ДУДИНЦЕВ - НЕ ХЛЕБОМ ЕДИНЫМ

История саботажа создания российской микроэлектроники (нынешнее её состояние я перепостировал здесь: https://behaviorist-socialist-ru.blogspot.com/2022/10/high-treason-in-minpromtorg.html ) мне напомнила множество похожих историй, которые я слышал, а некоторые даже наблюдал своими глазами, когда после окончания университета начал работать в московских академических институтах в самые последние годы брежневского застоя. Все эти истории сводились к злоупотреблению административной начальнической властью и состояли в искусственном создании "турбо-карьеры" для блатняг - сынков, зятьков и дочек начальства и в полном зажиме перспектив профессионального роста для "чужаков".

Эти истории укрепили моё убеждение в том, что бессмысленно пытаться что-то серьёзно делать в СССР, а надо поскорее сматываться за границу, пока я был молод и полон сил. Что я и сделал, выехав к жене на постоянное жительство в ГДР в 1983 году. Я не буду здесь пересказывать эти возмутительные истории, потому что не имею документальных доказательств, и вместо этого предлагаю вашему вниманию отрывок из самого начала романа Владимира Дудинцева "Не хлебом единым", опубликованного в 1956 году (в хрущевскую оттепель) и описывающего подобную историю хождения по мукам "чужака"-изобретателя.

Действие романа происходит в последние годы сталинщины. В отрывке представлен Леонид Иванович Дроздов - типичный сталинский бюрократ-карьерист, из числа тех, о которых "сам" Джугашвили-сталин говорил, что "кадры решают всё". Вдумайтесь в эти слова!

* * *

Владимир Дудинцев:

(...) "Часа через три он вышел из дому, неся большую кожаную папку. За воротами его ждал «газик» защитного цвета. Леонид Иванович сел рядом с молоденьким шофером Глазковым и нахмурился, сразу стал совсем другим. Машина сделала несколько поворотов между домами и остановилась перед подъездом двухэтажного здания с большими квадратными окнами. Так же хмурясь, Леонид Иванович поднялся по ступеням, толкнул зеркальную дверь и зашаркал на лестнице и по коридору, на ходу кивая встречным. Все знали о приезде начальника, и несколько человек уже сидели в приемной. Леонид Иванович прошел к себе, в просторный, высокий кабинет с большим рыжеватым ковром, пересеченным по диагонали зеленой дорожкой. Вслед за ним вошла слегка подкрашенная секретарша в узкой юбке и белой прозрачной кофточке.

– Кто это там? – спросил Леонид Иванович, причесывая височки и ощупав большую, раздвоенную плешь. У него действительно были две макушки - счастливая примета!

– Это изобретатель. Насчет труб.

– Да, да. Я помню. Пусть ждет. Ганичев с Самсоновым пусть войдут.

Секретарша удалилась, а Леонид Иванович обошел свой громадный стол, на котором поблескивал отлитый из черного каспийского чугуна чернильный прибор, составленный из знаков гетманской власти. Тут стояли две булавы, массивная печать, возвышался бунчук и были разложены еще какие-то многозначительные и тяжелые вещи. Дроздов сел и, уйдя головой в плечи, соединив обе руки в один большой бледный кулак, выжидающе опустил его на зеленое сукно. Тут же, вспомнив что-то, он мгновенно переменил позу, снял трубку и, передвинув рычаги на черном аппарате, похожем на большую пишущую машинку, сонным голосом заговорил с цехом, где был плохо работающий четвертый аппарат. В эту-то минуту и вошли Ганичев – главный инженер комбината и Самсонов – секретарь партийного бюро. Ганичев был очень высок, толст, гладко выбрит и носил поверх синего костюма куртку-спецовку из тонкого коричневого брезента. Самсонов был таким же малорослым, как директор комбината, носил старенький офицерский костюм без погон и сапоги. Оба сели перед директорским столом.

– Ну-с, – сказал Леонид Иванович. – Здравствуйте, товарищи. Что нового скажете?

– Новенькое, к сожалению, всегда найдется, – проговорил Самсонов.

Ганичев непонимающе посмотрел на него.

– А я привез вот какую новость, – Леонид Иванович раскрыл папку и показал листок ватмана, разграфленный вдоль и поперек и заполненный столбиками цифр. – По этому графику теперь будем отчитываться. Вот я сейчас для всех повешу его на видном месте. – Дроздов взял из гетманской шапки несколько кнопок, нахмурился и, солидно поскрипывая ботинками, прошел к желтой доске у стены. – Повешу вот… – он поднялся на носках. Чтоб все видели…

– Позвольте, Леонид Иванович, – громадный Ганичев поспешил к нему. Позвольте, я. Я, так сказать, малость повыше.

– Наполеон в этом случае сказал бы так, – Самсонов откинулся назад. – Ты, Ганичев, не выше, а длиннее.

Он громко засмеялся. Ганичев словно бы и не слышал, а Леонид Иванович повернулся к Самсонову, закрыл глаза и затем медленно открыл их. Это должно было означать сдержанный гнев, но Самсонов сразу увидел веселые огоньки в черных глазах Леонида Ивановича. Директору понравилась острота.

– Товарищ Самсонов, – он поднял голову и строго свел брови, смеясь одними глазами. – Товарищ Самсонов, исторические параллели рискованны. Осторожнее!..

Через час Ганичев ушел. Леонид Иванович, уютно сидя за столом, опять соединил все десять пальцев в один большой кулак и, подняв бровь, посмотрел на Самсонова.

– Как, как ты сказал про Наполеона-то?

Самсонов с удовольствием повторил.

– Леонид Иванович, – он засмеялся, – могу еще одну веселую штучку сказать.

– Давай до кучи.

– Этот многосемейный наш, Максютенко… знаешь, что учудил? Его захватила тетя Глаша в конструкторском с этой, из планового девчонка… с Верочкой! В обеденный перерыв. Заперлись, понимаешь, на ключ!

– Жена знает?

– Никто еще не знает. Вот думаю, что делать? Кашу-то затевать не хочется! Все-таки трое детей. Да и жена, как посмотришь на нее, жалко становится. Хорошая женщина.

– Хорошая, говоришь?

– Хорошая. Вот ведь что.

– А попугать надо, – Леонид Иванович нажал кнопку в стене за спиной. Попугать следует.

Вошла секретарша.

– Максютенко ко мне.

– Там изобретатель…

– Знаю. Пусть подождет.

– Так я пойду, – Самсонов поднялся.

– По правилу тебе бы следовало заниматься этими делами. Моральным обликом, – Леонид Иванович остро и весело взглянул на него. – Ладно, бог с тобой, иди.

Через минуту Максютенко, плешивый блондин с нежной кожей, красноватыми веками и блестящими женскими губами, стоял перед директором.

– Ну, здравствуй! Чего смотришь? Садись… товарищ Максютенко. Рассказывай, как у тебя дела с труболитейной машиной. Министерство скоро меня съест – кончите вы ее когда нибудь?

Максютенко ожил, заторопился:

– Леонид Иванович, все, что зависело от конструкторов, сделано. Поправки, которые были присланы, переданы в технический…

– Не врешь? – Дроздов устало закрыл глаза. Потер пальцем желтоватый, сухой лоб и, не открывая глаз, спросил: – Что ты там опять… н-натворил с этой… с Верочкой?

Максютенко молчал. Леонид Иванович мерно сопел с закрытыми глазами, словно спал. Потом приоткрыл глаза и, с грустью посмотрев на бледного, вспотевшего конструктора, опять сомкнул веки.

– Я думаю, тебе как члену партии известно, что за такие вещи по голове не гладят, – продолжал он, словно сквозь сон. – Думал, был даже уверен, что ты сохранишь хоть каплю благодарности к тому человеку, который дважды, – здесь Дроздов открыл гневные глаза, – дважды выручил тебя из беды. Послушай-ка, Максютенко, – он вышел из-за стола и зашагал по ковру, не по прямой, а по сложной кривой линии, поворачивая то вправо, то влево. – У тебя, брат, какое-то болезненное, я бы сказал, тяготение к неблаговидным поступкам. Жена- то небось ничего не знает?

– Ничего… – прошептал Максютенко, вытирая лоб платком.

– А жена ведь у тебя хорошая женщина… Ну, что же мне делать с тобой? Донжуан! Смотри-ка, у тебя ведь и макушка-то одна, а не две. У кого две макушки, как у меня, – видишь вот: раз и два, – тому разрешается иметь вторую жену. И опять-таки – жену! По закону! А ты-то куда лезешь? Что мне теперь с тобой делать? Мне официально донесли. Бери лист и пиши мне объяснение. Здесь садись и пиши. Вот бумага, вот перо.

Через полчаса Леонид Иванович, сидя за столом и надев большие роговые очки, читал объяснение Максютенко.

– Виляешь, брат! Не все написал, – он снял очки, посмотрел с сожалением на конструктора и направился в угол кабинета, к сейфу. – Кладу сюда. Если ты еще что-нибудь отчубучишь, тогда пущу в ход сразу все. Смотри – здесь и старые твои грехи лежат. Вот еще одна твоя покаянная бумажка – помнишь, когда ты пьяный потерял пояснительную записку? Вот она, здесь. Иди и помни: за тебя Леонид Иванович взялся. Он тебя на ноги поставит.

Максютенко ушел, и опять появилась секретарша.

– Леонид Иванович, изобретатель…

– Ждет до сих пор? Ну что ж, пусть зайдет.

Вместо изобретателя вошел Самсонов.

– Ну, как?

– Краснеет. Как всегда. Сядь-ка вот здесь, у меня сейчас изобретатель… Пожалуйста, пожалуйста, – это он уже говорил высокому, худощавому человеку, который стоял вдали, в дверях. – Пожалуйста, прошу!

Изобретатель ровным шагом пересек ковер и остановился у стола. На нем был военный китель, заштопанный на локтях, военные брюки навыпуск, с бледно-розовыми вытертыми кантами и ботинки с аккуратно наклеенными заплатами. Костюм тщательно отглажен, ботинки начищены.

Изобретатель держался прямо, слегка подняв голову, и Леонид Иванович сразу заметил особую статность всей его фигуры, выправку, которая так приятна бывает у худощавых военных. Светлые, давно не стриженные волосы этого человека, распадаясь на две большие пряди, окаймляли высокий лоб, глубоко просеченный одной резкой морщиной. Изобретатель был гладко выбрит. На секунду он нервно улыбнулся одной впалой щекой, но тотчас же сжал губы и мягко посмотрел на директора усталыми серыми глазами страдальца.

Этот мягкий взгляд немного смутил Леонида Ивановича, и он опустил глаза. Дело в том, что изобретатель три года назад сдал в бриз комбината (то есть в бюро по изобретательству) заявку на машину для центробежной отливки чугунных канализационных труб. Материалы были направлены в министерство, началась переписка, и с тех пор перед каждым выездом Дроздова в Москву к нему приходил этот сдержанный, тихий и, судя по всему, очень настойчивый человек и просил его передать письмо министру и как-нибудь подтолкнуть дело. И нынешняя, последняя поездка в Москву не обошлась без письма. Только Леонид Иванович, приняв это письмо, как и всегда, передал его не в руки самому министру, о чем просил изобретатель, а одному из молодых людей, сидевших в приемной, – первому помощнику. Попало ли это письмо по адресу, Леонид Иванович не знал и не осмелился спросить об этом у министра. А помощника он не смог спросить, потому что этот молодой человек вел себя с людьми неуловимо нагло: не торопился с ответами, улыбался, поворачивался к собеседнику боком и даже спиной.

Вот как обстояло дело. Кроме того, полгода назад появилась еще одна загвоздка: из министерства прислали эскизы и описание другой центробежной машины, предложенной группой ученых и конструкторов во главе с известным профессором Авдиевым. Эту машину приказали срочно построить. Она уже начала свою жизнь и окончательно закрыла дорогу машине Лопаткина. Леонид Иванович чувствовал себя немножко виноватым: в те дни, когда он был, по известным причинам, особенно близок к музгинской десятилетке, где преподавала Надя, – в те дни он, показывая широту характера, легкомысленно пообещал изобретателю «протолкнуть» его проект. И за три года ничего не сделал. А теперь, когда появился проект профессора Авдиева, который в течение многих лет считался авторитетом в области центробежного литья, теперь все бесповоротно определилось. На стороне Авдиева знания и опыт, его дело организовано серьезно, находится в центре внимания и, как выразился один начальник главка, приятель Леонида Ивановича, имеет перспективу. Опыт подсказывал Дроздову, что не надо, даже невольно, становиться на пути авторитетных людей, которые без помех трудятся над делом, имеющим перспективу. Более того, было бы даже грубо поддерживать в этом деле искусственный нейтралитет, в то время, когда приказы министра толкают тебя в ту же группу заинтересованных лиц, обязывая в кратчайший срок дать машину Авдиева в металле. И, конечно, Леонид Иванович давно сказал бы Лопаткину то, что втайне было уже решено, если бы не эти грустные, верящие глаза, перед которыми он терял спокойствие и забывал свои излюбленные позы и привычки. Поэтому весь разговор, переданный ниже, стоил для него больших усилий.

– Садитесь, – проговорил он, слегка побледнев. – Самсонов, познакомься. Это товарищ Лопаткин. Дмитрий Алексеевич, если не ошибаюсь?

Изобретатель пожал руку Самсонову. Сел, и наступило долгое молчание.

– Что я могу вам сказать… – Леонид Иванович закрыл лицо руками и застыл в таком положении. Отнял руки от лица, потер их, сплел в один большой кулак и стал смотреть на изобретателя, словно что-то соображая. — Н-да... Так вот — полный отказ. Да, родной, никто не поддерживает вас.

Лопаткин развел руками и привстал, собираясь уйти. Ему только это и нужно было знать. Но Леонид Иванович опять сказал: «Н-да», – он не кончил говорить.

– Читал ваши жалобы на имя Шутикова (он небрежно назвал эту фамилию заместителя министра). – Читал. Вы остер! (Он так и сказал – остер). Вы и меня там немножко… Ничего, ничего, – Леонид Иванович улыбнулся. – Я не обижаюсь. Вы поступаете правильно. Только у вас одно слабое место: у вас нет главного основания жаловаться. Я не обязан поддерживать вашу машину. Наш комбинат предназначен не для выпуска труб. А те канализационные трубы, что мы делаем, – это для собственных нужд министерства. Для жилищного строительства. Это капля в море. Вам следовало обратиться в соответствующее ведомство, а не к нам. Вот ваша главная ошибка… товарищ Лопаткин.

Изобретатель ничего не сказал, только соединил руки на широком, сильном колене. Руки у него были большие, исхудалые, с выпуклыми суставами на тонких пальцах.

– А вторая ваша ошибка состоит в том, – Дроздов устало закрыл глаза, в том, что вы являетесь одиночкой. Коробейники у нас вывелись. Наши новые машины – плод коллективной мысли. Вряд ли вам что-либо удастся, на вас никто работать не станет. К такому выводу я пришел после всестороннего изучения всех перипетий данного вопроса… – Он грустно улыбнулся.

– Да, да, я понимаю… – Изобретатель тоже улыбался, но улыбка его была мягче, – он понимал состояние директора и спешил прежде всего освободить его от неприятной обязанности говорить посетителю горькие вещи. – Вы меня простите, пожалуйста… – он поднялся и развел руками. – Собственно, я ведь нечаянно попал в эту историю… Хотя я и одиночка, но я ведь не для себя… Благодарю вас. До свидания. – Он слегка поклонился и пошел к выходу прямыми, четкими шагами.

– Сломанный человек, – сказал о нем Леонид Иванович. – Слаб оказался. Слаб. Жизнь таких ломает.

– Да-а, – согласился Самсонов.

– А ты знаешь, он ведь был учителем физики в нашей школе. Где Надюшка преподает. Понимаешь, какое дело? Университет окончил.

– Ну, что ж университет…

– Не говори – Московский. Ты не знаешь, а он ведь настоящий изобретатель. Патент имеет. Свидетельство… Когда ему присуждали авторство, его сразу вызвала Москва – разрабатывать проект. А для них, изобретателей, закон имеется: если тебя вызывают для реализации изобретения – ты уходишь со старого места работы и получаешь на новом тот же оклад. Вот он и выехал, ха-ха! – Дроздов засмеялся, мелко затрясся на своем кресле. – Вот он и выехал! Второй год уже не работает. Здесь другого физика приняли, а ему там, по приезде, – отказали. Нет ассигнований. Я теперь знаю, чья это работа. Это Василий Захарыч Авдиев. Он сам давно над этими делами колдует… Вон он с тех пор…

– Ты бы ему и разъяснил. Куда ему тягаться с докторами, – сказал Самсонов. – С профессорами!" (Конец перепоста)

* * *

Я очень советую прочесть роман Дудинцева целиком, чтобы получить правильное представление о мафиозной банде, господствующей ныне над Россией. Она не упала с Луны и не была заслана Западом. Она - плоть от плоти и кровь от крови сталинско-брежневской номенклатуры, которая с 1993 года наконец-то смогла удовлетворить свою жажду не только власти, но и богатств.

Конечно, на Западе коррупция и произвол господствующего класса капиталистов и их политиканско-чиновных лакеев пусть и несколько иные, и лучше замаскированные от глаз народа, который убаюкан сказками о "западной демократии", чем в России, но они столь же губительны для народов Запада, как и для народа России - бесчинства кремлёвской блатной кодлы:

Разговор тут не о Западе. Мне на Запад наплевать. Чем быстрее он гниёт (под тлетворным воздействием шайки миллиардеров-глобалистов, которая ставит марионетками во главе формальной власти на Западе таких дегенератов, как Байден, и примитивных баб вроде Трасс и фон-дер-Ляйен), тем он менее силен и опасен для России. А если говорить о России, то все её самые страшные беды были делом рук властителей и начальства, имевших абсолютную власть над народом. Все российские властители (за исключением Ленина и Хрущева) были проходимцами-авантюристами, поднаторевшими в подлом ремесле бытовых и политических интриг, благодаря которому они и вылезали на вершину власти.

Вследствие такой своей сути они неизбежно некомпетентны - наглость и преступность заменяют им знания и опыт. Но хуже всего то, что они боятся умных и компетентных людей, и поэтому неизбежно являются врагами истинной, а не фальшивой демократии, препятствуя занятию государственных должностей в результате честных выборов и неукоснительно практикуя выдвижение своих собственных прихвостней, столь же невежественных, подлых и некомпетентных интриганов - "назначением" сверху.

Интриганы-карьеристы - подлейшие, вреднейшие и ничтожнейшие существа; но когда они получают - будь то деньгами, должностью или шарлатанством - власть над людьми, они становятся сущими дьяволами. Те, кому ведомо наслаждение властью над людьми - поголовно высокомерные, бессовестные и бесчеловечные сволочи, считающие, что имеют "право" совершать любые гнусности, любые подлости и любые преступления, если останутся безнаказанными. Когда советские партийные секретари разглагольствовали о коммунизме, а западные капиталисты и теперь разглагольствуют о демократии, это делается ими с наслаждением от своего циничного лицемерия. Я много раз видел это своими глазами у тех, кто (конкретно в Германии) имеет власть над людьми - от малой, например у школьных учителей и полицейских, до большой, например у буржуев и политиканов. Именно они разжигают войны и прочие массовые убийства, науськивая оболваненные массы друг на друга националистической, религиозной, расистской и любой иной человеконенавистнической пропагандой.

Поэтому социализм абсолютно невозможно построить при наличии пирамиды власти, особенно окаменевшей в бюрократии и диктаторстве и погрязшей в кумовстве и коррупции. Для построения социализма прежде всего необходимо радикальное социалистическое изменение всей системы реальных общественных и межличностных отношений, что можно сделать только при помощи бихевиористской науки об оперантном поведении и соответствующей технологии социальной инженерии.

Это - громаднейшая, сложнейшая задача, потому что существующие порядки произвола верхов и бесправия низов закостенели как привычки и воспроизводятся для новых поколений системой воспитания и образования, штампующей подданных и подчиненных. Школа дрессирует детей на беспрекословное повиновение произволу ("авторитету") учителя, поощряет ябедничество, конформизм, приспособленчество и формальное отношение к делу - "отсидел уроки - и гуляй!" Школа - как нынешняя, так и предшествовавшие ей "советская" и царская - это инкубатор холуйства и бюрократии.

Если система общественных отношений социализма должна быть построена на оперантном поощрении равенства, гражданской чести, общественной и творческой активности и всестороннего интеллектуального и физического развития, то школа должна быть предельно кратковременной и дающей детям кроме элементарных знаний правописания и математики лишь самое главное - любовь к самообразованию и самостоятельному мышлению. Больше - ничего. Люди, прошедшие такую школу, будут отвергать сам принцип "свободы" богачей и "руководства" начальников. При этом, конечно, эта школа должна прививать не индивидуализм, а коллективизм, т.е. привычку к равноправному сотрудничеству, готовность к компромиссам с интересами окружающих и справедливость при распределении социальных ролей, будь то по принципу выборности или по жребию.

Ни в царской России, ни в нынешней Эрэфии такое просто немыслимо. Однако в других странах был целый ряд энтузиастов так называемой "свободной школы". Назову лишь двух - Ивана Иллича (Ivan Illich) и А.С. Нейла (A.S. Neill). Они были педагогами-практиками, написавшими книги о своём опыте работы в капиталистическом обществе, как А.С. Макаренко был педагогом-практиком, написавшем книги о своём опыте работы в советском обществе. Всех троих надо извлечь из мрака незаслуженного забвения и критически осмыслить. Надеюсь, что мне в скором будущем представится возможность это сделать.

.

ИЗМЕННИКИ РОДИНЫ В МИНПРОМТОРГЕ

Перепостирую заметку о буржуйском изменническом саботаже независимости развития микроэлектроники в России от проклятого Запада, источник: https://colonelcassad.livejournal.com/7931642.html . Ах, если бы это было единичным явлением! Но нет, куда ни глянь - повсюду буржуйские Плохиши, которых антисоветский прозападный режим расплодил за 30 лет, только и мечтающие о том, как бы предать Родину за долларовую наживу.

Ко всему изложенному ниже должен добавить, что с враждебными санкциями американского империализма теперь столкнулась и электронная промышленность Китая. Смотри на эту тему здесь: https://www.globalresearch.ca/us-economic-war-china-threatens-global-microchip-industry/5796982 (На этом сайте есть кнопка автоматического перевода статей, в том числе и на русский язык).

* * *

"О НЕКОТОРЫХ СУБЪЕКТИВНЫХ ПРОБЛЕМАХ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ МИКРОЭЛЕКТРОННОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ

Внимание общественности, понятно, сосредоточено на юго-западных фронтах и событиях военного толка. Но не стоит забывать и не менее опасного противника, выполняющего задачи тех же центров принятия решений, но уже в нашем внутреннем контуре: людей, для которых Родина — звук скорее пустой, а вот деньги — это другое дело.

В Сочи открылся форум «Микроэлектроника 2022». По этому случаю Иван Покровский сложил с себя полномочия исполнительного директора АРПЭ и в личном порядке опубликовал подробную статью, озаглавленную «Минпромторг импотент? Да», касающуюся положения дел конкретно в радиоэлектронной промышленности. А в середине сентября, когда пресловутую балльную систему всеми неправдами протолкнули лоббисты торгашей западным оборудованием — кратко, но ёмко по подоплеке происшедшего высказался Максим Горшенин.

Не имея возможности оценить объективно весь спектр достижений и провалов целого министерства (за ними ведь и та же авиация, например), не могу не отметить со своей стороны, что с конца 2020 года конкретно департамент радиоэлектронной промышленности Минпромторга и впрямь развернулся на 180 градусов — от поддержки российской микроэлектроники к поддержке тех, кто её старается целенаправленно уничтожить в угоду вполне конкретным долгоиграющим западным интересам.

Но давайте перейдём к конкретным фамилиям.

Александр Галицкий. Уроженец Житомира, оперившийся в советской оборонке. Член совета директоров Альфа-банка (того, который пытался обанкротить УВЗ). Управляющий партнёр фонда Almaz Capital, которому не чужды интересы Intel Capital и Cisco.

И участник совещания зампредов Чернышенко и Борисова 17 декабря 2020 года, на котором решили не просто «отменить конкурсы на ОКР в недельный срок», а конкретно отозвать «под ёлочку» уже выделенные отечественным разработчикам микропроцессоров средства.

Ради чего? Формально — ради улучшения конкурентоспособности: взамен Галицким предложены «сквозные проекты», когда конец цепочки — непосредственный потребитель — должен быть провязан через все промежуточные звенья понятным образом с разработчиком продукции. Теоретически хорошая и правильная идея, вот только с одним «но»: если её реализовывать параллельно, а не вместо прямого финансирования на данном этапе.

Если бы такой подход был применён к самому Александру Владимировичу, то в юности его следовало перестать кормить до тех пор, пока не станет понятно, каким именно он должен стать взрослым и как конкретно вписаться в жизнь. И это в ситуации, когда перспективность отечественных разработок стала настолько явной, что потребовалось усиленное обливание дёгтем (март 2021 — «Камеди-клаб», который без заказа пальцем не шевельнёт; август 2021 — псевдотехничская статья про «Эльбрус» как тупик, на самом деле являющаяся смесью правды, лжи и недоговорок).

Но неужели эти «радетели» в открытую призывали похоронить отечественную микроэлектронику? Да нет, глава государства тогда бы не о «скромных результатах» упомянул. Вместо этого со второй руки нам впаривают «цифровые ножки Буша» — «открытую архитектуру RISC-V».

Сергей Столяров. Соучредитель KNS Group и ГК Yadro, являющихся соответственно официальным дилером IBM и разработчиком систем, базирующихся на процессорах (либо готовых системах) IBM. Совладелец Syntacore — одного из российских разработчиков вычислительных ядер на архитектуре RISC-V.

Вроде бы предлагаемая тема звучит хорошо: международная разработка открытой архитектуры, совместные усилия по развитию программно-аппаратной экосистемы... Под эту сурдинку на Yadro завели сразу несколько «сквозняков» из тех, которые вообще дошли до стадии финансирования. Выделены десятки миллиардов рублей, всего несколько годиков подождать — что бы могло быть не так?

Тактически «не так» сделали китайцы: Академия наук КНР возьми да опубликуй в июле 2021 исходники процессорного ядра RISC-V, которое здесь и сейчас куда мощнее, чем Syntacore SCR7 (по имеющимся оценкам на аппаратных симуляторах сопоставимого с процессором Raspberry Pi 3 образца 2012 года).

А стратегически подгадила глава ассоциации RISC-V International Калиста Редмонд (чисто по совпадению ранее трудилась в IBM): ещё в мае 2022 года заявила о возможности блокировки участия российских компаний при более жёстких санкциях.

Казалось бы, лучше ведь кормить своих разработчиков микроархитектуры, чем даже китайских (или просто идти в кильватере, заимствуя готовые наработки, на чём уже приплыл Huawei с ARM)? Но ведь именно этот довод применительно к разработке суверенной вычислительной архитектуры и именно эти люди и пытаются оспорить. А ведь как уже могли убедиться отечественные пользователи и разработчики свободного ПО — в переломных моментах важнее оказываются не «принципы сообщества», а у кого ружьё. Бишь контроль над конкретным проектом — будь то разработка утилит или создание архитектуры.

И здесь открывается ещё один интересный момент — исторический. «Эльбрус» — единственная отечественная архитектура универсальных процессоров, ведущая своё родство ещё из советских наработок. От уничтожения последствиями решения Совмина СССР о переходе от разработки к копированию IBM 360 (1966 год) как ЕС ЭВМ его по сути спасли военные, которым требовалась быстрая доверенная машина для обработки данных радаров ПРО. И сейчас острие атаки людей и организаций, странным образом связанных прямо или косвенно с IBM, направлено именно на него. Совпадение?

Это не все имена и фамилии, которые можно и нужно упомянуть в данном контексте. И не все факты. Кратенько: хамство IBM в адрес Правительства России, которое в том же 2020 году янки через туземцев вроде Светланы Легостаевой (предавшей заодно и «Байкал» Всеволода Опанасенко) пытались поучать о том, чего нам иметь не положено и даже терминологически упоминать нельзя. Прямую ложь Yadro о том, что «охоты за головами» разработчиков они не ведут (ведут и тоже чисто по-американски нагло). Нацтеховский «Купол» на процессорах IBM POWER. Попытки Yadro угрожать судом СМИ с целью изменения или отмены публикаций. И меточки «гениальному инвестору» не забудем.

Но пусть эти люди всё-таки, может статься, задумаются о том, что в 275 статье УК РФ есть и «покаянный стих» — «...способствовало предотвращению дальнейшего ущерба». Только его ведь ещё заслужить надо. А стратегический ущерб в критический предвоенный год уже нанесён.

Михаил Шигорин
ANNA-News
3 октября 2022 г."

* * *

Эх, вернуть бы те благословенные времена, когда изменников Родины после выяснения размеров причиненного ими вреда не переводили на другую должность, а карали соответственно вине, в том числе и ставили к стенке. И в самую первую очередь надо поставить к стенке ничтожного питерского гопника Иудушку Капутина, который все двадцать с лишним лет своего позорного властвования над Россией занимался тем, что встраивал её в проклятый сатанинский Запад в качестве колониального топливно-сырьевого придатка.

.

НИКОЛАЕВСКИЙ БИОГРАФИЯ МАРКСА 1870 ГОД-1

Б.И. Николаевский и О. Менхен-Хельфен:

"ГЛАВА XIX

ФРАНКО-ПРУССКАЯ ВОЙНА (И ПАРИЖСКАЯ КОММУНА)

(...)

В 1840-х годах Маркс ставил Францию в качестве образца для немцев и мерил уровень развития Германии по уровню ее соседа. Но с начала 1860-х годов Маркс постепенно начал сомневаться в этой старой, привычной идее. Энгельс начал сомневаться в этом еще раньше; и по мере того, как экономическое развитие Германии становилось все более и более впечатляющим, и по мере того, как процесс её государственного объединения, хотя и в извращенных, неполных и полуфеодальных формах, становился все более явным, Маркс постепенно убеждался, что будущее принадлежит именно немецкому рабочему движению.

В 1870 году, перед началом франко-прусской войны, он писал Энгельсу: «Я твердо убежден, что, хотя первый импульс был дан Францией, Германия гораздо более созрела для социалистического движения и намного опередит Францию. Французы делают большую ошибку и самообман, если они по-прежнему считают себя «избранным народом». В середине фавраля 1870 года он написал Кугельманну, что он ожидает большего от социального движения в Германии, чем во Франции. Объединение Германии было предпосылкой и гарантией пролетарского движения в сердце Европы.

Летом 1870 года, когда разразилась франко-прусская война, Маркс не колебался ни минуты. К патриотическим эксцессам немецкого господствующего класса и мелкой буржуазии он питал только презрение, проявляя особое презрение к лирическим выходкам тех, кто недавно были его товарищами и даже друзьями. Прочитав милитаристские стихи Фрейлиграта, он написал Энгельсу, что скорее будет по-кошачьи мяукать, чем распространять такие баллады. Он возмущался лидерами фракции Лассаля (в германской социал-демократии), безоговорочно поддерживавшими прусское правительство в разжигании войны с Францией, и одобрял Бебеля и Либкнехта, голосовавших против военных кредитов, хотя и не соглашался с их доводами. Марксу казалось очевидным, что в борьбе с Бисмарком не может быть перемирия даже на войне.

Дело Германии не было делом (династии) Гогенцоллернов. Франция (Наполеона 3-го) напала на Германию, а не на Пруссию, и Германия должна защищаться. Но победа Германии была необходима прежде всего в интересах рабочего движения. Маркс считал, что есть две причины, по которым победа Луи-Наполеона была бы губительной. Во Франции бонапартистский режим укрепился бы на долгие годы, и Центральная Европа была бы отброшена вспять на целые десятилетия, а процесс объединения Германии был бы прерван. И тогда, как писал Энгельс 15 августа 1870 г., о самостоятельном немецком рабочем движении уже не могло бы быть и речи, ведь все будет поглощено борьбой за восстановление существования как нации.

С другой стороны, победа Германии означала бы конец бонапартизма, и какое бы правительство ни возникло во Франции, поле социальных боёв стало бы более свободным. «Если пруссаки победят, — писал Маркс Энгельсу сразу после начала войны, — централизация государственной власти будет полезна для централизации немецкого рабочего класса. Кроме того, доминирование Германии приведет к тому, что центр тяжести рабочего движения в Западной Европе еще более определенно переместится из Франции в Германию, и достаточно лишь сравнить движение в обеих странах с 1866 г. до настоящего момента, чтобы увидеть, что немецкий рабочий класс превосходит французский как теоретически, так и организационно».

23 июля 1870 г. Генеральный совет (Интернационала) издал манифест о войне. Его написал Маркс. Будучи обращенным к рабочим всего мира, он, очевидно, не мог содержать всех доводов, определявших позицию Маркса. В нем говорилось, что «с немецкой стороны война была войной оборонительной», что немедленно поднимало вопрос о том, кто поставил Германию в такое положение, что она должна защищаться.

В Бисмарке Маркс видел уже не слугу, а ученика и подражателя Наполеона. В манифесте, изданном в самом начале войны, подчеркивался тот факт, что защита Германии может дегенерировать в войну против французского народа. Но если германский рабочий класс допустит это, то и победа, и поражение будут одинаково злом. «Все зло, которое пришлось пережить Германии после так называемых "освободительных войн" (против Наполеона I), возродится и удвоится», — заключал манифест. «А объединение рабочих всех стран окончательно уничтожит войну».

(...)

Манифест одобрял французских рабочих за то, что они выступили против войны и против Наполеона. Но это было все. Ни в манифесте, ни в переписке Маркса с Энгельсом нет ни слова о задачах французского пролетариата в эти роковые недели. Все те годы, в течение которых оболваненный мир восторгался Наполеоном III как подлинным последователем корсиканца (Наполеона I), Маркс придерживался мнения, что это всего лишь «заурядная каналья», и считал, что его судьба предрешена, уже задолго до того, как гнилость бонапартистского режима стала очевидной для всех наблюдателей.

Наполеон III (карикатуры Оноре Домье - Honoré Daumier )

«Каким бы ни был результат войны Луи Наполеона с Пруссией, — говорилось в манифесте, — похоронный звон по Второй империи уже прозвучал в Париже». С самого первого дня военных действий Энгельс, будучи знатоком военной истории, был убежден, что Германия победит. Его статьи о военных действиях в Pall Mall Gazette привлекли к себе большое внимание, а точность, с которой он предсказал катастрофу при Седане вплоть до точной даты, подтвердила его репутацию «генерала» — прозвище, которым его друзья отныне неизменно называли его. Поражение Наполеона было неизбежным, а поражение Наполеона означало бы революцию во Франции. Однако, в какой ситуации! «Если в Париже разразится революция, — писал Маркс Энгельсу 8 августа, — то возникает вопрос: есть ли у неё силы и лидеры, способные оказать серьезное сопротивление пруссакам? Нельзя отрицать того, что двадцатилетний фарс бонапартизма вызвал страшную деморализацию. Едва ли можно рассчитывать на революционный героизм».

(...)

Революция должна была произойти. Это было несомненно. Но Маркс был также уверен, что ее победа в Париже возможна только после поражения на фронте. Его уверенность в этом объясняет умолчание об этом в манифесте. Французские секции Интернационала не дали себя увлечь волне патриотического подъема, захлестнувшей страну с началом войны. Одной их ненависти к Наполеону было достаточно, чтобы уберечь их от этого. Для них было бы немыслимо желать, чтобы император выиграл войну и таким образом укрепил бонапартизм; и они не верили, что он победит, ибо слабости его системы были им слишком хорошо известны.

Полиция, как обычно, неустанно выдумывая ложь, утверждала, что на мирных митингах незадолго до начала войны были лозунги в пользу Пруссии. Такие митинги происходили повсюду, и патриотические демонстрации в предместьях Парижа пришлось запретить, потому что они иногда перерастали в демонстрации, прямо противоположные патриотическим. Вполне возможно, что какой-нибудь чудак, мнящий себя революционером, и в самом деле призывал приветствовать пруссаков, но несомненно, что рабочие, примкнувшие к Интернационалу, не питали любви к Бисмарку, как бы они ни презирали Наполеона.

Какими бы разобщенными ни были французские социалисты — «Интернационалисты последнего часа», как называли их «старые» интернационалисты, что лишь способствовало внесению в их ряды новых разногласий, — все они, конечно, не желали победы Пруссии в ущерб Франции. Их страна, порабощенная, униженная и угнетенная мошенническим (бонапартистским) режимом, тем не менее оставалась страной революции, сердцем Европы, ныне и навсегда. Они не верили в Наполеона, но верили во Францию и миссию Франции.

Бакунин, который в то время пользовался большим авторитетом у французских членов Интернационала, думал так же, как и они. Более того, он был почти идеальным воплощением французского революционного патриотизма. Подобно Марксу, он считал равнодушие к международным конфликтам псевдорадикальным и только вредным для революции. Подобно Марксу, он требовал вмешательства пролетариата во всей его силе. Но, в отличие от Маркса, он считал Германию, а не Россию, врагом (социализма) и главным оплотом реакции; и Бакунин при этом имел в виду не только нынешнюю Германию; в его глазах Германия была центром и образцом деспотизма на протяжении столетий, начиная с Реформации и подавления крестьянских восстаний в первой трети шестнадцатого века.

Хотя были и другие деспотические правительства, еще более жестокие, чем немецкое, эта фундаментальная истина была для него неважной, потому что «Германия возвела в систему, в религиозный культ то, что в других странах было лишь фактом». Это было особенностью немецкого национального характера. Бакунин любил цитировать изречение Людвига Борне, что «другие люди порой рабы, а мы, немцы, всегда лакеи». Он называл холуйство немцев их прирожденным свойством, которое они возвели в систему, и тем превратив его в неизлечимую болезнь.

Если бы немцы, сами осужденные на рабство и распространяющие чуму деспотизма, куда бы они ни пошли, завоевали Францию, то дело социализма было бы потеряно и любую надежду на революцию в Германии — надежду, которая во всяком случае могла быть оправдана лишь духом оптимизма, противоречащим всякому опыту, — «пришлось бы похоронить не менее чем на полвека, и Франции грозила бы судьба Польши».

Еще до того, как война началась по-настощему, он, как и Маркс, считал, что поражение Наполеона неизбежно; но он не считал поражение Франции неизбежным, т. е. предполагал, что она очнется и вовремя вспыхнет революция. Революция и только революция может спасти Францию, Европу и социализм. Французы, прежде всего рабочие, должны подняться, втоптать в пыль бонапартизм и броситься на врага Франции и цивилизации со всепоглощающим энтузиазмом революционного народа. Единственная их надежда заключалась в превращении империалистической войны в революционную.

(...)

Новости о катастрофе под Седаном достигли Парижа 4 сентября; Немцы взяли в плен сто двадцать пять тысяч человек и захватили шестьсот орудий, а император сдался пруссакам. Империя рухнула, даже не пошевелив пальцем в свою защиту. В Париже была провозглашена республика, а провинции, если они не сделали этого раньше Парижа, последовали его примеру.

Наполеон III оставил республике ужасное наследие. Враг вторгся в страну, армии были в беспорядке, казна была пуста. Беспокойный вопрос Маркса о будущем вскоре должен был получить ответ.

(...)

6 сентября Маркс обратился к Генеральному Совету (Интернационала) с речью о коренном изменении положения в Европе, вызванном падением режима Наполеона III во Франции. Благодаря огромному авторитету, которым он пользовался в Генеральном совете, ему удалось убедить его признать молодую Французскую республику, несмотря на неуверенность и колебания некоторых его английских членов. Было решено, что новая ситуация требует издания второго манифеста. Он был написан Марксом при содействии Энгельса в тех местах, которые касались военных вопросов. Он был опубликован 9 сентября.

Бисмарк (английская карикатура)

Главный тезис манифеста, от которого зависели все остальные, был таким: после Седана Германия больше не вела оборонительную войну. «Война в защиту закончилась капитуляцией Луи Наполеона, капитуляцией в Седане и провозглашением республики в Париже. Но задолго до того, как произошли эти события, в тот самый момент, когда обнаружилась вся гнилость бонапартистских армий, прусская военная камарилья уже имела захватнические цели». Для опровержения мнимой необходимости аннексии Эльзаса-Лотарингии для защиты Германии Маркс использовал аргументы, которыми снабдил его Энгельс. Они были убедительны, но были предназначены лишь для того, чтобы произвести впечатление на военных экспертов. А главный упор делался на политическую аргументацию, что делало манифест Генерального Совета самым значительным документом того времени. (Продолжение следует)

.

СТОРОННИКИ СОЦИАЛИЗМА, КОТОРЫЕ ХУЖЕ ЕГО ВРАГОВ

К великому несчастью, в России много таких сторонников социализма и коммунизма, которые хуже его врагов. Для них характерны две очень вредные особенности: сталинизм и догматизм. Эти их особенности обусловлены отчасти невежеством, а отчасти - фанатизмом.

Как довольно типичный пример такого горе-"коммуниста" позвольте представить господина Егора Иванова, который выкладывает на youtube видеоролики. Я делаю разбор его воистину религиозной веры в свою правоту при явном недостатке способности аналитически понимать суть дела на материале двух его видео:
1) "Уголовное дело Солженицына. За что посадили?" - https://youtu.be/XzwdPuPFgN0 и
2) "Неизбежная утопия" - https://youtu.be/ePD7kNbI-bg .

Начнём с первого ролика, потому что его тема весьма узкая и простая для понимания тех, кто захочет в ней разобраться. В этом ролике господин Иванов утверждает, что неофициальное (то есть не сталинистское, а действительно марксистско-ленинское) понимание сути реакционного антинародного режима Джугашвили-сталина - это даже не политическое, а... уголовное преступление. А ведь в ролике цитируются заметки Солженицына, захваченные при его аресте:

и протоколы допросов и Солженицына, и его товарища по переписке, которую перехватывала военная цензура - Николая Виткевича:

 

Господин Иванов всё это зачитывает, но по-видимому не понимает смысла. А ведь изо всего этого даже при самом поверхностном знакомстве очевиден вывод, что Солженицын и Виткевич и в студенческие, и в фронтовые годы были при всей своей молодости и неопытности настоящими коммунистами, самостоятельно пришедшими к тому же выводу о контрреволюционной и антинародной сути сталинской самодержавно-бюрократической деспотии, к которому до них, когда они ещё были малыми детьми (Солженицын родился в 1918 году, а Ленин умер в 1924 году и Троцкий был выслан из СССР в 1929 году) пришло старшее поколение советских коммунистов, в частности, Троцкий с его сторонниками:

Интересно то, что даже сталинские следователи признали это (цитирую по помещенному выше скриншоту): "... противопоставляя ленинизм учению вождя партии." "Вождь партии" - это кровавое ничтожество Джугашвили-сталин.

Я лично считаю, что в показанных в ролике цитатах допросов Солженицын проявил себя настоящим коммунистом. И таких, как они, в Советском Союзе под антинародной властью антикоммунистического диктатора Джугашвили-сталина было много. И очень многие из них стали жертвами доносов подлецов-"сексотов", были заклеймлены как "враги народа" и загремели в концлагеря. Но господин Иванов не понимает ни ужаса, ни громадного вреда для Советской страны от зверских расправ сталинских холуёв над настоящими коммунистами.

Поэтому чрезвычайно интересно (и, очевидно, типично) то, что произошло с Солженицыным дальше, в лагере. Есть хорошая (стихийно-бихевиористская) русская поговорка, что стегать лошадь, которая добросовестно тянет в упряжке - это испортить её. Арест и лагерное заключение Солженицына - коммуниста и самостоятельно мыслящего человека - превратили его в антикоммуниста и узколобого святошу. Он стал реакционером, своеобразно подстроившись под ретроградную суть сталинщины с её реставрацией самодержавия, крепостного права и произвола бюрократии. Выйдя из заключения, он стал писать антисоветские псевдоисторические опусы, проклинавшие социализм и восхвалявшие царизм, национализм, "православие" и даже капиталистический Запад.

Позже, после высылки из СССР, Солженицын своими глазами увидел всю подлость и преступность капитализма, и отрекся от Запада, но так и не пришел к признанию преимуществ социализма. Вероятно, он уже был по-старчески твердолобым и боялся испортить свою репутацию в глазах антисоветского режима Бориски-алкаша (ельцина).

Это - воистину незавидная и страшная судьба: быть заслуженно проклинаемым последующими поколениями своего же народа. Мы в 2022 году видим социально-политическую реальность капитализма и России, и Запада совсем иными глазами, чем в 1990-х большинство советских людей, которых тошнило от маразма брежневщины и которые воображали себе Запад и капитализм как какой-то голливудский рай на Земле. Господин Иванов, Вы, как бесспорно молодой человек, этого не можете ни помнить, ни представить себе.

Но мы-то - я и всё старшее поколение - хорошо помним безумные 1990-е годы. Вот только мало тех, кто честно признаётся в своей тогдашней наивной вере в "добренький, демократический и прогрессивный" капиталистический Запад. Вере, которая была густо посеяна в СССР западными радио-"голосами", особенно среди начальства, и множилась наперекор очевидным преступлениям западного империализма - во Вьетнаме, в Чили, на Гренаде, в Афганистане, в Югославии, а также позже - вопреки преступлениям мафиозных прозападных прихватизаторов в России и всех прочих обломках СССР, растерзанного подонком Ельциным.

Перейдем ко второму ролику - "Неизбежная утопия". Он очень хаотичен и бестолков по содержанию. Он состоит из вереницы утверждений одних, которые можно грубо свести к лозунгу: "Капитализм - это прикольно, а социализм - это дерьмо", и утверждений других, включая самого господина Иванова, о том, что "Капитализм - это дерьмо, а социализм - это светлое будущее человечества".

Я не согласен с тем, что сталинист Иванов назвал социализм "неизбежной утопией". Раз он, пусть даже в непригодных и извращенных формах, не только существовал в СССР и восточноевропейских странах, но и далее существует в Китае, на Кубе и в КНДР, то его нельзя называть "утопией". Маркс называл Парижскую Коммуну не утопией, а первым опытом диктатуры трудящегося народа, хотя она просуществовала лишь с марта по май 1871 года. И избежать социализм, даже "реально существующий", очень даже можно, как показала реставрация капитализма Мишкой-меченым (горбачевым) и Бориской-алкашом (ельциным) на развалинах СССР.

Что же, вера в капитализм продолжает господствовать в головах слишком многих. Только теперь те из них, кто поумнее (в отличие от дебилов, показанных в ролике господина Иванова), утверждают вопреки очевидности людоедской сути капитализма, особенно в недоразвитых странах, что в России якобы "неправильный" капитализм, а вот на Западе он якобы "правильный", в виде нафантазированного ими "социально-рыночного шведского социализма", которого они даже не нюхали.

Но что же убедительного сказал им в ответ господин Иванов? - Да ровным счётом ничего. Он лишь продемострировал свою веру в социализм, однако при всей похвальности этой веры её совершенно недостаточно в диспуте со сторонниками капитализма. А надо было реально проанализировать с хоть какими-то конкретными фактами в руках и экономическую тупиковость капитализма, и его паразитическую, антисоциальную, антигуманную суть, и убогую пустоту, низменность и пошлость образа жизни людей под властью капитала, а не повторять бесконечно одно и то же обвинение в "потребительстве". Ну хотя бы потому, что в условиях затяжной, продолжающейся уже десятилетиями рецессии и даже (не признаваемой) депрессии всей системы глобального капитализма, происходит пусть довольно медленное, но бесспорно неуклонное и всё ускоряющееся сворачивание этого самого "потребительства".

Такая интеллектуальная беспомощность - прямой результат сталинизма. Сталинизм - это страшное бедствие России - представляет собой инфантильную аполитичность, уходящую корнями в мрачное прошлое царского самодержавия. Сталинизм - это убогое мещанское убеждение в том, что любой пролезший всеми правдами и неправдами на вершину государственной власти "вождь партии" или "национальный лидер" умнее и дальновиднее всех, что только он может командовать всем и всеми в стране, что он выше любой критики, любого обсуждения альтернатив, и что всех критиков и несогласных нужно беспощадно выпалывать...

Господин Иванов, я беззлобно и с искренним состраданием должен сказать Вам, что такие сторонники социализма и коммунизма, как Вы, приносят гораздо больше вреда делу социализма, чем его откровенные враги. Ваша беда - это фанатический сталинизм и догматизм, слепая вера в свою непогрешимость, которая основана на поверхностных и даже мнимых "знаниях". Солженицын и Виткевич (до заключения в сталинском концлагере) были куда более искушенными и эрудированными коммунистами, чем Вы. Почему это так? Вероятно потому, что Вы принадлежите к новому поколению, которое не читает книги, а читает и пишет по премуществу "твиты".

Так нельзя! Это несерьёзно. Чтобы увидеть и показать другим реальный, более или менее конкретный путь в светлое социалистическое будущее, надо читать книги, очень много книг, причём не только Маркса, Ленина, Троцкого, Генрика Гроссмана (смотри переводы на моём блоге), а также отца науки об оперантном поведении и управлении им - проф. Б.Ф. Скиннера и его сотрудников (смотри переводы на моём блоге), плюс хорошую научно-популярную литературу на темы естественных наук, в частности книги Элейн Морган (Elaine Morgan) о своеобразном, воистину уникальном пути эволюции человека, и Стивена Дж. Гулда (Stephen Jay Gould) об эволюции вообще; плюс анархиста Кропоткина о взаимопомощи как факторе эволюции.

Ну и, конечно, надо прочесть хотя бы основных апологетов капитализма и псевдонаучного индивидуализма - Хайека, Тойнби, Вебера, Фрейда, Ницше, Юнга и особенно Поппера с его пропагандой закулисной диктатуры капитала как якобы "открытого (т.е. свободного) общества". Об этих последних почитайте хотя бы статьи в "Википедии", чтобы быть чуток информированным об их аргументации, если дело дойдёт до серьёзных дискуссий о буржуазной идеологии.

Однако в самую первую очередь почитайте Троцкого, что избавиться от слепой, очень глупой и вредной ненависти к нему. Поэтому в заключение - эта картинка, специально для всех сталинистов:

.

МЕСТЬ ЗЕЛЕНСКОГО

 

НИКОЛАЕВСКИЙ БИОГРАФИЯ МАРКСА 1848 ГОД-2

Б.И. Николаевский и О. Менхен-Хельфен:

"Бельгийская либеральная пресса решительно протестовала против позора, которым покрыла себя их страна. Энгельс организовал протест чартистской прессы в Англии. Депутат Брикур потребовал объяснений в парламенте Бельгии. Комиссар полиции, арестовавший Маркса и его жену, был уволен. Но к тому времени Маркса уже не было на бельгийской земле.

Его доставили на границу под конвоем полиции. Это было путешествие со многими препятствиями. Поезда и станции были битком забиты (бельгийскими) солдатами, направлявшимися на юг. Воздух буквально гудел от слухов. Говорили, что французские и бельгийские легионы, сформированные на французской земле, намеревались штыками основать бельгийскую республику. Они бы получили встречу по достоинству!

Во Франции еще праздновали победу республики. На станциях были флаги, красный флаг и триколор развевались бок о бок, а энтузиазм все еще кипел. Железнодорожные пути были разрушены в Валансьене, и путешественникам пришлось проехать полчаса на (конном) омнибусе, прежде чем они смогли продолжить свое путешествие на поезде. Здесь, как и на участке между Понтуазом и Сен-Дени, кучера и трактирщики воспользовались первыми днями неразберихи, чтобы отомстить своему новому конкуренту — железной дороге. Они вырывали рельсы, жгли станции, ломали паровозы и вагоны.

Несмотря на все эти препятствия, Маркс 4 марта прибыл в Париж. Париж еще носил свежие следы баррикадных боёв. Фанни Левальд, немецкая писательница, приехавшая в Париж через несколько дней после Маркса, так описала сцену, открывавшуюся перед приезжими:

"Камни мостовой были не уложены, а лежали кучами на углах улиц. Кое-где разбитые повозки булочников и перевернутые омнибусы отмечали места бывших баррикад. Железная ограда церкви была полностью вырвана, за исключением нескольких футов, по которым было видно, где железная ограда была раньше. В Пале-Рояль (королевском дворце), или Пале-Насьональ (Народном Дворце), как его теперь именовали с большими буквами, были выбиты все окна, сломаны многие оконные рамы и множество строительных лесов; Шато-д'О, караульное помещение напротив Пале-Рояля, в котором заживо сгорели (швейцарские наёмники-)гвардейцы, лежало закопченными руинами; другие полицейские участки по соседству с Сеной были снесены до основания, и национальная гвардия несла караул, сидя в ближайших тавернах, служивших им офисами. Деревья на бульварах* были срублены, водопроводные трубы и тумбы вырваны. Грязные белые занавески колыхались в выбитых окнах Тюильри."

Город был все еще в разгаре своего краткого республиканского энтузиазма. «Рабочие, — по словам Энгельса, — днем ели хлеб и картошку, а вечером сажали на бульварах «деревья свободы», энтузиасты гуляли и пели «Марсельезу», а буржуазия целыми днями пряталась по домам, стараясь унять гнев народа, выставив в окнах (трёх)цветные фонари». Распевали старую песню Жиронды: «Погибнуть за Родину — самая прекрасная и завидная судьба».

Триколёр развевался над Пале-Рояль и Тюильри, где старый друг Маркса, Имбер, теперь был назначен мэром. Кое-где виднелись красные флаги пролетарской революции. Революционные и социалистические клубы вырастали как грибы после дождя. Газеты, брошюры и листовки появлялись каждый день. Париж кипел политической жизнью. Перед глазами эмигрантов вдруг открылись бескрайние возможности и вдохновляющие перспективы.

Им и в голову не приходило, что революцию смогут остановить на границах Франции. Революционное пламя, зажженное в Париже, перескочит границы и воспламенит Германию, Австрию, Польшу и всю Европу. Со времен Великой французской революции им казалось само собой разумеющимся, что демократии и авторитарные монархии не могут жить мирно бок о бок. Раз демократия победила, то она неизбежно должна столкнуться с соседними государствами, которые все еще находились в руках абсолютизма. Революционная война была неизбежна, чтобы революция снова не потерпела поражение.

В течение месяцев, последовавших за февральскими событиями, вопрос о революционной войне был одним из важнейших предметов партийных дискуссий. Бланкисты, верные традиции Великой Французской Революции, которая слишком часто была для них навязчивой идеей**, агитировали за революционную войну со всей страстностью, которая была их лучшим наследием.

Они призывали к ней не только на том основании, что это - единственное, что может спасти новую Францию, но ещё и потому, что верили, что только с помощью и в результате войны можно реально осуществитьреволюцию во Франции.

Но временное правительство и министр иностранных дел Ламартин хотели мира. С самого начала он заверил все правительства Европы, что Франция желает иметь мирные отношения со всеми государствами, какова бы ни была их форма правления. Однако бельгийские, итальянские и польские эмигранты выступали за войну и лихорадочно готовились к ней. Каждая группа сформировала свой собственный легион, чтобы занять свое место в великой армии, которая должна была выступить против деспотов, в авангарде армии революционной Франции в самой последней войне, благодаря которой должен был возникнуть братский союз свободных народов. Немцы с энтузиазмом восприняли эту идею.

Перед приездом Маркса в Париж на огромном митинге немецких эмигрантов и ремесленников было решено создать немецкий легион. Резолюция была предложена Борнштедтом, и Гервег был избран председателем комитета. На стенах Парижа уже были расклеены воззвания:
«Обращение к гражданам Франции
Дайте оружие! Оружие для немцев, идущих на помощь своим братьям, сражающимся теперь за свободу, жертвующим жизнью за свои права, и которых их враги пытаются еще раз обмануть! Немецкие демократы Парижа сформировали легион для выступления и провозглашения Германской республики. Им нужно оружие, экипировка, деньги, одежда. Помогите им. Ваши пожертвования будут приняты с благодарностью. Они помогут освободить Германию, а также Польшу. Немецкие и польские демократы вместе идут на завоевание свободы. Да здравствует Франция! Да здравствует Польша! Да здравствует объединенная Республика Германии! Да здравствует братство народов!»

Первые отряды немецких легионеров уже приступили к строевой подготовке на Марсовом поле. У них даже был готов гимн: «Мы маршируем в Германию массами…» План состоял в том, чтобы вторгнуться в Германию и поднять восстание в Оденвальде, где народ уже восстал и еще сохранились воспоминания о великой немецкой крестьянской войне. Всю Германию, начиная с Оденвальда, предстояло поднять на восстание. Однако для некоторых этот план был недостаточно амбициозен. В самом деле, они воображали себе союз с поляками, которые планировали восстание в Познани и еще одно в Галиции, за которым последует поход против России.

Все казалось возможным. Достаточно было протрубить в первые революционные трубы, чтобы стены Петропавловской крепости, цитадели европейской реакции, пали сами собой. Польские демократы, бывшие в то время повсюду героями дня, уже начали ссоры с русскими демократами из-за границ свободной и независимой Польши. Казалось, что для их революционного пыла не было невыполнимых задач. «О, хоть на один день, но дерзните!» — такими стихами подбадривал Гервег слабых духом. Нужно было только одно: решимость и еще раз решимость.

Одним из немногих, кто не увлекся энтузиазмом и суматохой, был Маркс. То, что Франция не хотела войны, было достаточно ясно для любого, кто не принимал желаемого за действительность. Правительство бланкистов начало бы войну, но для прихода бланкистов к власти потребовалась бы еще одна революция.*** Если Ламартин поддерживал и поощрял легионы, то не по революционным соображениям, а по гораздо более трезвым и приземленным причинам. Временное правительство хотело избавиться от иностранных рабочих, которые издавна были беспокойным элементом. Реально оно было готово оплатить их проезд до границы. Но у легиона, состоявшего не более чем из двух тысяч человек, не было никаких шансов, если бы он сражался в одиночку. В лучшем случае он мог надеяться на первоначальный военный успех. А подвергшиеся нападению абсолютистские державы могли только приветствовать вторжение легиона; это пробудило бы националистические и патриотические эмоции в подвергшейся вторжению стране и волей-неволей укрепило бы власть правительства.

Маркс с самого начала резко возражал против бесплодной и даже вредной игры в революцию. Он советовал рабочим не спешить на гибель вмсте с легионом, а ждать событий в Германии, которые в самое короткое время должны были привести её к революции. Их место было в Париже, а не в Оденвальде. Себастьян Зайлер, в то время член Союза коммунистов и знакомый Маркса, позже писал:

«Социалисты и коммунисты упорно возражали против попыток установить республику в Германии путем вооруженного вмешательства извне. Они проводили публичные собрания на улице Сен-Дени, на которых присутствовали некоторые из тех, кто позднее стал повстанцами. На одном из таких собраний Маркс произнес длинную речь и сказал, что февральскую революцию следует рассматривать лишь как поверхностное начало европейского движения. Через короткое время в Париже вспыхнет открытая борьба между пролетариатом и буржуазией (как это и произошло в июне). От её результата будет зависеть победа или поражение революционной Европы. Поэтому он настаивал на том, чтобы немецкие рабочие оставались в Париже и заранее готовились к участию в вооруженной борьбе».

Это означало плыть против течения. Большинство революционных и демократических немецких эмигрантов были против Маркса. Они называли его трусом и предателем и бросали ему в лицо великолепные, красиво звучащие фразы о Французской революции. Несмотря на его выдающийся авторитет в Союзе коммунистов, ему противоречили некоторые его члены. Но Маркс не отступал ни на шаг. Ведь речь шла об интересах революции и рабочего класса.

В начале марта Демократическое Братство (Англии) послало в Париж рабочую делегацию с обращением к Временному правительству. М'Грат представлял чартистский национальный исполнительный комитет, Джонс — лондонскую секцию партии, Харни — Демократическое Братство, а Шаппер и Молль — лондонский Немецкий рабочий союз. Гарнье-Паж и Ледрю-Роллен оказали им дружеский прием. Лондонское и брюссельское отделения Союза Коммунистов, переехавшие теперь в Париже, смогли учредить новый центральный комитет по всей надлежащей форме. Маркс был избран председателем, Шаппер секретарем, а членами были Энгельс, Молль, Бауэр, Вильгельм Вольф и Валлау. Теперь Маркс мог от имени Союза порвать с организациями, примкнувшими к Гервегу и его легиону. Борнштедт, избранный в Союз в Брюсселе, был исключен. Решение об этом и его причины были опубликованы, и некоторые газеты Германии даже перепечатали эту новость, в том числе Trierer Zeitung, издававшаяся в родном городе Маркса. Маркс и его сторонники вышли из демократической организации и основали собственную организацию — Рабочий союз Германии, которая собиралась в кафе «Пикар» на улице Сен-Дени.

Этот клуб состоял почти исключительно из рабочих, особенно портных и сапожников, людей, над которыми Альфонс Лукас, реакционный летописец клубов того периода, насмехался за то, что они присвоили себе право указывать Франции, как ею следует управлять. Однако инициатива Маркса имела успех. Уже 20 марта посол Бадена сообщал своему правительству, что сторонники Маркса «весьма многочисленны». В начале апреля Союз насчитывал четыреста членов.

Вскоре после прибытия в Париж Маркс возобновил свои контакты с французскими революционными кругами, с которыми он познакомился в 1844 и 1845 годах. Вечером того же дня, когда он уехал из Брюсселя, он выступил в Центральном клубе Общества прав человека и гражданина, которое возглавлял правый бланкист Барбе. Отношения Маркса с группами, которые во временном правительстве были представлены Ледрю-Ролленом и Флоконом, были особенно хорошими. Оба этих министра получили высокую оценку в письмах, которые Энгельс писал своему зятю Эмилю Бланку. Энгельс говорил, что рабочие и слышать не хотят ни о ком, кроме Ледрю-Роллена, и они были совершенно правы, потому что он был решительнее всех остальных. Люди, сплотившиеся вокруг Ледрю-Роллена и Флокона были коммунистами, сами того не зная. Маркс и Энгельс были в личных дружеских отношениях с Флоконом, которого они часто посещали. Флокон предложил им деньги на издание газеты в Германии, но они не согласились. Отношения Маркса с Ледрю-Ролленом и Флоконом позже изменились, но до самого конца он критиковал их сравнительно мягко.

Европейское движение шло в наступление гигантскими шагами. «Прекрасные» новости приходили ежедневно. «Свершилась революция в Нассау; в Мюнхене студенты, кустари и рабочие поголовно восстали; в Касселе революция на пороге; в Берлине безграничный страх и трепет; свобода печати и национальная гвардия провозглашены на всем западе Германии. Этого достаточно для начала. Лишь бы только Фридрих-Вильгельм IV оставался неуступчивым! Если он  так поступит, все будет выиграно, и через несколько месяцев у нас будет революция всей Германии. Лишь бы только он цеплялся за свои феодальные порядки! Но одному черту известно, что сделает дальше этот капризный, сумасшедший индивид». Так писал Энгельс из Брюсселя Марксу в Париж 8 марта.

19 марта состоялся парад демократов Гервега на Бьют-де-Монсо со звоном сабель, примыканием штыков, стрельбой из винтовок, маршами и контрмаршами. На заключительном митинге Гервег зачитал обращение немцев к польским демократам. Около четырех часов дня эти несколько тысяч человек двинулись маршем обратно в Париж. Дойдя до него, они узнали новости, только что дошедшие до Парижа: революция в Вене, Меттерних свергнут, император вынужден уступить всем требованиям борцов на баррикадах. Десятки тысяч французов эмоционально братались с немцами. На следующий день пришло известие о победе в Берлине. Самые смелые мечты сбылись. Слухи безгранично преувеличивали всё это. Рассказывали, что король Пруссии был арестован повстанцами и брошен в тюрьму, что Варшава восстала, что русские войска обратились в бегство, а гарнизон Санкт-Петербурга поднял знамя восстания.

Легион было больше невозможно удерживать. Он покинул Париж 1 апреля. Ему были устроены торжественные проводы. Сын маршала Нея, князь Московский, произнес красноречивую речь, в которой он упоминал великие революционные традиции и говорил о борьбе революции с оплотом абсолютизма на севере, а затем началась авантюра, которой предстояло закончиться столь быстро и столь плачевно. Лидеры легиона еще даже не решили, чего хотят; то ли разжечь крестьянскую войну, то ли мирно промаршировать по Германии с оружием в руках, то ли напасть на Россию, то ли вести гражданскую войну в Германии, пока не начнется наступление французов. Когда Ледрю-Роллен попытался выяснить, каковы были точные цели движения Гервега, он, как говорят, завершил долгий разговор словами: «А, теперь я понимаю, вы хотите отправить в Германию корпус баррикадных профессоров».

«Баррикадных профессоров» остановили уже в Страсбурге. То, что они несли с собой самое искреннее доброжелательство бланкистов,** ничуть им не помогло. Ламартин очень коварно и дипломатично сделал все, что было в его силах, чтобы дать немецкому правительству время подготовить свои войска к встрече легиона. Силы, с которыми легион столкнулся при переходе через Рейн, были столь бесконечно превосходящими, а он сам был так плохо вооружен, что потерпел поражение и разгром при первом же столкновении.

Маркс предвидел такой исход. Он был против слепого, отчаянного энтузиазма, безрассудного, жертвенного духа повстанцев. Он не обращал внимания на насмешки и презрение, сыпавшиеся на него как на доктринера. По его мнению, революционерам было бесконечно важнее ознакомиться с программой, продиктованной им стремительным ходом событий.

Возмущение ура-революционеров против Маркса достигло своего максимума в тот момент, когда, по их мнению, все истинные революционеры должны учить рабочих обращению с оружием, а он тратил время, читая им лекции по политической экономии, охлаждая их энтузиазм и превращая их в доктринеров.

Революционный взрыв в Германии поставил перед коммунистами новые задачи. Их место было уже не в Париже, а в стране, где они и только они могли указывать путь рабочему классу. Этой страной была Германия. Маркс советовал эмигрантам вернуться в Германию поодиночке и заняться созданием пролетарских организаций.

По случайности лидеры Союза Коммунистов покинули Париж в тот же день, что и легион Гервега, но без музыки и без речи князя Московского. Молодой член похода Гервега отправил об этом сообщение в некоторые немецкие газеты. «Немецкие коммунисты тоже покинули Париж, — писал он. «В отличие от германских демократов, они ушли не по-братски и не дружно, сомкнутыми рядами, а каждый по собственной инициативе отправился в разные места — путешественниками, каждый из которых нес в груди проповедь о спасении мира». Автор этих строк вскоре обнаружил, насколько ошибочным было презрение, с которым он их написал. Это был Вильгельм Либкнехт, которому тогда было двадцать два года.

Коммунисты покинули Париж. За четыре с половиной года до этого Маркс переехал из Пруссии Фридриха-Вильгельма IV в Париж Луи-Филиппа. В те годы произошло многое: разрыв с левыми гегельянцами, выяснение пути, отказ от половинчатого, бестолкового, сентиментального социализма, создание Коммунистического манифеста и Союза коммунистов. Когда Маркс покидал Париж, там над Пале-Роялем развевался флаг республики, а Германия была в огне." (Продолжение следует)

---

Примечания behaviorist-socialist:

* Сомнительное утверждение. Дамочка брешет. Тогдашний Париж всё ещё представлял собой сохранившийся со времен Средневековья лабиринт кривых узких улочек. Знаменитые парижские бульвары были проложены гораздо позже, при Наполеоне 3-м, причём прежде всего со стратегической целью на случай борьбы с восставшим народом: разбить широкими бульварами и авеню Париж на кварталы, что позволило бы эффективно использовать артиллерию, изолируя очаги восстания и методично подавляя сопротивление в каждом квартале по отдельности.

** Один из примеров враждебности меньшевика Николаевского к сторонникам Луи-Огюста Бланки (Louis Auguste Blanqui) - принципиального революционера, который выдвинул тезис о необходимости вооруженного восстания для победы социалистической революции. Правильность этого тезиса подтверждена не только Октябрьской Революцией под руководством (в числе многих других) Ленина, Троцкого и Антонова-Овсеенко, но и многих других революций, как открывших путь к социалистическому развитию (например, в Ливии под руководством полковника Муаммара Каддафи и его коллег-офицеров, или в Никарагуа под руководством Даниеля Ортеги и революционной партии сандинистов), так и революций, которые потерпели поражение (как например в Испании) или вопреки первоначальному успеху со временем погрузились в реакционный буржуазный маразм (как например революция 1911 года в Китае или революция 1974 года в Португалии). Социал-демократическая пропаганда "победы социализма на демократических выборах" - это или дешевая лживая демагогия, или прелюдия к поражению сил социализма путчами, организуемыми силами капиталистической реакции (как это произошло в Чили, где социалистическое правительство Альенде было свергнуто 11 сентября 1973 года путчем фашистского генерала Пиночета при содействии ЦРУ США).

Реакционная реставрация капитализма гнусными подонками горбачевым, ельциным и путиным - это такой же процесс предательства интересов народа и дела социализма политиканами-оппортунистами, только растянутый сталинщиной и брежневщиной на десятилетия. Переломный момент победы антисоветской контрреволюции - путч российского Пиночета ельцина в октябре 1993 года.

*** Здесь, как и во многих других местах своей биографии Маркса, меньшевик Николаевский бросает камень в огород большевиков и Октябрьской Революции. Он не только последовательно изображает Маркса сторонником оппортунизма и противником революционного социализма, но и внушает мысль о "вредности" массовых вооруженных восстаний. Это понятно, ведь с марта по октябрь 1917 года меньшевики заседали в говорильне буржуазного "временного правительства" (это - любимое, часто повторяющееся словосочетание у Николаевского), а тут вдруг большевики (Ленин и Троцкий) 25 октября (7 ноября) 1917 года не только согнали их с насиженных министерских кресел, но и лишили перспективы дальнейшего властвования, разогнав на следующий день "учредительное собрание".

Все нюни, вздохи и причитания всяческих мелкобуржуазных либералов и меньшевиков о том, что "большевики растоптали зелёные ростки российской демократии" - лицемерная демагогия и ложь, рассчитанная на идиотов. Ведь их "демократической идиллии" даже без Октябрьской Социалистической Революции было явно суждено быть недолговечной. Уже 4 июля 1917 года "социалистическое" (эсеро-меньшевистское) временное правительство само расстреляло мирную массовую демонстрацию в Петрограде, фактически установив военную диктатуру; а 25 августа реакционнейший генерал Корнилов устроил по согласованию и с противником (немцами), и с англо-французскими "союзниками" путч против временного правительства, который был разгромлен... большевистской Красной Гвардией. А впоследствии, не будь Октябрьской Революции, буржуйская думская "демократия" меньшевиков была бы неизбежно свергнута путчем реакционных генералов - если не Каледина, то Юденича, или Деникина, или Колчака, или Врангеля - к которым меньшевики тщетно пытались примазаться, но получали от них лишь плевки и пинки...

Короче: история учит, что революция, если сдуру начнет игру в "демократию", то неизбежно станет жертвой контрреволюционных путчей, которые рано или поздно установят реакционную антинародную диктатуру. Фашистский путч политического авантюриста и предателя - агента ЦРУ ельцина - осенью 1993 года не получил должного отпора именно из-за того, что дилетантская неуклюжая попытка ГКЧП в 1991 предотвратить гибель СССР закончилась позорным провалом из-за предательства одних (в первую очередь - двуличного подонка горбачева) и малодушной нерешительности других. После этого противники либерастско-ЦРУшного заговора против СССР бездействовали, а их попытка отсидеться в здании Верховного Совета РСФСР ("белом доме") окончилась в октябре 1993 года расстрелом этого здания танковыми орудиями, из которых стреляли пьяные наёмники-путчисты мерзавца ельцина.

Почему я пишу об этом? - Да потому, что приближается время, когда социалистическая революция станет необходима России для защиты от полного порабощения проклятым западным империализмом. Тогда наивная вера в демократические и социал-демократические (оппортунистские) иллюзии будет опаснейшим, самоубийственным злом. Режим мафиозного коррупционера и некомпетентного ничтожества Иудушки Капутина прогнил насквозь. А в России уже (или ещё) нет пользующейся доверием народа легальной или полулегальной силы, которая смогла бы остановить падение страны в пропасть неоколониального прозападного компрадорского капитализма и возобновить её социалистическое возрождение. Эта сила в нынешней опаснейшей обстановке агрессии западного империализма должна быть не только безоговорочно антикапиталистической и народной, но и абсолютно беспощадной к врагам - как внешним, так и внутренним.

России срочно нужны новые Ленин, Троцкий и Дзержинский; а в наличии имеется лишь частью запуганная и частью купленная КПРФ, плюс буржуазно-"демократические" пустомели от националиста Дугина до соболезнующего украинским бандерофашистам социал-либераста Болдырева и уже заматеревшего в демагогии блатного "юного гения" Жуковского. Просто удивительно, что теперь, после кампании полицейско-судейского террора против всех соперников Путина - от КПРФного социал-предпринимателя Грудинина до агента ЦРУ мистера Навральнера - Жуковский почему-то совершенно беспрепятственно и безнаказанно занимается прозападной буржуазно-"демократической" демагогией в своем видео-цирке клоуна-солиста - https://vk.com/vladislav_zhukovsky . Он явно намылился стать преемником Иудушки Капутина. Очень интересно узнать, кто закулисно крышует Жуковского...

.