путь, ведущий к цивилизации «третьей волны».

То есть якобы все, что нужно Китаю - это «особые экономические зоны» на побережье с целью импорта сырья и полуфабрикатов из-за границы, кластеры низкооплачиваемых трудоемких и низкотехнологичных заводов для переработки этих материалов в готовую продукцию для последующего экспорта за границу, на рынки потребительских товаров в "первом мире". Деньги, заработанные таким образом, можно будет инвестировать в научные программы "третьей волны", сфокусированные на генную инженерию, искусственный интеллект и информационные системы, которые были тремя приоритетами Чжао для будущего Китая. Любое обсуждение (предложений) крупномасштабного развития, движимого крупными проектами и конкретными целями, которые сами могли бы формировать приоритеты развития науки, было запрещено корифеями «восходящих» теорий свободного рынка, навязываемых Чжао, Киссинджером и Тоффлером.

Историк Майкл Биллингтон отметил, что Трехсторонняя комиссия сама непосредственно организовала конференцию в Пекине в 1981 году, чтобы удержать Китай в цепях этой феодальной модели:

«В мае 1981 года Дэвид Рокфеллер председательствовал на международной конференции Трехсторонней комиссии, проходившей в Пекине. На этом мероприятии глава Chase Manhattan Bank Уильям С. Батчер заявил агентству новостей Синьхуа, что реформы в Китае будут успешны только в том случае, если они отвергнут крупную промышленность и грандиозные проекты развития, отдав предпочтение трудоемкому производству. Тяжелая промышленность и инфраструктура, по его словам, «требуют двух важных вещей: большого количества энергии и больших денег - того, чего в Китае нет в изобилии».

Еще одна бредовая идея Тоффлера, которая привела к кратковременному запрету его книги в 1984 году, заключалась в том, что политика должна быть отделена от экономики. В мистическом мировоззрении Тоффлера «сила» технического прогресса состояла в эволюционном разнообразии, которое можно лишь подавить тем, что человеческие намерения вмешивались в это при помощи политических программ и принципов морали. Чжао годами вёл споры с Политбюро о том, что экономика должна быть «освобождена» от политики, чем раздражал государственных деятелей, которые разглядели это зло, которое заражало Китай.

Фридман вступает в Китай

Милтон Фридман был в составе первой группы западных экономистов, приглашенной в 1979 году на турне лекций для китайской элиты, и он неоднократно встречался с Чжао Цзыяном во время всех своих поездок. После своего турне по Китаю в 1988 году Фридман описал свою двухчасовую встречу с Чжао, заявив:

«У нас сложилось хорошее впечатление об этом человеке и его мудрости. Он глубоко понимает проблемы экономики и полон решимости увеличить в ней долю рынка. Он готов экспериментировать, учиться и прислушиваться к предложениям и мнениям других людей».

Нисколько не отвергая фашизм как необходимый инструмент сокращения заработной платы, приватизации и «рыночных реформ», требующийся для того, чтобы заставить население смириться со «свободой» и отвергнуть социализмом (что видно по его поддержке Пиночета в Чили), Фридман подчеркнул, что Коммунистическая партия Китая должна сохраняться как абсолютистская центральная власть, говоря:

«В то же время он [Чжао] должен по возможности защитить непререкаемую власть коммунистической партии. Для этого ему потребуется исключительное мастерство».

Я тотчас же подчеркиваю этот факт, потому что для людей, живущих на Западе, чрезвычайно важно понять, что содействие, которое такие социопаты, как Фридман, Сорос Киссинджер, время от времени оказывали Коммунистической партии, всегда зависело от их намерения подчинить эту партию антигуманным, антинародным жрецам бюрократии - марионеточным технократам вроде Чжао. Но в меру того, насколько централизованная власть вроде той, что принадлежит КПК, находится в руках истинных королей-философов (true philosopher kings) (??? - примечание behaviorist-socialist), придерживающихся конфуцианского «Мандата Неба» (также известного как «Тянься»), настолько КПК становится кошмаром для утопистов-глобалистов.

Джордж Сорос и Чжао Цзыян

В 1986 году Чжао финансировал первый из двух новых "мозговых трестов", управляемых Соросом, из «Фонда реформ и открытости Китая», используя грант в миллион долларов, предоставленный этим спекулянтом, а затем и Институт экономических и структурных реформ (IESR) под совместным управлением Чжао и его прихвостня Чэнь Ицзы. IESR тесно сотрудничал с Национальным фондом поддержки демократии - National Endowment for the Democracy (известным как лавочка ЦРУ), открывшим в 1988 году два офиса в Китае.

В своей посмертно опубликованной автобиографии Чжао написал, что в это время он хотел, чтобы «Китай ввел свободу печати, свободу объединений, независимость судей и многопартийную парламентскую демократию» ... Кроме того, в подражание модели "гласности и перестройки", которая была нацелена на разрушение экономики России под знаменем эры "конца истории", Чжао заявил, что тогда он призывал к «приватизации государственных предприятий, отделению партии от государства и тотальным рыночным экономическим реформам».

В интервью 1989 года Сорос расхваливал величие Горбачева и критиковал его единственно за некомпетентность в экономике, добавив: «а в Китае, напротив, генеральный секретарь Коммунистической партии Чжао Цзыян - опытный экономист, имеющий в своем распоряжении мозговой трест, полный блестящих молодых умов".

Сорос, Фридман и Тоффлер имели все основания витать на девятом небе в период 1988-89 годов. Кропотливая работа многих десятилетий, наконец, приносила свои плоды, поскольку западные страны были в значительной степени очищены от проиндустриальных государственных деятелей, которые были за индустриальное развитие и сопротивлялись идее глобалистского после-национального Нового Мирового Порядка. Некоторые вызывающие беспокойство фигуры, такие как антимальтузианцы - председатель Deutsche Bank Альфред Херрхаузен и американский экономист (??? - примечание behaviorist-socialist) Линдон Ларуш, все еще создавали проблемы, но вскоре были найдены решения, которые сделали их безвредными для Киссинджера.

Мало того, что страны Запада стали в значительной степени подвластны наднациональной технократии, но, наконец-то и коммунистические страны по другую сторону железного занавеса тоже варились в котлах той же технократической элиты, создававшей «новый порядок». Берлинскую стену ломали, и Советский Союз был на грани краха.

Несмотря на все эти «успехи», что-то внутри Азии давало отпор миссионерам Четвертой промышленной революции, и это «что-то» нужно было обезоружить.

Фиаско "цветной революции" на площади Тяньаньмэнь

Именно здесь ЦРУшник Джеймс Лилли (посол в Китае), Национальный фонд демократии и Джордж Сорос мобилизовали все свои ресурсы, чтобы задействовать во всю силу цветную революцию 4 июня 1989 года, когда студенческие демонстрации на площади Тяньаньмэнь взорвались насилием.

При активном участии отца "цветных революций" Джина Шарпа, который девять дней находился в Пекине во время протестов, с непрерывным потоком ЦРУшной пропаганды, которую нагнетало "Радио Свободная Америка в Азии", с тренировкой, финансированием и даже вооружением агрессивных реакционеров среди групп студентов коктейлями Молотова и огнестрельным оружием была начата операция создания беспорядков, которая уж никак не была мирным протестом. Многие из агентов, координируемых и развертываемых конспиративными группами ЦРУ в Китае, были яростными анархистами, чьи действия привели к убийству десятков солдат НОАК, чьи обугленные трупы даже 30 лет спустя невозможно видеть без содрогания. Когда государственный переворот провалился и провокаторы не смогли спровоцировать силы правительства на массовое убийство, вся энергия глобального манипулирования сознанием была направлена на то, чтобы и по сей день создавать мифами иллюзию того, что резня наподобие «холокоста» действительно произошла.

После того, как погибло всего 200-300 человек (многие из которых были солдатами НОАК) и не удалось спровоцировать кровавую баню, операция была прервана и самые оголтелые провокаторы, участвовавшие в операции Сороса, были вывезены в безопасность - в США и Канаду - в ходе операции МИ-6 и ЦРУ под названием «Yellowbird - Желтая птица». При огромной помощи гонконгских гангстерских "триад" эти анархисты были тайно вывезены на Запад, где многие получили ценные награды и стипендии на учебу в элитарных университетах США и образовав то, что Гэвин Хьюитт в газете Washington Post назвал «ядром демократического движения в изгнании».

О событиях на площади Тяньаньмэнь в 1989 году было написано много правдивых сообщений, и любой честный человек, ценящий фактические доказательства, представленные по этой теме (например, здесь: https://militarywatchmagazine.com/article/the-truth-behind-the-myth-of-the-tiananmen-square-massacre-opinion-piece-by-dr-dennis-etler , здесь: https://www.criticalsocialworkpublishinghouse.com/post/1989-tiananmen-square-student-massacre-was-a-hoax и здесь: https://chinarising.puntopress.com/2020/06/04/every-4-june-the-wests-big-lie-propaganda-machine-blpm-spews-tiananmen-projectile-vomit-across-earth-hoping-to-destroy-the-chinese-people-and-their-communist-socialist-way-of-life-china/ ), может считать этот вопрос решенным.

Сороса прогнали, а Чжоу Эньлай прозрел

Во многих отношениях события на площади Тяньаньмэнь послужили своего рода нечаянным благословением для Китая, поскольку истинное зло, которое Чжао, Сорос и мальтузианская зараза, проникшая в силовые структуры Китая, стали видимыми для всех. «Героическая» роль Чжао как «человека из народа, противостоящего подавлению мирных студентов правительством» вышла совсем не такой, как планировалось. Вместо того, чтобы прославить его как борца за свободу, чего хотели его кукловоды, мятеж закончился очень небольшим кровопролитием, и его роль узурпатора власти в Китае была разоблачена.

Коммунистическая партия Китая немедленно прекратила всю деятельность Сороса и пожизненно изгнала этого спекулянта из страны, а Чжао отстранила от всех руководящих должностей и поместила под домашний арест вплоть до его смерти в 2005 году. А Чэнь Ицзы - прихвостень Чжао - избежал ареста только потому, что сбежал в США, где теперь уже долго играет свою роль в аппарате Сороса вместе с сотнями других марионеток и предателей.

Чжао Цзыян и его подельник по операции Сороса, Чэнь Ицзы, выступают перед толпой на площади Тяньаньмэнь

Ныне Китай стал движущей силой прогресса в деле защиты национального суверенитета государств как краеугольного камня расширенного евразийского партнерства и мирового многополярного порядка, основанного на Уставе ООН. Благодаря способности Китая защищать свой экономический суверенитет, сохранению сильного центрального государственного планирования сверху донизу, государственному центральному банку и разделению банков, занимающихся коммерческой и инвестиционной деятельностью, Китай смог создать систему роста - антитезис всего того, что Тоффлер, Сорос, Шваб, Киссинджер и идеологи Римского клуба навязывают человечеству как неизменную судьбу.

Будучи абсолютной противоположностью навязывавшейся идеологами "Третьей волны" идеи о том, что Китай может стать «постиндустриальной» системой, управляемой безумием искусственного интеллекта и генно-инженерными киборгами, с горизонтальной демократией внизу и жрецами технократии, управляющими техно-феодальной системой сверху, Инициатива Пояс и Дорога / Новый Шелковый Путь стала моральным и интеллектуальным принципом подлинно долгосрочных направлений, по которым идут лучшие умы китайской молодежи. Мотивирущий принцип творческого разума, неустанный научный прогресс и моральная справедливость, основой которых служит принцип Тянься, сделали «Пояс и путь» совершенным выражением видения Чжоу Эньлая о четырех модернизациях.

Пусть вас не вводит в заблуждение то, что есть много поверхностного сходства между закрыто-системным мышлением кибернетики (??? - примечание behaviorist-socialist), которым пронизаны теории Четвертой промышленной революции и Третьей волны, и открыто-системным мышлением, которое вдохновляет Новый Шелковый путь Китая.

Оба подхода к «системному управлению» предполагают сильную централизованную власть, и оба основываются на «научном планировании» политической экономии.

Поразительные различия обнаруживаются только тогда, когда мы анализируем такие факторы, как намерения, мораль и уважение к творческому разуму.

В то время как конфуцианские традиции, которые стремятся избавить людей от бедности, продвигать взаимовыгодное сотрудничество, укреплять права человека и способствовать творческому самовыражению, правят Китаем, отвергшим Сороса, эти факторы полностью отсутствуют в закрытой мальтузианской системе, которая стремится навязать человечеству энтропию, математическое равновесие и абсолютную диктатуру.

В тех случаях, когда компьютерное моделирование используется в качестве инструмента, служащего целям народа для осуществления нелинейных прорывов в науке и технологиях, которые, в свою очередь, преодолевают постоянно меняющиеся «пределы роста» и численной "допустимой нагрузки" человечества на Землю, мальтузианская система стремится привязать все национальное планирование к компьютерным моделям, которые диктуют фиксированные пределы роста.

Где одни считают стабильность фундаментальной, а изменения - вторичной характеристикой системы, другие видит творческие изменения как первичные, а состояния стабильности как вторичные характеристики.

По словам Си Цзиньпина этот процесс описывается следующим образом:

«Скоординированное развитие - это единство сбалансированного развития и несбалансированного развития. Процесс, идущий от равновесия к дисбалансу, а затем к восстановлению равновесия - это основной закон развития. Равновесие относительно, а дисбаланс абсолютен. Упор на скоординированном развитии означает не уравниловку, а придание большего значения равным возможностям и уравновешенному распределению ресурсов».

В более ранней речи Си косвенно осудил идеологию Тоффлера Третьей волны, и развил эту концепцию еще дальше:

«Мы должны рассматривать новаторство как главную движущую силу роста и сердцевину всего этого дела, а человеческие ресурсы - как основной источник, поддерживающий развитие. Мы должны продвигать новаторство в теории, системах, науке и технологии и культуре и сделать новаторство доминирующей темой в работе партии и правительства, повседневной деятельности в обществе ... В 16 веке человеческое общество вступило в беспрецедентный период активного новаторства. Достижения в области научных инноваций за последние пять веков превысили их общую сумму за несколько предыдущих тысячелетий ... Каждая научная и промышленная революция глубоко меняла мировоззрение и шаблоны мирового развития ... Со времени второй промышленной революции США сохраняли глобальную гегемонию, потому что они всегда были лидером и крупнейшим получателем благ научно-промышленного прогресса».

Так что в следующий раз, когда вам в голову придет мысль о том, что Китай является причиной ваших проблем, задумайтесь и спросите себя, почему Соросу запрещен въезд в эту страну, даже если он господствует в вашей."

* * *

Я перевёл этот текст не только для того, чтобы напомнить дорогим россиянам об изначально и фундаментально прозападной сути нынешнего компрадорского режима в России - того, что Китаю в решающий момент 4 июня 1989 года отчасти удалось избежать, но и как иллюстрацию несамостоятельности и поверхностности мышления даже самых "лучших" властителей дум на Западе.

Как дополнение к этому тексту рекомендую переведенное мною здесь: https://behaviorist-socialist-ru.blogspot.com/2013/01/bearcanada-1989.html действительно независимое изображение событий на площади Тяньаньмэнь умнейшим китайцем, жившим на Западе, который вёл интереснейший, но ныне стёртый напрочь из "интернета" сайт Bear Canada. А как наглядный пример маниловщины западных "критиков Запада" - загляните например на ныне здравствующий "левый" мещанский сайт counterpunch.org.

Я резко высказываюсь о западных "критических мыслителях", включая мистера Эрета, потому что они создают завесу мнимой "правды", которая на деле служит как второй эшелон буржуйской пропаганды.

Конечно, с бихевиористской точки зрения я должен бы быть более снисходителен, потому что мы все - продукт и часть того социального устройства, в котором выросли и живём. Западные люди имеют весьма ясно видимый со стороны, но непреодолимый для них интеллектуальный потолок и горизонт. Самое достойное сожаления у мистера Эрета - это то, что он не понимает сути ни капитализма, ни социализма, ни принципиального антагонизма между ними.

Социализм - это ни в коем случае не "просвещенная конфуцианством ("Тянься") монархия, ни тем более варварский абсолютизм сталинщины. Мистер Эрет не видит того, что всё это - самоубийственное для страны и народа реакционное ретроградство и... аплодирует ему. А ведь социализм - это истинная свобода и народовластие Советов, при котором - словами Ленина - любая кухарка должна уметь управлять государством. А это умение означает, что эта "любая кухарка" должна искренне восприять хотя бы принципы "Тянься", изложенные в "Лунь Юй" (переведенном мною в адаптированном к современности виде несколько лет назад, смотри мой блог), а не следовать преступному примеру кавказского ублюдка - кровавого деспота сталина, или вылезшего из грязи в князи питерского гопника Иудушки Капутина с мафиозной шайкой его "дорогих друзей"!

Китай (и Беларусь) должны преодолеть пережитки сталинско-маоистской номенклатурно-партийной бюрократизации именно потому, что она оторвала управление страной, государством и народом от самого народа и отдала его на произвол касте бюрократов, имеющих свои собственные, совершенно иные, чем у остального народа, классовые, групповые и личные интересы. О России под ярмом антинародного режима и говорить нечего, там в этом деле, как говорится, и конь не валялся. Даже безотносительно разговоров о капитализме и социализме, а просто с точки зрения государственного суверенитета совершенно ясно, что бюрократизация любой страны делает её политически нестабильной, уязвимой для "цветных революций" и прочей подрывной деятельности. Бюрократия знает лишь одно спасение от этого - создание и раздувание всё более и более громадного и дорогостоящего аппарата "госбезопасности", который в критический момент может предательски выступить против государственного суверенитета, как это произошло с КГБ в годы горбачевщины и ельцинщины.

А теперь поговорим о капитализме и социализме, на что неспособен верхогляд мистер Эрет. Те, кто владеют английским, сравнив мой перевод с его английским текстом, обнаружат, что я в ряде мест несколько заострил формулировки по сравнению с его блеклыми мещанскими словесами. Прошу прощения у тех, кому это не нравится, но я предпочитаю рубить правду-матку.

Так вот. С точки зрения марксистской политэкономии надо объективно понимать всю брехню о "постиндустриальном обществе" - которую проповедовали не только западные наёмные писаки вроде Тоффлера, но и Чжоу Эньлай, и катастройщик Горби, и Чжао Цзыян, и алкаш Ельцин с приватизаторами-деиндустриализаторами типа Гайдара и Чубайса, как попытку мультимиллиардеров-глобалистов (использующих Сороса-Шороша и Шарпа как инструменты своей тайной подрывной деятельности) вывернуться из рокового тупика падения нормы капиталистической прибыли - железного закона капиталистической экономики, открытого Карлом Марксом.

Этот закон ясно и убедительно изложен в замечательной книге Генрика Гроссмана "Das Akkumulations- und Zusammenbruchsgesetz des kapitalistischen Systems" - "Закон аккумуляции (капитала) и краха капиталистической системы", которую я в прошлом году перевел на русский и выложил здесь: https://behaviorist-socialist-ru.blogspot.com/2020/11/grossman-law-of-accumulation-and.html (начало) и http://behaviorist-socialist-ru.blogspot.com/2021/02/grossman-law-of-accumulation-and_5.html (конец), а прокомментировал, в частности, здесь https://behaviorist-socialist-ru.blogspot.com/2020/10/henryk-grossman-on-breakdown-of.html и здесь http://behaviorist-socialist-ru.blogspot.com/2021/03/michael-hudson-on-resurgence-of-rentier.html .

Эта книга даёт ключ к объективному пониманию всех мнимых "безумств" нынешнего глобального капитализма, будь то разорительнейшая и бессмысленная 20-летняя оккупация Афганистана, или скармливание государствами триллионов долларов и евро мультимиллиардерам под названием "количественных смягчений", или масс-медиальная паранойя мнимой пандемии "ковид" и массового превращения здоровых людей в хронически больных или даже мертвецов вреднейшими ген-"вакцинами" (автоиммунный тромбоз с поражением нервной, сердечно-сосудистой и эндокринной системы), а также маячащий на горизонте глобальный неофашизм корпоративно-полицейского "нового порядка"...

Я уже в тексте перевода, не удержавшись, сделал несколько саркастических примечаний курсивом, поэтому уже не буду тут по недостатку места и времени подробно разбирать скандальную примитивность и реакционную нелепость рассусоливаний Тоффлера, просто стибрившего у Гегеля давно протухшее фантазёрство о "развитии мирового духа" и подавшего его наивной публике разогретым с добавкой соуса модных новых словечек. Однако те, кто следуют рецептам мистера Тоффлера и вводят "свободу рынка", то есть примитивный капитализм, неизбежно кончают в тупике падения нормы капиталистической прибыли. В этом - причина экономического истощения России, которое неизлечимо экономическим кровопусканием - дальнейшим экспортом энергоносителей и сырья на Запад. Ещё более бесспорной была губительность экономического рецепта Сороса Китаю - отказ от индустриального развития и интенсификация эксплуатации примитивного ручного труда, что еще скорее и безвыходнее поставило бы ставший капиталистическим Китай в тупик безнадёжного падения нормы прибыли (о чём чётко прописано в книге Гроссмана!)

Я - отнюдь не знаток истории Китая, но меня ошарашили некоторые явно конъюнктурные высказывания мистера Эрета (например, такой вот перл красноречия: "Чжоу Эньлай - великий созидатель китайской нации (China's great nation builder Zhou Enlai). А вот многих действительно замечательных китайских коммунистов - Чжу Дэ, Лю Шаоци или писателей, например Лао Шэ, с тысячами которых беспощадно расправился примитивный диктатор Мао руками желторотых придурков - хуйвенбинов ("красных охранников"), мистер Эрет не удосужился упомянуть.

Что самое интересное, так это то, что Мао произволом и хаосом своей продолжавшейся целое десятилетие "культурной революции" создал тот самый социальный взрывоопасный материал - массу люмпенской молодёжи, которая после расправы Дэна с "бандой четырёх" осталась без вождей и поэтому элементарно просто была использована ЦРУ, Соросом и Шарпом для попытки "революционного" путча на площади Тяньаньмэнь... Этот объективный важнейший факт мистер Эрет тоже не удосужился упомянуть.

Мистеру Эрету также неведомо, что партийная бюрократическая номенклатура, которая переродилась в компрадорскую буржуазию (откровенно хищническую в России и обузданную властью КПК в Китае) имеет свои классовые интересы. Так что неправильно говорить о "предательстве" социализма, потому что социализм - враг этой мрази. И вот вместо классового анализа событий в Пекине 4 июня 1989 мистер Эрет излагает какой-то киношный примитив в духе американских "вестернов" или дурацких мультфильмов "Том и Джерри", в которых кот и мышь без конца нещадно лупят друг друга...

О своеобразном "понимании" мистером Эретом кибернетики лучше умолчим, чтобы не обидеть его. Напомню лишь его гениальную фразу "закрыто-системное мышление кибернетики - closed system thinking of cybernetics". А как же иначе, ведь "товарищ" сталин давным-давно доказал, что кибернетика - это буржуазная псевдонаука...

А с объективной точки зрения бихевиористского анализа социального поведения надо хотя бы вкратце в заключение отметить, что для трудящихся Китая в сущности нет ни малейшего различия между эксплуатацией их капиталистами по методе "бяки" Чжао Цзыяна или по методе "благоделя" Дэн Сяопина. И то и другое, как говорится, "одни и те же яйца, только вид сбоку". За почти сорок лет капиталистического развития экономики Китая моральному здоровью китайского народа был нанесён громадный ущерб буржуйскими людоедскими порядками. Люди отчуждены друг от друга взаимным недоверием, индивидуализмом, подозрительностью, ожидая обмана, двуличия и вероломства - этих закономерных последствий славных буржуйских принципов "свободы": "не обманешь - не продашь" и "кто прост - тому коровий хвост". Дорогим россиянам растолковывать это излишне, они и сами по горло сыты этим.

Мистер Эрет, холуйствующий в Москве перед антинародным паразитическим мафиозно-бюрократическим режимом "истинного короля-философа" Иудушки Капутина, закрывает на всё это глаза и вместо этого любит поразглагольствовать о традиционных китайских ценностях. Поэтому считаю нужным объяснить суть этих ценностей хотя бы на примере этой красивой почтовой марки Китая, на которой в стиле традиционной китайской живописи изображена сосна в горах, изуродованная буйными ветрами и непогодами:

Это - символическое изображение традиционного "китайского счастья": человеческой жизни в нечеловеческих условиях - впроголодь и в изнурительном труде, которая заканчивается последним усталым вздохом в тёмном нищем углу. Это - тяжелое счастье, или по-английски tough luck. При этом стыдливо и лицемерно, якобы чтобы не портить красоту картинки, на ней не изображены все те, кто паразитируют на таких жизнях - компрадоры-бюрократы и "золотой" Запад...

Изменения к лучшему для китайского народа начались только в самые последние годы, когда стала ясной бесперспективность и тупиковость развития капиталистической компрадорской экономики, ориентированной на экспорт ширпотреба на Запад. В этом - заслуга Си Цзиньпина, который сделал соответствующие практические выводы и изменения политики. Помимо восстановления элементарной социальной справедливости в Китае КПК также вынуждена искусственно методами бихевиористской социальной инженерии конструировать гуманные солидарные межличностные и общественные отношения, главным образом программой "системы общественного доверия", на которую Запад клевещет, что это якобы "тоталитарная система манипуляции поведения", извращенно назвав её "social credit system - система социального кредита", хотя в ней и не пахнет несправедливым паразитическим буржуйским ростовщическим кредитованием.

Если статья мистера Эрета начата совершенно справедливым сравнением Чжао Цзыяна с Горбачевым, то я позволю себе в завершение моего комментария сравнить Си Цзиньпина с Никитой Сергеевичем Хрущевым. Это сравнение - не только констатация сходства фактической роли Си и Хрущева в истории, но и похвала в адрес обоих, которая вызовет дикую бессильную злобу сталинистов-путиноидов и всех прочих буржуйских охмурял ;-)

Тема Китая, конечно, очень интересна и актуальна для россиян, но где-то приходится ставить точку. Вот она:

.