вторник, 18 августа 2015 г.

СКИННЕР: ПРЕВЫШЕ СВОБОДЫ И ЧЕСТИ. ГЛАВА 9 - 1



Выкладываю мой перевод последней, 9-й главы опубликованной в 1971 году книги профессора Б.Ф. Скиннера "Превыше свободы и чести" - B.F. Skinner, "Beyond Freedom and Dignity". Тема 9-й главы - "What Is Man?", то есть " Что это такое - человек?". Такая общая и абстрактная постановка вопроса - явная (пусть даже невольная) дань Скиннера господствующей на Западе буржуазной идеологии, той самой "литературе свободы и чести", против которой он борется этой книгой. Здесь мы (как и во всей книге) видим отсутствие классового подхода к общественным проблемам. Вместо этого Скиннер постоянно упоминает модные тогда темы "перенаселения Земли", генетической инженерии и евгеники (т.е. выведении при помощи мутаций и селекции "улучшенного человека" - аналога "арийцев" фашистской идеологии), а также исконно буржуазные упования на "технологию" как на панацею от всех бед. Короче, мировоззрение Скиннера как истинного американца - чисто буржуазное.

Скиннер тщательно избегает напрямую бороться против религии, вместо этого подменяя её "литературой свободы и чести". Однако очевидно, что источник любого идеализма - это традиционное религиозное мировоззрение. Именно на идеализме в традиции Платона построена буржуйская сказочка о "свободе и демократии". По-английски "свобода" значит "liberty" - слово, от которого произошел термин "либерализм". Фиговый листок либерализма, за которым прячут произвол капитала и его служанки - государственной власти, держится на мифах когнитивизма об "идеях" и "чувствах", которые якобы управляют поведением людей, хотя на самом-то деле поведением людей - как справедливо и с полным научным обоснованием заявляет Скиннер - управляет окружающий мир, а конкретно - факторы выживания и факторы подкрепления. А эти факторы представляют собой в сфере экономики и государственного управления ту самую "общественную практику", о которой в общих словах писали и Маркс, и Ленин, однако не понимая управляющего ею поведенческого механизма оперантного кондиционирования, который гораздо позже открыл и детально изучил Скиннер.

Именно в этом - уникальная ценность для дела социализма научных открытий Скиннера, его строго научного понимания оперантного поведения и управления им. Мне до сих пор непонятно, почему радикальный бихевиоризм Скиннера, являющийся прогрессивным развитием раннего бихевиоризма Уотсона и Павлова, пришелся "не ко двору" советской науке. С юности я занимался самообразованием, пытаясь тогда узнать больше о современной "западной философии" по критическим книжкам советских "ученых" идеологов. И если например о фрейдизме, экзистенциализме или неотомизме можно было получить более или менее ясное представление, то "критика" прагматизма и бихевиоризма состояла в пустых, ничего не говорящих фразах, которые не давали никакого стимула узнать больше об этих направлениях мысли, которые - как теперь оказывается - чрезвычайно плодотворны для дальнейшего развития социализма, даже в традиционном марксистском русле. Теперь приходится лишь с горечью констатировать, что советская власть бездарно "прошляпила" лежавшую на поверхности возможность идеологического омоложения. Вместо этого советские "ученые" философы слонялись в бесплодной пустыне гегельянской и экзистенциалистской зауми...
--


Короче: нет иного пути выхода человечества из исторического тупика - капитализма -, кроме бихевиористского социализма. Нынешний приручённый капиталом идеалистический псевдо-социализм (в частности, западных "новых левых") - болото абстрактного морализаторства. Им, однако, грешили и многие очень достойные люди, например, покойный герой Новороссии Алексей Мозговой. Это - частное явление насаждаемой буржуями мракобесной тенденции к религии, к "трансцендентному", к "абсолютному", к "духовному". Это - шаг назад даже по отношению к классическому марксизму, который худо-бедно, но призывал видеть противоречия материальных интересов антагонистических классов. Теперь даже это забыто "левыми", вместо марксизма далдонящими какую-то экзистенциалистско-структуралистскую ахинею, начало которой полвека назад положил явный психопат, корчивший из себя "обновителя марксизма" - некто (теперь уже почти забытый) Альтхуссер-Альтусер.
Именно от него произошел нынешний идеалистический когнитивистский "социализм" "новых левых" - пустопорожнее, вредное морализаторство университетских "корифеев" вроде Жижека-Чижика, отмахнувшихся от Маркса и ничего не слыхавших о Скиннере, и вследствие этого слепых к конкретным механизмам экономической эксплуатации и политического манипулирования, на которых практически основана тотальная диктатуры капитала.

Напротив, бихевиористский социализм ставит учение социальной справедливости на фундамент науки о поведении, дающей не только научное объяснение экономических законов, которые марксизм ошибочно считал "перводвигателем" общественных отношений, игнорируя отношения власти и доминирования как "надстройку", но и технологию целенаправленного созидания социалистического общества, выводящую социализм из лабиринта капиталистических экономических отношений, из которого не нашло выхода советское государство, ставшее жертвой реставрации жесточайшего, преступнейшего олигархо-чиновничьего компрадорского капитализма, губящего теперь все обломки СССР, становящиеся неоколониями Запада.

Итак, социализм достиг первых практических успехов благодаря Марксу, давшему ему научную платформу политэкономии - научное описание капиталистической экономики. Он потерпел поражение в СССР из-за отсутствия научного (бихевиористского) понимания поведения человека и технологии социальной (оперантной) инженерии, необходимой для целенаправленного построения принципиально иного, социалистического общества. Теперь готовую научную основу бихевиористского анализа поведения и технологии социальной инженерии (оперантного управления поведением) надо просто применить для построения жизнеспособного социализма, иммунного по отношению к идеалистической лицемерной лжи буржуйской пропаганды. Власти России, видя плачевные для страны и народа результаты всех частнособственнических "инициатив" компрадоров, либерастов и прозападных чинуш, должны  в конце концов прийти к пониманию этого. Ведь очевидно, что Россия сможет выжить в нынешней конфронтации с западным "глобалистским" империализмом лишь как социалистическое общество и государство!



*  *  *

"Что это такое - человек?

По мере того, как наука о поведении принимает на вооружение (естественнонаучную) стратегию - подобно физики и биологии, то (фиктивное) самостоятельное действующее начало, которое традиционно считается причиной поведения, заменяется действием окружающего мира, в котором эволюционируют биологигические виды, и которым формируется и поддерживается поведение индивидов. Злоключения концепции экологизма - "действия окружающей среды" демонстрируют препятствия этому изменению. То, что поведение человека как-то обусловлено его предшествующим жизненным опытом, и что среда - это более перспективное направление наступления, чем сам человек, было признано уже давно. По наблюдению Крэна Бринтона, "программа изменения материального мира, а не только перевоспитания людей" занимала значительное место в английской, французской и русской революциях. По мнению Тревельяна, именно Роберт Оуэн был первым, кто "ясно понял и учил, что окружающая среда формирует характер, и что человек манипулирует окружающей средой", или как писал Гилберт Селдес, "человек - это творение обстоятельств, и если вы поменяете окружающую среду для тридцати детей готтентотов и тридцати отпрысков английских аристократов, то во всех практических аспектах аристократы станут готтентотами, а готтентоты - маленькими консерваторами".
Свидетельства в пользу даже грубого экологизма достаточно очевидны. Люди чрезвычайно разнообразны в разных средах обитания, возможно, именно из-за особенностей среды обитания. Кочевник верхом на лошади в Монголии и космонавт в космическом пространстве разные люди, но, насколько нам известно, если бы они их подменили при рождении, то они бы просто поменялись местами. (Выражение "меняться местами" показывает, как тесно мы отождествляем поведение человека с окружающей средой, в которой оно происходит.) Но мы должны узнать гораздо больше, прежде чем этот факт станет практически полезным. Какова окружающая среда, которая формирует готтентотов? И что необходимо будет изменить, чтобы получить вместо него английского консерватора?
В качестве иллюстрации как энтузиазма сторонников экологизма так и их, как правило, бесславного поражения приводят утопический эксперимент Оуэна в Нью-Хармони (США). Долгая история реформ среды обитания - в образовании, пенологии (тюремном деле), промышленности и семейной жизни, не говоря уже о государстве и религии - выявила повторение одной и той же схемы. Среду обитания преобразуют по образцу тех условий, в которых наблюдается хорошее поведение, но желаемое поведение не появляется. Двести лет экологизма такого рода дали очень немногое, говорящее в их пользу, причем по простой причине. Прежде чем изменять окружающую среду, мы должны  выяснить, каким образом она воздействует на поведение, прежде чем мы сможем изменить её так, чтобы (целенаправленно) изменить поведение. Простое смещение центра внимания с человека на окружающую среде имеет мало значения.

Давайте рассмотрим несколько примеров, в которых окружающая среда берёт на себя функции и роль автономной личности. И самая первая особенность, о которой часто говорят, что она свойственна человеческой природе - это агрессия. Люди часто действуют так, чтобы нанести вред другим, и они по-видимому часто получают подкрепление при виде признаков нанесенного другим вреда. Этологи особо подчеркивают факторы выживания (индивида), которые способствовуют сохранению этой особенности в генетическом фонде вида, однако факторы подкрепления тоже важны в жизни индивида, ведь любой, кто действует агрессивно, чтобы причинить вред другим, вероятно, получает подкрепление и иными способами - например, присваивая их имущество. Факторы подкрепления объясняют поведение совершенно независимо от какого-либо "психического состояния" или "чувства" агрессии или иного "побудительного мотива" автономной личности.
Другим примером так называемой "черты характера" является предприимчивость. Одни люди трудолюбивы в том смысле, что работают энергично в течение длительных периодов времени, а другие ленивы и пассивны в том смысле, что этого не делают. "Предприимчивость" и "лень" - это лишь одна пара среди тысяч так называемых "черт характера". Но поведение, которое они обозначают, можно объяснить и по-другому. Некоторые из них можно отнести на счёт индивидуальных генетических особенностей (их можно изменить только генетически), а остальные - на счёт факторов окружающей среды, которые намного сильнее, чем обычно полагают. Независимо от особенностей генетики, лежащих в пределах нормы, поведение организма будет варьировать в диапазоне от интенсивной деятельности до абсолютного покоя в зависимости от схем подкрепления, по которым оно получает подкрепление. Такое объяснение ушло от "черт характера" в сторону предыстории подкрепления поведения в окружающей среде.
Третий пример -  это вид якобы "когнитивной" деятельности - внимание. Индивид реагирует только на небольшую часть стимулов, действующих на него. Традиционная точка зрения состоит в том, что индивид якобы сам по себе определяет, какие стимулы должны быть действенными, "обращая внимание" на них. Утверждается, что некий внутренний привратник позволяет некоторым стимулам войти и не пропускает все другие. Внезапный или сильный стимул может прорваться и "привлечь" внимание, но во всех остальных случаях считается, что этим процессом управляет сам индивид. Однако анализ факторов окружающей среды в корне изменяет это отношение. Те виды стимулов, которые прорываются, "привлекая внимание", способны на это именно потому, что в эволюционной истории вида или личной истории индивида они были связаны с важными - например, опасными - ситуациями. Менее "настойчивые" стимулы привлекают внимание лишь в той мере, в какой они выступают (как оперантные стимулы) в факторах подкрепления. Мы можем задать такие факторы подкрепления, которые обеспечат то, чтобы организм, даже такой «простой» организм, как голубь, будет реагировать на один объект, а не на другому, или на одно свойство объекта, например, его цвет, а не на другие, например, на его форму. Так мы заменили "внутреннего привратника" на факторы внешней среды, действию которых организм подвергался, и которые при этом произвели отбор стимулов, на которые он теперь реагирует.
Согласно традиционным представлениям человек воспринимает мир вокруг себя и действует на него, чтобы познать его. В переносном смысле он как бы протягивает руку и схватывает его. Он "берёт его" и "обладает им". Он "познаёт" его в смысле библейского выражения "мужчина познаёт женщину". Кое-кто даже утверждал, что мир не существовал бы, если бы никто его не воспринимал. Анализ факторов окружающей среды действует прямо противоположно. Конечно, восприятия не было бы, если бы не было мира, подлежащего восприятию, но существующий мир вовсе не воспринимался бы, если не было соответствующих факторов подкрепления. Мы говорим, что ребенок воспринимает лицо матери и узнает его. Доказательством этого служит тот факт, что ребенок реагирует одним образом на лицо матери и совсем по-другому на другие лица или другие вещи. Он делает это различие не благодаря некоему "когнитивному" акту восприятия, а вследствие пережитых ранее факторов внешней среды. Некоторые из них могут быть факторами, важными для выживания. Физические особенности биологического вида являются особенно стабильными коипонентами среды, в которой развивается этот вид. (Вот почему ухаживанию и половым сношениям, а также отношениям между родителями и потомством отведено такой видное место этологами).
Лицо и мимика матери получают прочную взаимосвязь с безопасностью, теплом, пищей и другими вещами, важными в ходе как эволюции человека как вида, так и индивидуальной жизни ребенка.
Мы научаемся воспринимать в том смысле, что мы учимся реагировать на вещи определенным образом из-за тех факторов подкрепления, компонентами которых они являются. Например, мы можем воспринимать Солнце просто потому, что оно - чрезвычайно мощный стимул, однако оно было постоянным компонентом окружающей среды биологического вида на протяжении всей его эволюции, и более конкретное поведение по отношению к нему могло селектироваться факторами выживания (как это было у многих других биологических видов). Солнце также фигурирует во многих нынешних факторах подкрепления: мы выходим на солнечный свет или уходим в тень в зависимости от температуры; мы ждем восхода или заката Солнца, чтобы что-то практически сделать; мы говорим о Солнце и его воздействии; и, наконец, мы изучаем Солнце научными инструментами и методами. Наше восприятие Солнца зависит от того, что мы делаем по отношению к нему. Всё равно, что мы делаем и, соответственно, воспринимаем при этом, фактом остается то, что именно окружающий мир действует на воспринимающего его человека, а не наоборот.
Восприятие и знание, получаемые из речевых факторов, являются еще более очевидными результатами действия окружающего мира. Мы реагируем на объект множеством практически различных способов из-за его цвета; например, мы выбираем и едим яблоки определенного сорта красного цвета, а не зеленого. Понятно, что мы можем "видеть разницу" между красным и зеленым, но тут есть что-то большее, когда мы говорим, что мы знаем, что одно яблоко красное, а другое - зеленое. Отсюда возникает склонность говорить, что познание - это якобы когнитивный процесс, полностью оторванный от практики, однако факторы подкрепления позволяют нам делать более полезное различение. Когда кто-то спрашивает о цвете какого-то объекта, который он не может видеть, и мы говорим ему, что он красный, мы вообще ничего ничего не делаем с этим объектом. Только человек, который задал нам вопрос и услышал наш ответ, предпринимает практические действия, которые зависят от цвета этого объекта. Только при при помощи речевых факторов подкрепления говорящий может реагировать на отдельно взятое свойство, на которое адекватно отреагировать невербально просто невозможно. Реагирование на некое отдельное свойство объекта, во всём остальном игнорирующее сам объект, называется абстрактным. Абстрактное мышление является продуктом специфической (общественной) окружающей действительности, а отнюдь не "когнитивных способностей".

В качестве слушателей мы извлекаем из языкового поведения окружающих нечто вроде знания, которое может быть чрезвычайно ценным, позволяя нам избежать прямого воздействия факторов подкрепления. Мы учимся на опыте других, реагируя на то, что они рассказали нам о факторах подкрепления. Если нас предупредили не делать чего-то или посоветовали сделать что-то, то тут, возможно, нет смысла говорить о знании, но когда мы получаем предупреждения и советы более долговечного и общего характера в виде афоризмов или правил, то можно сказать, что мы получили особый вид знаний о тех факторах подкрепления, к которым их можно применить. Законы науки являются описаниями факторов подкрепления, и поведение того, кто знает научный закон, может быть эффективным и без того, чтобы он подвергался действию факторов, описываемых этим законом. (И, конечно, у него будут очень разные эмоции по поводу этих факторов, в зависимости от того, следовал ли он правилам или подвергся их непосредственному действию. Научное знание "сухо", но поведение, которое оно порождает, столь же эффективно, как и "живое" знание, которое даёт личный опыт).
Исайя Берлин разглагольствовал о знании в некоем особом смысле, которое, как говорят, открыл (реакционер - примечание behaviorist-socialist) Джамбаттиста Вико. Это якобы "то чувство, благодаря которому я знаю, что такое быть бедным, или бороться за правое дело, или принадлежать к нации, или вступить в церковь или партию или отречься от них, или чувствовать ностальгию, ужас, вездесущность бога, или понимать жесты, произведения искусства и шутки, или характер человека, или что он преображён или просто лжёт самому себе ".  Вещи такого рода скорее всего можно узнать лишь при прямом действии факторов подкрепления, а не из языкового поведения других, и несомненно, что с ними связаны особые виды чувств, но но даже и в этом случае знание не даётся непосредственно, "по наитию". Человек может знать, что это такое - борьба за убеждения, только после долгой предыстории, за время которой он научился ощущать и знать ту ситуацию, которая называется борьбой за убеждения.
Роль окружающего мира особенно неясна, когда познаваемым является сам познающий. Если якобы нет никакого внешнего мира, инициирующего процесс познания, то не должны ли мы тогда сказать, что изначально действует сам познающий? Тут, конечно, мы имеем дело со сферой сознания, или самосознания - той сферой, в игнорировании которой часто обвиняют научный анализ поведения. Это -  серьезное обвинение, и его надо принимать всерьез. При этом говорят, что человек отличается от других животных главным образом тем, что он "осознаёт своё собственное существование." Он сознаёт, что делает; он сознаёт, что у него было прошлое и будет будущее; он "раздумывает о природе самого себя"; он один следует античному предписанию "познай самого себя". Любой анализ человеческого поведения, который пренебрегает этими фактами, был бы действительно неполноценен. И некоторые аналитики именно таковы. То, что называется "методологическим бихевиоризмом", ограничивает себя лишь тем, что можно объективно наблюдать; "когнитивные" процессы могут существовать, но они по своей природе выведены им за пределы научного исследования. Так называемые "бихевиоралисты" в политологии и многие логические позитивисты в философии придерживались аналогичной линии. Однако самонаблюдение можно изучать, и его надо включать в любое разумное всеобъемлющее описание человеческого поведения. Вместо того, чтобы игнорировать самосознание, экспериментальный анализ поведения выделяет его определенные важнейшие аспекты. Вопрос не в том, может ли человек познать самого себя, а в том, что именно он познает, когда делает это.
Эта проблема возникает отчасти из-за того, что личность - это неоспоримый факт: маленький кусочек Вселенной заключен в кожу человека. Было бы глупо отрицать существование этого внутреннего мира, но столь же глупо утверждать, что из-за того, что это "личность", она имеет иную природу, чем внешний мир. Различие состоит не в материале, из которого состоит "внутренний мир", а в (малой) доступности к нему. Головная боль, боли в сердце или монолог в уме ощущаются исключительно самой личностью. Эта интимность иногда мучительна (невозможно закрыть глаза на головную боль), но не обязательна; она, как казалось ранее, является обоснованием доктрины, что знание является своего рода собственностью.
Трудность состоит в том, что хотя интимность может сблизить знающего с тем, что он знает, она вмешивается в сам процесс, благодаря которому он в состоянии познать вообще что-либо. Как мы видели в главе 6, условия, в которых ребенок учится описывать свои чувства, по необходимости далеки от совершенства; языковое сообщество не может тут использовать процедуры, при помощи которых оно учит ребенка описанию (внешних) объектов. Конечно, существуют природные факторы, под действием которых мы учимся реагировать на внутренние раздражители, и они регулируют поведение с большой точностью; мы не могли бы прыгать, ходить или заводить рукой пружину, если бы мы не получали стимулов от частей собственного тела. Но этот вид поведения очень мало связан с сознанием, и на самом деле, мы выполняем такие акты поведения, большую часть времени вообще не осознавая тех стимулов, на которые реагируем. Мы не приписываем самосознание другим биологическим видам, которые по всей очевидности пользуются подобными внутренними стимулами. Как будто "знать" внутренние стимулы - это нечто большее, чем реагировать на них."

Комментариев нет:

Отправить комментарий