ГИНЦБУРГ: ЦАРЬ ИРОД БЫЛ СОПЛЯКОМ!

Подробности здесь https://octagon.media/novosti/glava_centra_gamalei_zayavil_o_neobxodimosti_privit_desyat_millionov_podrostkov_ot_koronavirusa.html или здесь https://vk.com/wall-19071927_728668 .

.

КУН: ГЕНРИК ГРОССМАН И ВОЗРОЖДЕНИЕ МАРКСИЗМА 14

УВОЛЕННЫЙ УЧЕНЫЙ

К 1943 году основные штаты института (IfS) были резко сокращены, и лишь Хоркхеймер и Адорно имели возможность всё время заниматься своими собственными штудиями. Один Гроссман, чьи политические убеждения и возраст лишали его перспектив какого-либо альтернативного трудоустройства, не поддавался запугиваниям и уговорам отказаться от зарплаты.

В конце концов, изменения в структуре института и недружелюбные комментарии Гроссмана в разговорах о нем дали Хоркхеймеру повод уволить его. В марте 1944 года директор сообщил ему, что институт разрывает с ним отношения из-за его враждебного поведения.

Грехов Гроссмана было множество. Он, мол, говорил об институте гадости, якобы в частном порядке описывая его как «очаг капиталистической реакции» и «эти клеветники на Советский Союз», а (Хоркхеймера) как «ту свинью в доме № 429». Он якобы не участвовал в деятельности института целые два года. Эта деятельность теперь в основном состояла из затей Хоркхеймера и Адорно в Калифорнии и проекта по антисемитизму, от которого Гроссман отказался ещё до разрыва отношений. Он неблагодарно отказался выразить признательность институту в осужденной Хоркхеймером статье «The Evolutionist Revolt against Classical Economics - Мятеж эволюционистов против классической экономики». Но Хоркхеймер согласился на то, чтобы, даже лишившись членства в IfS, Гроссман получал добровольную дотацию как помощь его научной работе.

Несговорчивый бывший член института вскоре вернул первый чек, выданный ему по новым условиям, потому что «на полях было написано «Дотация (fellowship) 200 долларов». Такое определение, утверждал он, лишало его законных прав как пожизненного члена института. Настаивая на изменении статуса Гроссмана, Поллок согласился на то, чтобы Social Studies Association Inc. - фонд, в котором содержались средства института, предуведомлял (Гроссмана) за год вперед о любых изменениях в статусе его финансирования.

Получив отказ в какой-либо компенсации от института за инфляцию, выросшую за время войны, Гроссман безуспешно попытался компенсировать резкое педение его реальных доходов при помощи уменьшения налогообложения. Он заявил Департаменту Налогообложения, что его нынешняя дотация - финансовая помощь - не является зарплатой и потому не облагается налогами. Это всего лишь совпадение, что месячный размер этой дотации такой же, как и его зарплаты до того.

Хотя поддержка Хоркхеймера и дискуссии с ним в течение 1930-х годов помогли работе Гроссмана, они не изменили ни его фундаментально марксистской позиции, занятой в начале двадцатого века; ни его методологии в экономике, наиболее основательно разработанной в 1920-е годы; ни его сталинистские взгляды, возникшие в середине 1930-х годов. Гроссман, обнаружив и отвергнув сползание Хоркхеймера в ренегатство в начале 1940-х годов, продолжал быть верен этим убеждениям и после увольнения из Института.

ОТ УВОЛЕННОГО УЧЕНОГО ДО ВОСТОЧНОГЕРМАНСКОГО ПРОФЕССОРА

После разрыва с Институтом Гроссман некоторое время пребывал в депрессии. Члены шайки Хоркхеймера думали, что он «вел одинокое и изолированное существование» в Нью-Йорке. Австралийская писательница Кристина Стед, которая только познакомилась с ним в 1942 году, первоначально передавала такое же мнение своему партнеру, американскому еврею, финансовому аналитику, экономисту и писателю Биллу Блейку:

«Вчера я повидала графа Балаболкера (Count Chatterbox): он сильно подавлен, изможден, много говорит о «саботаже», бедолага. Знаешь, я ему верю. Он страшно хотел встретиться со мной из-за полного одиночества, он, похоже, рассчитывал на то, чтобы провести с тобой лето за просмотром его рукописей. Не знает, куда податься на лето. Он любит поваляться на пляже, но боится, что ФБР не пускает иностранцев на берег. В прошлый раз он отправился в Белые горы и возненавидел их: «какие-то жалкие холмики» и «уйма стариков, которые ложатся спать в 9 и выключают свет». Он спросил их, есть ли там кафе. - Ну, да: и они показали ему... молочный бар. Он говорил целый час и продолжал бы говорить, если бы я не выдумала, что надо позвонить по телефону и мне якобы назначен приём у «доктора Либенсона»... «Он хотел бы породниться с тобой, усыновить тебя и сделать тебя своим наперсником. Не понимаю, почему он не женился на какой-нибудь блестящей женщине. Он не против женитьбы, женщин, секса; надо сказать, как раз наоборот. Возможно, в прошлом он пережил несчастный брак. Больше всего на свете ему нужна жена.

... Бедный потерявшийся человек. Он не может пережить свою незначительность здесь, ведь когда-то он был большой фигурой, известным ученым в Европе... Больше всего он скучает по аудитории смышленых молодых людей и КАФЕ; ну конечно, эти две вещи нераздельны. Слово «кафе» постоянно выныривает среди его рассуждений о идеях Декарта и даже о идеях древних греков».

У Стед, Блейка и Гроссмана были общие политические взгляды. Они были преданными сторонниками Советского Союза и членами Объединенного антифашистского комитета по делам беженцев, первоначально созданного для помощи республиканцам, бежавшим из Испании.

(...)

Подобно Гроссману, Стед и Блейку, многие (политические эмигранты) участвовали в деятельности Объединенного антифашистского комитета по делам беженцев и «Die Tribüne für freie Deutsche Literatur» (Трибуны свободной немецкой литературы) - литературной организации немецких левых в США. Будучи секретарём Tribune, Алексан был в ней движущей силой. Он организовывал антифашистские собрания, встречи с авторами, театральные постановки и выставки репродукций.

Наряду с Аароном Коплендом, Альфредом Дёблином, Альбертом Эйнштейном, Райнхольдом Нибуром, Полем Робсоном, Жаном Ренуаром и Эптоном Синклером Гроссман был в составе блистательного почетного комитета по организации литературного и музыкального празднования семидесятилетия писателя Томаса Манна в июне 1945 года. Среди других членов этого комитета, которых Гроссман знал лично, были Шолом Аш - писатель на идише и сотрудник газеты "Социал-демократ" в Кракове перед Первой мировой войной, Стед, Блейк, Бенхайм, Блох, Будзиславски и Герцфельде.

(ВИЛЬЯМ) ПЛЕЙФЕР И (РЕНЕ) ДЕКАРТ

В переплетении с политикой главным приоритетом Гроссмана были его исследования и литература. Узнав, что Вальтер Брауэр выжил в нацистских концлагерях, в своем первом коротком письме к нему Гроссман упомянул об убийстве нацистами своих жены и сына. К этим печальным новостям и выражениям симпатии он добавил постскриптум: читал ли Брауэр его последние статьи?

Кристина Стед писала, что обычный распорядок дня Генрика Гроссмана был напряженным. «Он читает книги около семи часов в день и ещё работает вечером». Иногда он заставлял себя работать больше. Позже Стед сообщила, что он «работает лишь восемь часов в день, когда он не готовит публикацию книги, но когда готовится статья или книга, он работает четырнадцать или пятнадцать часов». Она была обеспокоена тем, что «он загонит себя до смерти, я это вижу, потому что очевидно, что он больше не в состоянии выносить такой труд». С 1947 года появились признаки того, что его здоровье ещё и подтачивает болезнь Паркинсона.

Разделив время своих исследований между Нью-Йоркской публичной библиотекой и библиотекой Колумбийского университета, а также своей квартирой, Гроссман работал над темами Декарта, математической экономики и изобретения машин в древнем мире. Он также переработал статью «Динамика» для английского издания, внося изменения, «чтобы привлечь внимание американцев, дать им прежде всего то, что они называют «фактами, фактами». Но в печати она так и не появилось. Не опубликована была и небольшая рукопись на польском, написанная в 1945 году о положении американской буржуазии и американском капитализме.

В 1946 году Гроссман сообщил своим бывшим коллегам по институту, что он закончил книгу о Декарте и работает над другой - о экономике Маркса. Книга о Декарте содержала работы о раннем развитии капитализма, которые Гроссман вёл с 1930-х годов, и его расширенные исследования Декарта для «Социальных основ механической философии и мануфактуры». Он утверждал, «что «Геометрия» Декарта - это не столько труд по математике, сколько оригинальный философский метод ... который в форме уравнений позволит каждому человеку с улицы, который умеет читать и писать и не имеет специального образования, постигать высшие истины ... Декарт пришел к этой идее, как я это доказываю, под влиянием современной техники. Он самостоятельно изобрел две машины для полировки линз и на этом опыте убедился, что упрощенный, механизированный труд может выполнять работу лучше, чем квалифицированные, но индивидуально разные люди».

Резюмируя этот тезис, Гроссман определил причину своей симпатии к позиции Декарта, проведя параллель с недавней политической логикой. «Здесь, у Декарта, мы встречаемся с идеями, аналогичными тем, которые Ленин позже развил в отношении государства и функций управления: «На основе капиталистической культуры подавляющее большинство функций старого государства чрезвычайно упростились». Это дало возможность Ленину выдвинуть требование вырвать их из рук узкого круга политологов и профессиональных политиков «как специальную функцию особого социального класса»; через их упрощение «они стали вполне доступны каждому грамотному человеку».* «Постоянное упрощение функций (управления государством) допускает, чтобы их выполняли все по очереди».

Более длинная рукопись на английском языке также была посвящена взаимосвязи между изобретениями Декарта и развитием машин с двенадцатого по шестнадцатый век и содержала идеи из работы Гроссмана о рабстве. Хотя «в античности было создано много замечательных автоматических устройств», «за редкими исключениями античность не оставила нам в наследие никаких устройств, экономящих затрату труда». Причина этого в том, что «рабство можно рассматривать как экономический вечный двигатель,** как созданную природой машину, энергия которой непрерывно производит всё без расходов. Следовательно, не было социальной потребности в искусственных машинах, экономящих труд». Рост производства свободным трудом ремесленников в XII и XIII веках «объясняет, почему в то самое время, когда исчез этот вечный двигатель античности, возникло стремление изобрести искусственный вечный двигатель, и предпринимались попытки его построить». А так как механический вечный двигатель невозможен, то в тот же период были сделаны новые изобретения и новые области применения старых, которые, по меньшей мере, позволили экономить на использовании человеческого труда.

Единственная статья Гроссмана, опубликованная в период после того, как Хоркхеймер выгнал его из института, была статья «William Playfair, the Earliest Theorist of Capitalist Development - Уильям Плейфер, самый ранний теоретик развития капитализма». Он написал её за пару месяцев в начале 1947 года. «Первоначально, - как сообщил Гроссман Рафалу Таубеншлагу, который вернулся в Варшаву, - я думал опубликовать её в Краковской академии наук. Но боясь, что этот процесс может занять слишком много времени, из-за всех необходимых там разрешений, я решил отправить ее в Англию. Воистину из огня да в полымя! В Англии дефицит бумаги, наборной техники и т. д. Короче говоря, публикация этой статьи (десять тысяч слов) - это считай что вечность.» Чтобы обеспечить публикацию статьи, Гроссман обратился за помощью к Гарольду Ласки через Билла Блейка, который тогда жил в Англии. Другой старый знакомый, Ричард Тоуни, тоже мог помочь. Он был членом редакционной коллегии журнала «Economic History Review», где статья была наконец опубликована в 1948 году.

Эта статья, выдвигая самодостаточный тезис, дополняла исследование Гроссмана о Сисмонди и выводы его последних публикаций по истории политической экономии: «Маркс, классическая политическая экономия и проблема динамики» и «Мятеж эволюционистов против классической экономики». Плейфер писал о тенденциях концентрации капитала в руках узкого круга собственников, обнищания производительных классов и исчезновения средних классов. В этом он на четырнадцать лет предвосхитил сообщение Сисмонди об этих тенденциях. Но наиболее интересное наблюдение этого английского экономиста предвосхитило на целое столетие его повторное открытие.

Страны достигают определенного момента в своем развитии из бедных аграрных производителей в богатые промышленно развитые государства, когда появляется больше капитала, чем его можно прибыльно инвестировать. Это, по утверждению Плейфера, типично для современных стран на определенной стадии развития (капитализма) и знаменует начало периода морального и экономического упадка. Этот вывод соответствовал консервативным политическим убеждениям Плейфера, который обратил внимание на противодействующие тенденции капитализма, которые могут, особенно при поддержке правительства, отсрочить изначальную тенденцию к упадку и разложению. Этими противодействующими тенденциями оказались «экспорт товаров и капитала, децентрализация капитала и как дополнение - различные формы непроизводительных расходов и расточительства». Самым эффективным оказался вывоз капитала. Или, если капитал инвестировался в стране, произведенную продукцию приходится экспортировать.

«Только в начале двадцатого века эта проблема была снова поднята Дж.А. Хобсоном, чьи работы вызвали целый поток литературы!» Этот комментарий Гроссмана, несомненно, относился и к работе «Империализм как высшая стадия капитализма» Ленина, которая во многом повторяла Хобсона.

Взаимосвязь, которую Гроссман выявил в своем исследовании о Плейфере между идеями классической политической экономии и Марксом, была слабее, чем та, которую он подчеркивал, обсуждая динамику (капитализма) и мятеж эволюционистов. Хотя в его последней статье упоминался Маркс, в ней не было существенного обсуждения содержания теории Маркса. Плейфер, например, предвосхитил использование Марксом методологии тенденции и противотенденции. Но Гроссман не объяснил специфики применения этого метода Марксом. Но и в некоторых других отношениях эта статья получилась менее удовлетворительной, чем публикации Гроссмана в начале 1940-х годов.

Она была стилистически несовершенной. Это было вызвано как низким качеством перевода, так и недостатками в организации материала и формулировке выводов, чего можно было избежать. Но что еще более важно, в более ранних статьях освещались вопросы, важные для (политической) стратегии марксизма, такие как: невозможность устойчивого равновесия капитализма в статье о динамике; роль самостоятельной активности рабочего класса и революции для перехода от капитализма к социализму в исследовании о Марксе и его предшественниках-эволюционистах. Ближайшим эквивалентом в статье о Плейфере было краткое упоминание о процессе социализации при капитализме как прелюдии к социалистической экономике. Но Гроссман так и не воспользовался возможностью обсудить роль рабочего класса в завоевании социализма. Объем статьи и стремление найти издательство для ее публикации в популярном академическом журнале были основными причинами такой политической осторожности.

Возможно, что повлияло и нечто менее осознаваемое. После Второй мировой войны сталинисты считали, что устанавливают социализм в Восточной Европе и особенно в советской зоне оккупации Германии штыками Красной Армии, без пролетарской революции. Если бы Гроссман выдвинул тезис самостоятельной активности рабочего класса как атрибут своей (марксистской) экономической теории, то противоречие с его собственными сталинистскими убеждениями было бы очевидным. Возможно, по этой причине он считал эту свою последнюю статью более подходящей для публикации на немецком языке, чем статья о мятеже эволюционистов.

То, что Гроссман прекрасно осознавал окаменелость сталинистских догм, было очевидно из его советов Биллу Блейку относительно его книги об империализме. Несмотря на общее для них обоих восхищение Советским Союзом и его политикой, Гроссман писал: «В своей книге вы должны избегать любой прямой критики Ленина. Вы можете ясно изложить своё иное мнение, не нападая на него, иначе ваша книга будет обвинена как еретическая. Вы можете сказать: "В прошлом один теоретик марксизма считал так. Но сегодня ситуация изменилась" и т. п.»

После (2-й мировой) войны ранние экономические работы Гроссмана привлекли к себе весьма ограниченное внимание в США. В обзоре теорий империализма в 1948 году ученый из Колумбийского университета Эрл Уинслоу, вслед за Полом Суизи в 1942 году, подверг критике теорию кризиса Гроссмана, но назвал его «марксистом подлинной оригинальности». Растущий и реалистичный пессимизм в отношении политики в США и перспектив найти там более широкую аудиторию для своих трудов создали у Гроссмана иллюзии в отношении зарождающегося советского блока. В 1947 году он отклонил предложение Билла Блейка ответить на критику Суизи «Закона аккумуляции». «Для меня не так важно написать письмо против извращений мистера Суизи. Если я не смогу опубликовать книгу на английском о Марксе, такое письмо будет бесполезно. А если я опубликую книгу, то ею я переломаю ему все кости, и читатель сможет сам судить о том, какая книга дает действительно превосходное изложение теории Маркса».

----

* Да и безграмотным, невежественным и примитивным персонажам тоже, будь то якобы "наши лидеры", т.е. антинародные диктаторы - сталин, горбачев, ельцин и путин, или Швабов глобалистский выводок "young global leaders - юных глобальных лидеров" - Меркель, Джонсон, Макрон и прочие вопиюще некомпетентные "западные демократы" - марионетки закулисы мультимиллиардеров.

Считаю своим патриотическим долгом проинформировать Следственный Комитет богоспасаемой Эрэфии, что с хером Швабом интенсивно, причём в открытую, якшаются не только Путин, но и Мишустин, Греф и "юный глобальный лидер", некто Дмитриев.

 

Если судить объективно, то их надо надолго послать туда же, где сидит мистер Навральнер, чтобы ему не казалось, что с ним несправедливо обошлись. Там они смогут беззаветным ударным трудом искупить свою измену Родине, а в свободное время для посильного развития своих посредственных интеллектуальных способностей резаться в преферанс. (примечание behaviorist-socialist).

** В этом - весь смысл нынешнего реакционного разворота Запада от промышленного капитализма к "экономике сферы услуг" с нищенскими заработками, а далее в перспективе, которая уже видна в замыслах хера Шваба и прочих глобалистов, к фашистскому неофеодальному рабскому (бесплатному!) труду неимущего человечества в концлагерях и барскому паразитизму привилегированного класса миллиардеров. Этот процесс уже запущен во всём мире. Сперва правительства, состоящие теперь повсюду из "юных глобальных лидеров", ещё наделают побольше долгов закупкой губительных для здоровья и жизни "вакцин от ковид", как это делает правительство Германии, при населении в 83 миллиона заказавшее 554 миллиона доз "вакцин от ковид" и ещё выкупившее у Польши неиспользованные 3 миллиона доз (смотри здесь https://www.globalresearch.ca/554-million-covid-19-vaccine-doses-ordered-by-german-government-for-83-million-people-seven-doses-per-person/5767621 , скриншот ниже).

 

А потом каждое правительство разложит свой государственный долг по всему уцелевшему от смертоносных "уколов от ковид" населению и распродаст его в долговое рабство своим хозяевам - мультимиллиардерам-глобалистам. (примечание behaviorist-socialist).

.

ИСТОЧНИК И ВРЕД МАРКСИСТСКОЙ ФИЛОСОФИИ

Те, кто учился ещё в Советском Союзе, должны помнить (или хотя бы вспомнить) статью Ленина "Три источника и три составные части марксизма". А молодому поколению советую её прочесть. Там как источники и составные части перечислены: французский утопический социализм, преобразованный Марксом в научный коммунизм, английская классическая политэкономия, преобразованная в марксистскую политэкономию, и немецкая идеалистическая философия, преобразованная в марксистскую философию (то есть в пресловутые "истмат" и "диамат").

Для меня очевидно, что лишь вторая часть марксизма - политэкономия - действительно научна. Но долгое время я даже этого не видел, пока не наткнулся на книги Гроссмана. Что же касается "научного коммунизма", то он не только не был совершенно непригоден как "дорожная карта" строительства социалистического общества, но даже не предотвратил ни подмены социализма реакционнейшей самодержавно-бюрократической деспотией сталина, ни предательства дела социализма партийными "вождями" - мишкой-меченым (горбачевым) и бориской-алкашом (ельциным). Именно поэтому я долгое время искал то научное направление, которое вполне пригодно как научная основа для практического построения социалистического общества, и был очень обрадован, обнаружив его в радикальном бихевиоризме Б.Ф. Скиннера и в бихевиористской оперантной технологии социальной инженерии.

Ну а о гегельянском источнике истмата и диамата я совсем недавно писал на этом блоге, что он был результатом идеологического заказа реакционнейшей прусской монархии на извращение революционной идеологии Великой Французской Революции, провозгласившей лозунг "Свобода, Равенство и Братство". Поэтому вся философская брехня Гегеля уже тогда неизбежно должна была быть реакционной, и она была и осталась таковой: пересказом затхлых метафизических учений схоластики и диалектики (которая была известна в античности под названием риторики - искусства доказать любой сколь угодно нелепый тезис):

К сожалению Маркс впитал в себя яд гегельянства, будучи студентом в Германии в мрачную эпоху монархической "меттерниховой" реакции после поражения Французской Революции.

А ведь (вопреки гегельянству и марксистскому истмату) нет ни малейшей "исторической необходимости" того, что уже много раз в истории - главным образом в результате агрессий проклятого западного империализма - целые народы погружались в жуткий мрак реакции на протяжении жизни нескольких поколений и жестоко страдали (и теперь страдают) от него.

В истории (так же, как и в биологической "эволюции") царит не фантазия гегельянской "необходимости" (то есть религиозный "промысел божий"), а Его Величество Случай. Отрицающая это дурацкая вера в "историческую закономерность" обезоруживает народы перед лицом катастрофических неожиданностей. То же самое верно и в отношении инфантильной веры в "лидеров" и "вождей", представляющей собой позорный феодальный пережиток веры в "помазанника божия". Такой "помазанник", будь то сталин или путин, конечно, всячески пропагандирует культ личности себя любимого, стараясь создать фальшивый образ всемогущего гения, будучи на самом деле презренным ничтожеством и гнусным проходимцем.

Конечно, народу льстит такой (само-)обман, но он чрезвычайно вреден, потому что постепеннно превращает всех (кого больше, кого меньше) из разумных людей в безвольных тупых овец, беззащитных перед "своими пастырями"-мясниками и забугорными волками. А ведь у них - свои антинародные интересы, своя идеология и свои "гении":

Эта буржуйская идеология ("неолиберализм) при всей своей примитивности и лживости в 1980-е годы победила марксизм. Поэтому гегельянство (включая марксистский истмат-диамат) - вреднейшая чушь. Ну пусть какой-нибудь "диалектик", считающий, что это не так, попытается доказать мне, например, "историческую необходимость" катастроечно-прихватизаторского разрушения и разорения СССР предательским господствовавшим классом - КПССной партийно-бюрократической номенклатурой.

А сейчас миллиардерская глобалистская мразь, сочинив на ходу глупые сказочки о "глобальном потеплении", "великой перезагрузке" и "4-й индустриальной революции", гонит всё человечество в болото компьтеризованного фашистского неофеодализма. Причина этой реакционной затеи, конечно, не в "исторической необходимости", а в неразрешимости фундаментальной экономической проблемы капитализма - дефицита прибыльности сверхаккумулированных мёртвых капиталов - проблемы, которую Маркс назвал смертным приговором капитализму и Гроссман доходчиво объяснил для всех желающих.

Но почему Маркс зарыл этот приговор капитализму в тысячах станиц "Капитала" и прочих многословных штудий так хорошо, что его полтора столетия без особого труда могли игнорировать и ренегаты социал-демократы, и замаскированные реакционеры - сталинисты?

Это - отнюдь не праздный "академический" вопрос. Ведь сразу после смерти Маркса, а потом и Энгельса, за "опровержение" беспощадности этого приговора взялся тот самый ренегат Бауэр, нарочитое верхоглядство которого и разоблачил Гроссман книгой "Закон аккумуляции (капитала) и краха капиталистической системы".

Но ещё удивительнее может показаться то, что (смотри предыдущую блогозапись) когда в 1937 году, то есть в обстановке продолжавшейся уже почти 10 лет "Великой Депрессии", Гроссман принёс "дорогим коллегам" Хоркхеймеру и Левенталю статью "Маркс, классическая политэкономия и проблема динамики", подтверждающую этот приговор, они вздумали объявить его "сумасшедшим"!

Не менее удивительно то, что сейчас (в обстановке продолжающегося с 2008 года Глобального Экономического Кризиса) нет ни одного сколько-нибудь известного экономиста, который ну хотя бы упоминал этот приговор Маркса системе капитализма и его подтверждение Гроссманом. Ау, господа экономисты! Протрите себе очки! Вы делаете вид, что у вас орлиный кругозор, а на самом то-деле ваш кругозор ýже, чем у лягушек, квакающих в заболоченной лужице посреди густого тёмного леса!

А вот буржуазия не дремлет. В годы Великой Депрессии она охмуряла интеллигентов вздором "критической теории", которую как эрзац марксизма спешно накропал её лакей и ренегат, тот самый Хоркхеймер-Хоркхаймер, а простонародье - миражами Голливуда - "фабрики снов". Об этом советую посмотреть на досуге фильм "Белый Шейх - "The White Sheikh" Вуди Аллена. Конечно, Вуди Аллен был плюгавым педофилом, но сделал несколько вполне хороших фильмов.

Ну а в наше время Глобального Экономического Кризиса буржуазия очень эффективно отвлекла от него внимание пратически всего человечества масс-медиальной истерией вокруг фейковой "пандемии ковид" и массовым государственным терроризмом зверских полицейских "санитарных" репрессий!

Но вернёмся к Марксу. Прежде всего заметим, что дефицит валоризации (прибыльности) сверхаккумулированного капитала, делающий его мертвым, праздным капиталом, - факт, который трудно представить себе нормальным людям (не миллионерам), но для сверхбогачей он - повседневная реальность, которая не даёт им спать по ночам. Для них эта проблема вовсе не таинственна, а очевидна. Она была очевидна и для классических буржуазных политэкономов, и для Маркса, и доказывать тогда этот очень неприятный для буржуазии факт было бы всё равно, что ломиться в открытую дверь. Да и сам Маркс был выходцем из очень богатой еврейской семьи и долгие годы жил на средства, которые ему регулярно присылал богатый дядя с материнской стороны - Леон Филипс (Lion Philips), о котором есть довольно большая статья в англоязычной "Википедии". И только после Маркса, осознав с его помощью, что эта проблема чревата для неё социалистической революцией, буржуазия принялась упорно и самыми разными способами маскировать эту проблему, отвлекать от неё внимание публики. Поэтому великая заслуга Гроссмана в том, что он изложил эту проблему в виде, легко доступном для понимания всеми нами.

Ну а миллиардеры тем временем уже нашли много способов эту проблему если не решить, то хотя бы отсрочить; перечислю лишь важнейшие:

- Подкуп государственной власти, которая (особенно при положительном балансе государственных финансов) берёт у них этот мёртвый капитал в долг, выпуская облигации государственного займа с очень даже аппетитной опроцентовкой (это делают все без исключения буржуазные правительства, включая, конечно, и олигархо-бюрократический режим Иудушки Капутина);

- Подкупленные правительства и бюрократии делают всё для буржуев, грабя народ, например:

- Монопольное взвинчивание цен на товары широкого потребления под предлогом "инфляции" (повсюду в мире, включая Эрэфию);

- Государственные подряды (в путинской Эрэфии они называются госзакупками и госзаказом), которые при условии коррупционных "откатов" политиканам и чинушам набивают карманы буржуев и разоряют казну;

- В данный момент надо особо упомянуть закупку всеми государствами мира у проклятых фармаконцернов вреднейших для здоровья и потенциально смертельно опасных "вакцин от ковид". Одна лишь шайка массовых убийц под названием "Pfizer - Файзер" загребла за один лишь прошлый год 37 миллиардов долларов! Эта глобальная "вакцинация" - массовое убийство человечества мафиозной глобалистской закулисой миллиардеров. Все эти ген-"вакцины" (как западные, так и скопированные с них "расейские" мусью Гинцбурга) очень эффективны - как оружие массового уничтожения.

- Войны (режим Иудушки Капутина государственным финансированием и страхованием оплаты осуществляет экспорт оружия, непропорционально большой по сравнению с производственной базой, в результате чего вооруженные силы Эрэфии остаются без новых вооружений, то есть неспособными защищать страну от агрессии проклятого Запада.) Ну а Запад не только экспортирует оружие, но и потребляет сам - своими военными агрессиями.

- Однако самый распространенный способ избежать дефицита валоризации (прибыльности) сверхаккумулированного капитала - это его бегство из производительной (капиталистической) экономики в паразитические занятия ростовщичеством и извлечением экономической ренты и в авантюризм азартной игры на фондовой бирже. Об этом много, хорошо и подробно писал проф. Майкл Хадсон в своих книгах и статьях.

- Ну а безнадёжно мёртвый капитал откачивается буржуями в не облагаемые налогами "благотворительные" фонды, как например, Фонд Рокфеллера или Фонд Билла и Мелинды Гейтс, которые подкупом буржуйской "демократии" стяжают паразитические доходы и своим ядовитым разлагающим влиянием на человечество и его учреждения укрепляют классовую деспотию буржуазии.

Короче говоря, марксистская политэкономия (в общедоступном изложении Гроссмана) столь же актуальна и необходима для революционной борьбы против ига капитализма, как и социалистическая адаптация бихевиористской социальной инженерии для построения истинно солидарного и гуманного социалистического общества. Ну а марксистской отрыжке гегельянства - истмату с диаматом - место на свалке истории.

 

*  *  *

Дополнение 24 января: я давно уже не удивляюсь фальшивости всех рейтингов, которые находятся в руках буржуев. Эта запись вдруг получила небывалый пик популярности - конечно же, из-за заголовкa - о ВРЕДЕ марксистской философии. Напоминаю, что владельцем платформы BlogSpot является глобалистское чудовище Google.

.

КУН: ГЕНРИК ГРОССМАН И ВОЗРОЖДЕНИЕ МАРКСИЗМА 13

"ДИНАМИКА КАПИТАЛИЗМА И ЭВОЛЮЦИОНИСТСКАЯ ЭКОНОМИКА

Гроссман отправил в Нью-Йорк к маю 1937 года длинный черновик своей статьи, первоначально запланированной к семидесятилетию «Капитала». Он оставался неопубликованным, в основном из-за того, что публикация номеров ZfS постоянно запаздывала, а потом и из-за оккупации Парижа нацистами. К 1939 году Хоркхеймер и особенно Адорно пришли к выводу, что марксистская политэкономия имеет значение не как инструмент анализа конкретных событий в капиталистическом обществе, а лишь как ироническая демонстрация его противоречий. Но в ноябре 1941 года Гроссман потребовал положить конец задержкам. Он пригрозил, что, если статья не будет опубликована к Рождеству, он опубликует её в виде книги на английском языке с предисловием, объясняющим, как институт два года саботировал публикацию. Одна версия этого исследования была, по меньшей мере частично, переведена, но в конце концов институт выпустил восемьдесят гектографированных экземпляров «Маркс, классическая политическая экономия и проблема динамики» («Динамика») на немецком языке, датированной 1941 годом.*

Публикация этой статьи была поручена Левенталю и ему приходилось нести на себе всю тяжесть возмущения Гроссмана отсрочкой её публикации. Он был невысокого мнения о «Динамике» и заявил Хоркхеймеру, что экономист (Гроссман) «совсем сумасшедший [Meschugge]» и «психопат». А в более поздней вспышке эмоций, противореча самому себе, он утверждал, что Гроссман «одержим манией преследования. Я думаю, мы должны отправить его на пенсию с 1 октября». Хоркхеймер считал Гроссмана «немного сумасшедшим», но его в Калифорнии это гораздо меньше занимало.

Как продолжение книги «Закон аккумуляции», представляя собой материал, который Гроссман ранее планировал для второго тома книги, «Динамика» конкретизировала и подтверждала фундаментальный вклад Маркса в понимание капиталистической экономики и его взаимоотношения с классической политэкономией. В этой статье обсуждались две взаимосвязанные проблемы. Во-первых - важность диалектики между потребительной и меновой стоимостью - та тема, которую игнорировали в предшествующей марксистской литературе и которая лежит в основе возрождения Гроссманом революционного элемента в экономической теории Маркса. Его анализ этого вопроса опирался на идеи, уже высказанные в его лекции 1919 года, в годы последующего преподавания и в публикациях о экономической теории Маркса и её месте в истории экономической мысли. Второй проблемой была концепция Маркса капитализма как динамической системы.

В начале этого исследования дан очерк четырех этапов, которые Маркс выделил в истории политической экономии и ее отношения к классовым конфликтам. Первая фаза классической политической экономии, вдохновленная борьбой зарождающейся промышленной буржуазии против старого феодального строя, выдвинула идеи, важные для понимания природы капитализма, особенно различие между производительным и непроизводительным трудом и трудовую теорию стоимости. Последующие три фазы - вульгарная политическая экономия, отошли от этих достижений, поскольку буржуазия получила участие в государственной власти и ей пришлось иметь дело с первыми рабочими организациями, а затем с серьезными конфликтами с рабочими. В частности, после 1848 г. тенденцией буржуазных политэкономов стало отступление к антитеоретическому описательству исторической школы и чисто субъективистской теории стоимости, которая с 1870-х гг. породила математизированную маржиналистскую экономику, которая и в 21-м веке все еще доминирует в преподавании.

Гроссман объяснил, что на самом деле Маркс не завершил систему Рикардо и не занимался социалистической критикой капитализма с использованием концепций Рикардо. Напротив, Маркс считал озабоченность классических экономистов законом стоимости - идеей о том, что товары обмениваются в соответствии с количеством воплощенного в них труда - как принятие мистифицированной внешней видимости капитализма, которое, сосредоточив внимание на меновой стоимости и рынке, игнорирует неравноправные отношения между рабочими и капиталистами в процессе производства. "Задача не в том, чтобы устранить мистифицирующий фактор и заменить его другой категорией, а в том, чтобы объяснить необходимую связь между ними и, следовательно, то, в чем именно обманчивость феномена ценности. Ведь реальность капитализма - это двойственная реальность, имеющая мистифицирующую и не мистифицирующую стороны, которые связаны в конкретное единство; и любая теория, отражающая эту реальность, также должна быть единством этих противоположностей».

В 1923 и 1924 годах Корш**, Лукач** и сам Гроссман видели фундаментальное достижение анализа Маркса в его способности объяснять и материальную реальность, и фетишизированную видимость капитализма, как для реальной логики аккумуляции капитала, так и для мистификаций буржуазной экономики. Одно из ключевых открытий Маркса, сделавших это возможным, заключалось в понимании процесса производства как единства процесса труда (создания потребительной стоимости) и процесса валоризации (создания стоимости и, тем самым, меновой стоимости). Маркс выявил различия между трудом и рабочей силой (как товаром), между потребительной и меновой сторонами процесса продажи рабочими своего труда, назвав это своим «решающим открытием» и основой своего понимания капиталистического способа производства.

В 1936 году Гроссман уже объяснял Хоркхеймеру, что Маркс хотел не завершить, а наоборот, произвести революцию в категориях классической политической экономии. Его открытие охватывает не только на выяснение двух сторон человеческого труда как потребительной и меновой стоимости, но и анализ двойственного характера товара, процесса производства, воспроизводства общественного капитала, самого капитала и его органического строения. В своей статье Гроссман указал, что понимание двоякой природы экономических явлений влечет за собой критику «предшествующей теории за рассмотрение ею только отдельных, изолированных секторов, вместо понимания конкретной совокупности экономических отношений». Более того, «критика Марксом категорий стоимости Рикардо и внесенные им изменения очень близки к критике и трансформации Марксом диалектики Гегеля».

В черновике «Динамики» сходство между подходом Гроссмана к марксистской экономике, вкладами Корша и Лукача в марксистскую философию**, а также возрождением Лениным марксистской политики было особенно очевидно. Все они вернулись к Марксу, диалектически определившему рабочий класс не только как объект исторического процесса, но и как его творческий субъект. Гроссман настаивал на том, что «в процессе труда труд принимает форму не инструмента, а "сам труд выступает как доминирующая деятельность"; здесь мир вещей не управляет трудом; напротив, все средства производства подчинены труду.»

В его лекции в Академии наук была уже изложена эта аргументация, которую он теперь расписал более подробно. Противоречие между аспектами потребительной и меновой стоимости товаров, когда эти товары принимают форму капитала, порождает «необходимость периодических кризисов на стадии простого воспроизводства». Это противоречие также подкрепляет главную мысль, которую он сделал в «Законе аккумуляции»:

«Будучи рассматриваемой в связи с представлением развития производительной силы труда в томе I, рассмотрение тенденции нормы прибыли к падению в томе III «Капитала» показывает, что Маркс тоже выводит эту категорию из двойственного характер труда, а именно как обратное движение массы потребительных стоимостей и (меновых) стоимостей как следствие увеличения производительной силы труда: чем богаче становится общество, тем больше развивается производительная сила труда, тем больше объем полезных предметов, которые могут быть изготовлены за данное рабочее время; однако в то же время стоимость этих предметов становится меньше. А поскольку развитие производительной силы труда означает, что постоянно растущая масса средств производства (MP) приводится в движение относительно постоянно уменьшающейся массой труда (L), то неоплаченная часть труда (прибавочная стоимость или прибыль) должна прогрессивно уменьшаться».

Классическая политическая экономия и ее политически корректные эпигоны вводили публику в заблуждение, потому что они смотрели лишь на стоимостную сторону экономической деятельности, игнорируя реальный трудовой процесс. А ведь «жизнь рабочего класса зависит от той массы потребительных стоимостей, которые можно купить на капитал», потому что для его выживания необходимо потребление определенных потребительных стоимостей (еды, одежды, жилья и т. д.). Как писал Маркс: «Отрицанием важности валового дохода, то есть объема производства и потребления - независимо от прироста [прибавочной] стоимости - и, следовательно, отрицая важность самой жизни, абстракция политической экономии дошла до небывалой гнусности». Но именно благодаря бегству от концепций, которые могут угрожать господствующим отношениям собственности, к психологии - т.е. субъективной теории стоимости - и потугам превратить экономику в якобы точную науку с помощью математики, политическая экономия достигла предельной абстрактности.

Второй основной темой в статье «Динамика», уже обозначенной в «Законе аккумуляции», был контраст между динамической природой экономической системы Маркса и статическим подходом современной маржиналистской экономики. Она была и остается одним из самых впечатляющих критических анализов методологической основы идей, излагаемых под названием экономики в большинстве университетов и в масс-медиях.

Гроссман объяснил, как и почему "политически корректная" математическая экономика просто не в состоянии охватить всю совокупность капиталистических общественных отношений. Как австрийская, так и неоклассическая школы разделяют маржиналистский предрассудок о том, что потребительский спрос является определяющим элементом и что экономика стремится достичь разумного равновесия. За их заклинаниями о равновесии скрывается «необходимость оправдать существующий социальный порядок как якобы «разумный», «саморегулирующийся» механизм, в контексте которого концепция «саморегулирования» используется для отвлечения внимания от реально господствующего хаоса уничтожения капитала, банкротств фирм и заводов, массовой безработицы, недостаточных капиталовложений, валютных кризисов и произвола в дележе богатств».

Маркс выяснил, что двойственная природа процесса производства порождает отнюдь не равновесие, а дисбалансы, и что это является ключевым в динамике капиталистической системы. Его подход с необходимостью включал в себя измерение времени (исключенное из господствующей теории): капитал авансируется как деньги - воплощение меновой стоимости, но должен быть последовательно преобразовываться в элементы производства, а затем в готовую продукцию. Периоды времени, в течение которых капитал в своем обороте принимает формы различной потребительной стоимости, влияют на норму прибыли.

В рамках этого процесса, утверждал Гроссман, ситуация равновесия будет возможна только при соблюдении целого ряда неправдоподобных условий. Меновая стоимость товаров и технологии их производства (как потребительных стоимостей) должны оставаться неизменными. Периоды оборачиваемости основного и оборотного капитала в разных отраслях должны быть одинаковыми, вопреки тому, что сроки службы разных товаров (в качестве потребительных стоимостей) разные. Трудности с соблюдением этих условий возникают уже при простом воспроизводстве, когда масштабы выпуска продукции не увеличиваются, даже ещё до того, как они усложнятся введением аккумуляции капитала.

Кроме того, существует проблема достижения одновременного равновесия в процессе валоризации и процессе труда. «Влияние господствующей теории означало», однако, «что марксистская литература также занималась проблемой равновесия - постольку, поскольку его условия указаны в «Tableau Economique» Маркса [его схемах воспроизводства в томе 2 «Капитала»] - причём исключительно в отношении стоимости (Каутский, Гильфердинг, Бауэр, Люксембург, Бухарин).»

А Маркс, напротив, настаивал на том, что в производстве должна существовать как техническая, так и стоимостная пропорциональность: стоимость средств потребления и стоимость средств производства не только должны производиться в правильных соотношениях, но и конкретные машины и сырье, используемое на разных стадиях производства, и конкретные товары, которые рабочие потребляют для поддержания жизнедеятельности, также должны производиться в правильных пропорциях. «Маркс показывает, что равновесие стоимости, которое отстаивают все статические теории и к которому якобы стремится экономика, может возникнуть только случайно и в исключительном случае. Это происходит потому, что технический процесс труда порождает сопротивление и барьеры объективного и стойкого характера, которые принципиально исключают установление такого равновесия».

Более подробно, чем в его раннем докладе о кризисах, Гроссман также объяснил, как механизм ценообразования в условиях крупномасштабного и концентрированного производства может усиливать экономическое неравновесие, поскольку фирмы конкурируют за долю рынка путём увеличения объема производства и использования новых технологий, даже вопреки падению спроса. Расширение производства и связанное с этим увеличение органического состава капитала еще больше снижают вероятность одновременного равновесия процессов валоризации и труда. Другие особенности капиталистического производства имеют такой же эффект. Обычно неравномерное развитие технологий производства в различных отраслях будет препятствовать пропорциональному росту всей экономики. Более того, материальные характеристики производства означают, что существует минимальная сумма аккумулированной (прибавочной) стоимости, которую необходимо инвестировать в конкретной отрасли. Например, прибавочная стоимость, аккумулированная за год, может быть достаточной для расширения швейной фабрики на дополнительное количество раскройных и швейных машин. Но сталелитейному заводу, возможно, придется аккумулировать её в течение нескольких лет, прежде чем он сможет инвестировать её в новую печь и сопутствующее оборудование.

Наконец, «равномерное пропорциональное расширение всех сфер производства основывается на скрытном допущении того, что спрос (потребление) также можно расширять равномерно и пропорционально». Этот тезис Гроссман разработал в ответ на критику Хеленой Бауэр «Закона аккумуляции». «Никто, зная, что два трактора достаточны для обработки всей его земли, не купит четыре просто потому, что их цена упала вдвое, поскольку спрос на тракторы - при прочих равных условиях - зависит не от их цены, а от размеров посевных площадей.»

«Все эти моменты», - делал вывод Гроссман, - «делают невозможным достижение единообразия движения технических и стоимостных аспектов (производства) и препятствуют той двойной пропорциональности развития аппарата производства как в стоимостном, так и в количественном выражении, которая постулируется экономической теорией как условие "равновесия" ... При таких обстоятельствах равновесие, то "правило'', которое предполагает политическая экономия, может, как таковое, возникнуть только случайно в рамках всеобщей неравномерности, как краткое преходящее мгновение посреди постоянного неравновесия.»

Хотя публикация этой производящей глубокое впечатление статьи Гроссмана погасила вспышку раздражения в его отношениях с институтом, она нисколько не уменьшила подспудной напряженности. Когда в апреле 1943 года Хоркхеймер в дружеском тоне написал ему о проекте института на тему борьбы с антисемитизмом в США, финансируемом консервативным американским еврейским комитетом (AJC), это не подействовало на Гроссмана. Поблагодарив Хоркхеймера за поздравление с днем рождения и бутылку виски, он ответил, что не знает, «интересует ли Вас этот еврейский проект лишь постольку, поскольку на нём можно будет заработать несколько тысяч долларов». В любом случае, «я глубоко убежден, что сейчас не время для теоретических исследований антисемитизма. Ныне время для быстрых политических действий со стороны евреев. Мы достаточно хорошо осведомлены о мотивах фашистской антисемитской агитации. Поэтому нужно и можно действовать. Если евреи этого не сделают, то никакой теоретический проект (даже самый лучший, какой можно вообразить) не поможет, и евреям придется ожидать много больших неприятностей».

Политическая враждебность была взаимной. Хоркхеймер, Поллок и Вейль забеспокоились о том, что издатель запланированного Гроссманом издания «Динамики» на английском может оказаться сторонником коммунизма. Это могло дискредитировать институт. Для Хоркхеймера теперь это значило больше, чем просто внешние условности на публику: за предыдущее десятилетие его осторожность преобразилась в стремление к аполитичной респектабельности, связанное с отвращением к левому активизму.

Очень большой, ранний набросок «Динамики» содержал обсуждение вопроса о том, была ли историзация экономики одним из оригинальных достижений Маркса. Но перед публикацией этот материал был удален. Он было расширено и развит далее в статье «The Evolutionist Revolt against Classical Economics - Мятеж эволюционистов против классической экономики», которую Хоркхеймер назвал «самым гнилым опусом». Как и «Динамика», это последнее исследование Гроссмана выявило оригинальность вклада Маркса в социальную теорию. Этим он бросил вызов двум ложным концепциям: что Маркс был первым, кто ввел историческую перспективу в экономику; и что это произошло благодаря влиянию Гегеля на Маркса. Большая часть этой статьи посвящена вопросу о том, «как динамическое или эволюционное мышление на самом деле вошло в сферу экономики».

Наиболее влиятельные работы классической политической экономии, в том числе работы Адама Смита и Рикардо, не осознавали, что экономическое развитие имеет форму последовательных способов производства. «Классики использовали рационалистический, а не генезисный подход к прошлому. Все предыдущие общества измерялись ими рационалистической меркой свободы торговли. Вот почему для них было только два идеальных состояния:«исходное положение вещей», существовавшее до грехопадения, и современное им буржуазное государство с более или менее свободной торговлей и конкуренцией».

Но как во Франции, так и в Англии были теоретики вне главного русла политической экономии, чьи взгляды были сформированы политическими революциями в Америке и Франции и промышленной революцией в Англии. Итак, «предмет нашего анализа - это направление мышления, которое возникло в социальных науках в последней трети восемнадцатого века и стало триумфальным в первой половине девятнадцатого века: концепция эволюции человеческого общества по последовательности ступеней, каждая из которых выше предыдущей».

В этом исследовании элегантно интегрированы материалы из трудов шести политэкономов, а перевод на английский, за который Гроссман заплатил 120 долларов, был очень четким.

«Очевидно, - на основе своего обзора делал вывод Гроссман, - что к тому времени, когда Карл Маркс (1818-83) начал свою работу в сороковых годах прошлого века, и применение эволюционных концепций к экономическим учреждениям, и формулировка доктрины, что экономические системы историчны по своему характеру, были в основном завершены. Сам Маркс неоднократно указывал на это, хотя ему предстояло завершить и заострить этот анализ».

Эволюционистские предшественники Маркса были способны «к обобщению эмпирически и индуктивно построенных серий отдельных наблюдений». Это было аналогично методу исторической школы, в рамках которой Гроссман скрыл марксистские основы своего исследования торговой политики Австрии. Но, «в отличие от дискредитированной школы Рошера, который заменил теоретические законы бездумным хронологическим нагромождением непроанализированного описательного материала, [Ричард] Джонс считал своей задачей проверять и исправлять преобладающие теории на основе фактического исторического развития и формулировать конкретный опыт в новые теоретические воззрения и категории».

В отличие от более ранних эволюционистов, Маркс разделял диалектическую концепцию Гегеля о развитии культурного целого, совокупности современного буржуазного общества в качестве объекта своего анализа: «Каждый настоящий момент содержит как прошлое, которое привело к нему логически и исторически, так и элементы дальнейшего развития в будущем»; поэтому «чтобы понять вещи, необходимо брать их генетически, в их последовательных преобразованиях, и, таким образом, раскрывать их сущность, их как «представление» (Begriff)». Маркс, подобно Сисмонди и Джонсу, рассматривал развитие как «объективный процесс истории, в котором каждый исторический период или социальная структура отмечен характерными объективными тенденциями», в то время как для Гегеля суть развития заключалась в «прогрессе человеческого сознания идеи свободы.» Не используя этих выражений, Гроссман поэтому делал различие между материализмом политэкономов-эволюционистов и идеализмом Гегеля.

«Приписывая Марксу первенство применения эволюционного мышления в экономике, критики вымарали и тот оригинальный вклад, который Маркс действительно внес в наше понимание истории, и характерные различия между Марксом и его предшественниками». Согласно Гроссману, частью этого вклада было изложение того, как происходят переходы между экономическими системами. Это имело ряд аспектов.

Одним из них была демонстрация того, как старый способ производства порождает силы, ведущие к замене его самого: «Новые, более высокие производственные отношения никогда не появляются до тех пор, пока материальные условия их существования не созреют в утробе старого общества». «Впервые в истории идей мы обнаруживаем теорию, которая оригинальным образом сочетает в себе оригиналным способом эволюционные и революционные элементы, образующие многозначительное целое». Революция становится необходимой, потому что правовые отношения собственности и политическая власть не изменяются с той же скоростью, что и производительные силы; всё «подчинено закону неравномерности развития».

Другой оригинальной чертой теории Маркса была его демонстрация того, что капитализм неизбежно испытывает тенденцию к краху. Это Гроссман отождествлял со своим собственным (и Марксовым) объяснением экономических кризисов. Повторяя ленинистский анализ в «Законе аккумуляции» и статьях в словаре Эльстера, он утверждал, что «ни одна экономическая система, сколь бы ослабленной она ни была, не рушится сама по себе автоматически. Её необходимо «низвергнуть»... «Историческая необходимость» не действует автоматически, а требует активного участия рабочего класса в историческом процессе... Главный результат учения Маркса - выяснение исторической роли пролетариата как носителя преобразующего принципа и созидателя социалистического общества... Меняя исторический объект, субъект изменяется сам. Таким образом, научение рабочего класса его исторической миссии должно должно быть достигнуто теориями, привнесенными извне, а путём повседневной практики классовой борьбы».

* * *

Почти четыре десятилетия ранее, будучи молодым революционным лидером, Гроссман также подчеркивал центральную роль классовой борьбы как для формирования сознания рабочего класса, так и для революции. Но теперь он использовал уже особо четкую лукаче-гегельянскую терминологию. В своей диалектической концепции истории Маркс «следует за Гегелем, для которого история имеет как объективное, так и субъективное значение - истории человеческой деятельности (historiа rerum gestarum) и самой человеческой деятельности (res gestas)»**.

Гроссман изменил некоторые аспекты своей статьи в свете замечаний, которые Хоркхеймер прислал ему, но не основные тезисы или выводы. Его трактовка Гегеля вскоре получила высокую оценку анонимного рецензента в одном из первых выпусков «Политики» Дуайта Макдональда. В 1945 году ученый в Колумбийском университете рекомендовал эту статью как «отличное обсуждение» подхода Маркса к истории. Этот «самый гнилой опус» дважды переиздавался в начале 1990-х годов в сборниках, посвященных мысли Маркса и экономике Ричарда Джонса." (Продолжение следует)

---

* Переведена мною на русский и выложена на этом блоге. Начало здесь: https://behaviorist-socialist-ru.blogspot.com/2021/09/grossman-marx-classic-national-economy.html , конец здесь: https://behaviorist-socialist-ru.blogspot.com/2021/10/grossman-marx-classic-national-economy_15.html (примечание behaviorist-socialist).

** Я лично отнюдь не в восторге от "марксистской философии", то есть гегельянской диалектической белиберды у Маркса и всех марксистов. Почему? - Об этом и о других сомнительных особенностях марксизма - в следующей записи, смотри выше (примечание behaviorist-socialist).

.

БУДУЩЕЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО ПО ГЕН-ПРОЕКТУ ГЛОБАЛИСТОВ

 

КУН: ГЕНРИК ГРОССМАН И ВОЗРОЖДЕНИЕ МАРКСИЗМА 12

"Итак, Гроссман - преданный и активный сотрудник института (IfS), горящий желанием вносить свой вклад в его деятельность, «очень надеялся снова оказаться в кругу старых франкфуртских друзей». Но ответные чувства Хоркхеймера, высказанные им Адорно в начале 1937 года, не были столь теплыми: «Тем не менее мы всегда относились к нему (Гроссману), как к чужаку».

14 октября 1937 года Гроссман прибыл в Нью-Йорк и быстро подготовил тезисы для цикла семинаров института по монополистическому капитализму. Его наблюдения основывались на положениях «Закона аккумуляции» о первостепенном значении уменьшения соотношения между массой прибыли и аккумулированного капитала, которое принуждает к инвестициям за границей. Если скорость аккумуляции будет сохраняться, то все меньшая часть и в перспективе сокращающаяся масса прибавочной стоимости будет доступна для потребления капиталистами, которые поэтому стремятся поддерживать свой жизненный уровень за счет сокращения заработной платы и, следовательно, обострения классовой борьбы. Более низкие нормы прибыли от заемного капитала приводят к финансовым кризисам для стран-заемщиков и сокращению массы долга путём девальвации валюты*.

Те же условия приводят к большей централизации и концентрации капитала, поскольку разные секторы экономики пытаются добиться более высоких цен и прибыльности за счет своих клиентов. Таможенные барьеры и отказ от золотого стандарта, вызванные стремлением стран снизить цены на свою продукцию путём девальвации и регулирования валюты, являются средствами международной конкуренции, которая разделяет мировой рынок на отдельные территории. Девальвации также снижают уровень реальной заработной платы в странах с сильными профсоюзами. Капитализм переходит от фазы роста к фазе спада, когда меньшинство собственников получает прибыли за счет повышения доли неиспользуемых мощностей в промышленности, уничтожения большого количества товаров и капитала, ограничения сельскохозяйственного производства и лишения масс безработных минимальных средств существования.**

Впечатления от семинара, института в Нью-Йорке и самого города рассеяли все сомнения, которые Гроссман мог иметь относительно того, чтобы остаться в Америке. Но поскольку он въехал в США по туристической визе, ему надо было снова выехать, чтобы вернуться на постоянное жительство. В апреле 1938 года он отправился в круиз в Гавану, ожидая, что ему удастся очень быстро пройти бюрократические формальности, связанные с получением иммиграционной визы.

Но неожиданно дело застопорилось. Проблема была в том, что Гроссман, в отличие от других сотрудников института, имел не немецкий, а польский паспорт. Пришлось телеграфировать в Варшаву относительно номера визы. Поначалу Гроссман ходил купаться и осматривать достопримечательности, ожидая решения этой проблемы. «Тропические фрукты и фантастически красивые цвета моря. Здесь можно понять яркие цвета Гогена. Чарующее великолепие природы». «Кубинские женщины исключительно красивы совершенством своих тел и походки». Он также сообщил своим коллегам в Нью-Йорке впечатления об экономической и культурной зависимости Кубы от США, низком уровне жизни и связанных с этим масштабах проституции, а также, на основании большого количества испаноязычных газет, журналов и книг, об оживленности интеллектуальной жизни на Кубе.

Однако формальности с визой всё не улаживались. К тому же, поскольку Гроссман не занимался преподаванием последние два года, иммиграционные правила не признавали его статус профессора. Он бежал от расизма нацистов в Германии, но расизм правящего класса США - в форме Закона об иммиграции Джонсона-Лоджа - не пускал его в страну уже на другой стороне Атлантики. Осознав перспективу задержки на несколько недель, он впал в депрессию и, вдобавок к этому, страдал от солнечных ожогов. По соседству не было садов с деревьями, под которыми он мог бы читать: «Да, пальмы очень красивы, но от них нет ни тени, ни влажности воздуха». Энтузиазм Гроссмана по отношению к своей работе, новым впечатлениям и жизни всегда перемежался со склонностью к унынию. В письмах к Левенталю, которому он доверял больше, чем Хоркхеймеру, он сознавался в периодах депрессии, вызванных известиями о поражении восстания рабочих в Вене в начале 1934 года; неопределенностью обстановки позднее в том же году; затем проблемами с поиском жилья и дождливым лондонским климатом в 1936 году.

Члены института оказали практическую помощь и моральную поддержку своему коллеге, попавшему в затруднительное положение при получении визы. Хоркхеймер дал ему совет идти на приём к консулу с бодрым видом, вести себя с учтивостью польского дворянина, «что вообще типично для вас», и ни в коем случае не обнаруживать свою «депрессию». Когда через три недели виза наконец-то была выдана, Поллок послал поздравительную телеграмму от «Хоркхеймера и других».

Вернувшись 10 мая в Нью-Йорк, Гроссман в итоге поселился в трехкомнатной квартире по адресу 64/521 West 111 Street, в одном километре от института, находившегося по адресу 429 West 117th, Колумбийского университета и Центрального парка. Не имея кабинета в институте, он работал дома и держал там свою библиотеку. Менее чем через месяц после своего возвращения в США он подал первую заявку на получение гражданства, хотя так никогда и не попытался натурализоваться. Эльза Хамм, молодая немецкий эмигрантка, с которой он был дружен в Нью-Йорке, вспоминала его как очень одинокого человека, с глубоким пониманием классического искусства восемнадцатого и девятнадцатого веков и интересом к серьезной музыке. Она обнаружила, что он был очень знающим и его было интересно слушать, однако он особо не давал возможностей для дискуссий, потому что был чрезвычайно самоуверен и очень тщеславен: на книжных полках по стенам комнаты, в которой он принимал гостей, стояли книги, которые он написал, в роскошных пергаментных переплетах. Он «не мог допустить того, чтобы его носки не гармонировали с гардинами». Но Гроссман был при этом великодушен и добр, терпелив и внимателен, помогая ей устроиться в США.

С помощью Гроссмана один из его самых близких и старых друзей также присоединился к нему в Нью-Йорке. После аннексии Австрии нацистской Германией его двоюродный брат, практикующий врач и социал-демократ Оскар Курц был арестован просто потому, что был евреем. Как и многие другие австрийские евреи, он покинул страну вскоре после освобождения.

Доминирующие в институте (IfS) теоретические воззрения, то есть взгляды Хоркхеймера, все еще продолжали изменяться, когда Гроссман поселился в Нью-Йорке. Это имело важные последствия для их отношений. С конца 1920-х годов работы Хоркхеймера были посвящены критике современной философии с марксистской точки зрения, и, как уже отмечено, Гроссман высоко ценил эту работу. Но в важном эссе 1937 года «Традиционная и критическая теория» директор института отделил диалектическую мысль от рабочего класса и его миссии.

В течение следующих трех лет взгляды Хоркхеймера становились все более консервативными. Он отказался от исторического материализма и идеи, что рабочий класс может освободить общество. Теодор Адорно стал его ближайшим сотрудником. Их совместная работа была пессимистичной, афористичной и враждебной марксистскому проекту освобождения человечества сознательной классовой борьбой. Более того, они полностью отказались от просветительского служения делу научного понимания мира. Когда Хоркхеймер переселился из Нью-Йорка в Лос-Анджелес в апреле 1941 года, он бросил не только административные обязанности, перепорученные Поллоку, но и большую часть того, что осталось от его прежних политических обязательств.

В Нью-Йорке Гроссман был и до отъезда Хоркхеймера далек от того внутреннего кружка сотрудников института, которые симпатизировали взглядам его директора. Тем не менее, поначалу его работа как экономиста-марксиста считалась важной для IfS. Список книг, написание которых сотрудники института должны были завершить в период с середины 1938 по 1940 год, включал второй том работы Гроссмана по теории кризисов, в котором доказывалось, что даже в статичной экономике неравномерная скорость замещения основного капитала является фактором, приводящим к возникновению кризисов.*** Но после того, как Гроссман включил многие результаты, запланированные для второго тома, в статью о взаимоотношении Маркса и его предшественников, с 1939 года он в основном работал над различными проектами, в том числе над исследованием о происхождении современной науки и книгой о социальной структуре общества в тринадцатом и четырнадцатом веках и о возникновении буржуазного общества.

Международное признание Гроссмана по-прежнему было активом для института, в сравнении с ограниченным общественным признанием других его сотрудников. Его работы были переведены на японский, чешский и, благодаря усилиям югославских марксистов, сербскохорватский язык. Полагая, что он бедствовал после бегства из нацистской Германии, товарищи в Белграде даже предложили присылать Гроссману ежемесячную финансовую помощь. Испанские марксисты также установили с ним контакт в 1933 году. Осведомленность о его работе в области марксистской теории распространилась также и в США, отчасти потому, что он и другие политически левые немецкие ученые жили теперь там. В 1939 году один университетский ученый в статье о трактовке Марксом среднего класса попытался применить объяснение Гроссманом метода, использованного в «Капитале», не понимая его полностью.

Два влиятельных и широко распространенных в США обзора марксистской экономики были гораздо более важными для привлечения внимания к его работе. Пусть не будучи убежден его трактовкой экономических кризисов, Уильям Блейк, его личный друг с 1942 г., отозвался о Гроссмане как «истинном ученом и экономисте и глубоком исследователе Маркса» в своей книге 1939 года «Элементы марксистской экономической теории и ее критика». Блейк поддержал объяснение Гроссманом структуры «Капитала». Книга «Теория развития капитализма» Пола Суизи также была посвящена этим вопросам, а также трактовке Гроссманом империализма.

В конце 1930-х годов отношения с Хоркхеймером и другими членами института оставались приятными, и Гроссман с удовольствием участвовал в совместной деятельности. Он также нашел новых друзей и знакомых в Нью-Йорке. Между 1938 и 1940 годами в городе жил немецкий философ и сторонник коммунистов Эрнст Блох, который, как и Гроссман, был связан с кругами немецких коммунистических интеллектуалов-эмигрантов, количество которых увеличилось после победы нацистов над Францией в 1940 году. Гроссман оказывал помощь, среди прочих, Эдгару Цильзелю - молодому австрийскому историку науки. Одним из развлечений Гроссмана было приглашать коллег и знакомых на "чайные вечера" в своей квартире. Другим развлечением была фотография. Однако он признавался профессиональному фотографу Лотте Якоби, работы которой он покупал и с которой переписывался, что его успехи были далеко не такими художественно успешными, как ее.

Гроссман питал особо теплые чувства к семье Лео Левенталя, особенно к его сыну Даниэлю, и помогал ему коллекционировать почтовые марки. Даже очутившись в ловушке в Гаване, Гроссман отправил ему «несколько советских и кубинских марок, которые я получил здесь от русского товарища». Позже, в ответ на беспокойство Левенталя по поводу того, что некоторые марки на самом деле были куплены в подарок его сыну, Гроссман ответил: «Что касается марок для Даниэля, вы ошибаетесь. Я говорю неправду часто и с удовольствием. Но когда я говорю правду, мне никто не верит".

Гроссман до конца 1941 года проводил в своей квартире занятия с небольшими группами студентов, связанных с Колумбийским университетом, но оставался активным сотрудником IfS. В период с 1938 по 1942 год он написал девять рецензий на книги для журнала института, довёл до блеска длинную статью о сути новаторства Маркса, а также изучал и другие темы. Одной из рецензий было его резюме статей Маркса и Энгельса о гражданской войне в США. Две касались вопросов истории науки. Шесть были связаны с теорией кризисов. В них он выражал последовательно марксистскую точку зрения, чего нельзя сказать о многих других статьях журнала, посвященных экономическим вопросам.

Эта марксистская точка зрения была очевидна в переписке Гроссмана с коллегами из его поездки на северо-восток США. Он не только отправлял открытки, но и сообщал о результатах исследований, как и во время своих поездок в Испанию и на Кубу. Помимо упоминания верховой езды, гребли и опять-таки солнечных ожогов, он сообщил из северной части штата Нью-Йорк в августе 1938 года о своем посещении исторических руин форта Тикондерога - места сражений во время англо-французской войны и американской революции. «К сожалению, в музее не хранятся скальпы, снятые индейцами с французов, за которые они получали деньги от англичан! А жаль, они были бы прекрасной иллюстрацией исторической морали и добродетели!»

(...)

Теоретические, политические и финансовые проблемы в конце концов наложились друг на друга, создав напряженность в отношениях между Гроссманом и его коллегами по институту. Хоркхеймера, Вейля, Поллока и Левенталя можно рассматривать как традиционных интеллектуалов, наименее ценных с точки зрения идеологии рабочего класса, которые хотя и были временно увлечены марксизмом в результате потрясений в конце Первой мировой войны, но не имели опыта организованного рабочего движения. Теодор Адорно, будучи моложе, имел еще более абстрактные представления о марксизме. До конца 1930-х годов их марксистские публикации были малоизвестны. В этом отношении их безвозвратные интеллектуальные вложения в марксизм были относительно малы. После (сталинской) контрреволюции в России и побед нацистов они отошли от материалистического мировоззрения. «В 1940-х годах Хоркхеймер и Адорно отошли от марксистской теоретической традиции», которая была еще видна в их ранней фазе критической теории, и сосредоточились на «всемирно-исторической драме активного противоборства рода человеческого с природой». Лео Левенталь позже вспоминал: «Мы чувствовали, что не мы предали революцию, а скорее, что революция предала нас».

А Гроссман совсем иначе отреагировал на поражение русской революции и немецкого рабочего движения. Интеллектуал рабочего класса в раннем возрасте, он получил международное признание за свой вклад в марксистскую теорию, несмотря на широко распространенную критику его трактовки экономических кризисов. Опыт нескольких периодов наступления и отступления в классовой борьбе помог ему справиться с ужасными поражениями 1930-х годов. Генрик Гроссман продолжал защищать революцию рабочего класса, даже если его позиция была искажена иллюзиями относительно Советского Союза. Он сохранил тесную связь между приверженностью к самостоятельному освобождению рабочего класса и своим вкладом в марксистскую экономику и теорию кризисов. В то время как франкфуртская школа Хоркхеймера отказалась от исторического материализма и веры в способность рабочего класса освободить человечество, Гроссман тешил себя иллюзией, что они (истмат и эта вера) совместимы со сталинизмом, и надеялся убедить коммунистов в правильности своих взглядов на экономику.

Растущие интеллектуальные разногласия между Гроссманом и Хоркхеймером и его окружением усугублялись финансовым положением института. Впечатляющие активы IfS пережили не только (Великую) депрессию, но и эмиграцию в отличном состоянии; Лукач называл институт «Abyss Grand Hotel - Гранд-отелем Пропасть». Гроссман получил в 1935 и 1936 годах подарочные новогодние бонусы сверх своей обычной зарплаты. Его доход в 1940 году составлял 2 857 долларов, что более чем вдвое превышало средний уровень дохода служащих. Но стратегия инвестиций института, сформулированная Поллоком, натолкнулась на трудности в конце 1930-х годов. Проблемы совпали с спадом в экономике США в 1938 году, который, согласно теории организованного капитализма Поллока, не должен был произойти.

Кризис финансов института требовал сокращения штатов. Будучи директором, Хоркхеймер по-прежнему действовал согласно убеждению, что наивысшей задачей IfS было обеспечение его собственного благополучия и, следовательно, способности теоретизировать. То, что Хоркхеймер и Поллок прибегли к преднамеренной дезинформации и тактике «разделяй и властвуй», вызвало стресс и неуверенность у сотрудников института. «Многие сотрудники были в недоумении и неуверенности из-за делавшихся более или менее по секрету намеков о надвигающемся финансовом крахе Института, а также из-за неясностей при сокращении их зарплат».

Не уцелели и те, кто проявлял непоколебимую личную преданность руководству института. «После разговора с Поллоком в сентябре 1941 года Левенталь расплакался из-за того, что Поллок столь недружелюбно рассказал ему о том, что его ждёт в будущем, а Адорно был очень обеспокоен тем, что все это висело в воздухе в течение нескольких месяцев».

Сталин и Риббентроп в Кремле

-

Подписание пакта Молотова-Риббентропа

Пакт Гитлера-Сталина (пакт Молотова-Риббентропа) и начало Второй мировой войны побудили Хоркхеймера выступить с более открытой и общей критикой Советского Союза как авторитарного государства. Хотя внешняя политика Сталина в этот период оттолкнула большое количество членов Коммунистической партии и сочувствующих, она не изменила отношения Гроссмана к России. Он принял этот пакт, раздел Польши между Германией и Россией и оккупацию Сталиным стран Прибалтики и (части) Финляндии как маневры, необходимые для сохранения Советского Союза. Тем самым разверзлась громадная политическая пропасть между Гроссманом и кружком Хоркхеймера, который был потрясен этим поворотом советской внешней политики. А Гроссман оспаривал не только их критику сталинизма, но и их все более и более консервативные взгляды.

Когда в начале 1941 года в фонд Рокфеллера (институтом) было направлено предложение проекта «Культурные аспекты национал-социализма», то Гроссман должен был стать в нем не основным участником, а только «советником по экономической истории, статистике и экономике для всех разделов, где могут возникнуть такие проблемы». Это оттирание на обочину было одним из факторов, которые вызвали поворот в его отношениях с институтом. Гроссман был рассержен и этим, и тем, что его зарплата была урезана на 16 процентов. Он обвинил Поллока в целом ряде обид и в противодействии его переезду из Лондона в Нью-Йорк. На праздновании дня рождения Гроссмана 14 апреля 1941 г. между этими двумя экономистами вспыхнул конфликт - «инцидент на 60-летие». Учитывая повадки Поллока, это вполне могло быть преднамеренной провокацией, чтобы вынудить Гроссмана к отказу от продолжения его сотрудничества в институте. Но Гроссман был ветераном интриг в PPSD (Польской социал-демократической партии), более изощренных, чем эта, и которые плели гораздо более опытные и умелые интриганы. Хоркхеймеру и Поллоку не смогли бы так легко вычеркнуть его из платежной ведомости IfS. Он отошел от большей части форм сотрудничества с институтом, но не уволился."(Продолжение следует)

---

* Именно для того, чтобы страны-должники не могли облегчить инфляцией своей валюты бремя долговых платежей, глобальные ростовщики-кровопийцы - сатанинский Запад и МВФ - выдают займы только в долларах или иной "твёрдой валюте" (примечание behaviorist-socialist).

** Вся "зеленая" псевдоэкологическая демагогия и ложь о мнимом глобальном потеплении - всё это массированно субсидируется мультимиллиардерами именно как инструмент глобальной деиндустриализации, от которой они ожидают восстановления валоризации (прибыльности) своих гигантских мёртвых капиталов благодаря неизбежному из-за пропагандируемого ими "нулевого выброса СО₂ в атмосферу" безумному росту цен на энергию и, следовательно, товары первой необходимости, включая продукты питания. Поэтому я должен совершенно серьёзно заявить, что все "зелёные экологи" вроде образцово-показательной дурочки Греты Тунберг - круглые идиоты и самоубийцы, у которых в башках не мозги, а дерьмо (примечание behaviorist-socialist).

*** Опять-таки должен подчеркнуть, что события нашей позорнейшей реакционной эпохи варварской реставрации капитализма неопровержимо свидетельствуют, что прогресс человечества далее невозможен при сохранении не только капитализма, но и вообще каких-либо товарно-денежных отношений (примечание behaviorist-socialist).

.