Выкладываю
выдержки из главы 4 книги Троцкого "Преданная революция". Эта книга
целиком и многие другие труды Троцкого выложены здесь: http://www.magister.msk.ru/library/trotsky/ . Сокращенные места представляют собой повторы
изложенного ранее или не имеющий принципиального значения материал, и
обозначены (...). Выделение текста подчёркиванием сделано мною.
В этой главе ещё
сильнее чувствуется вера Троцкого в экономический детерминизм, изначально
присущий марксизму. Хуже того, в СССР, особенно в годы сталинизма, марксизм был
превращён в окаменевшую схоластику. Но история и наука не стоят на месте, как
бы этого ни хотели реакционеры и ретрограды. Поэтому общественную жизнь надо
анализировать не только с политэкономической (марксистской), но и с
поведенческой (бихевиористской) точки зрения. Разумеется, не только
марксизм, но даже и не столь уж старый радикальный бихевиоризм проф. Скиннера
надо защищать от схоластического омертвления. Необходимы дальнейшие
бихевиористские научные исследования, в особенности в области речевых
оперантов, являющихся основой общественных отношений. Например: о том, что
такое явно когнитивно-ментальное явление, как "внутреннюю речь" (internal speech) игнорировать
нельзя, а надо его по возможности объективно учитывать как эффективный оперантный
механизм внушающего действия рекламы, пропаганды и т.п., я напишу несколько
позже.
Я должен тут
опять повторить, что мнение Маркса, Энгельса и т.д. о том, что причиной
эгоистических эксцессов при социализме будет бедность, совершенно неправильно. Так
называемую "буржуйскую психологию" надо рассматривать прежде всего не
с экономической, а с поведенческой точки зрения. Именно буржуазный образ
жизни с его всеобщей куплей-продажей воспитывает и положительно
подкрепляет такие низменные, антиобщественные шаблоны поведения, как
чёрствость, скряжничество, стяжательство и торгашество. Напротив,
благородные шаблоны поведения - великодушие, готовность помочь, дружелюбие,
щедрость и милосердие являются типичными для якобы "примитивных и бедных"
обществ общинно-племенного строя, в которых наибольшую ценность представляют
безусловные, т.е. не подлежащие ни сомнению, ни обсуждению сплочённость,
солидарность и взаимопомощь. Именно эти, а не буржуйские шаблоны поведения и
ценности являются воистину социалистическими.
Ведь деньги
(которые экономика пытается сделать мерилом всего на свете, в том числе и
производительности труда) - это всего лишь один из видов положительного
оперантного подкрепления, причём совершенно не совместимый с социализмом. В
нашу эпоху финансового кризиса паразитического капитализма деньги как мерило
стоимости товаров (включая рабочую силу как товар) стали даже менее важны, чем
как инструмент ростовщического и спекулянтского паразитизма капиталистов. Но в
своё время Троцкий, подобно всем прочим большевикам, разделял веру Маркса в
"прогрессивность" капитализма, и не мог даже представить себе его нынешней
воистину скандальной паразитической и реакционной сути.
Поэтому даже не
будучи экономистом, могу достаточно уверенно сказать, что проводимый Троцким
в этой главе тезис о "соревновании" социализма с капитализмом на
"свободном глобальном рынке" совешенно неправилен. Нынешние беды
стран, пытающихся освободиться от проклятого ига западного империализма
(например, Венесуэлы) вызваны как раз тем, что они зависят от этого "свободного
рынка", цены на котором, а также курсы валют являются объектом систематического
мошеннического манипулирования бандитами Уолл-стрита и других финансовых
центров глобального капитализма.
Автаркия и
протекционизм - это единственная защита социализма от диверсий глобальных финансовых
манипуляторов. Уже только поэтому роль денег в социалистической экономике
должна активно ограничиваться и сужаться. Напомню, что замечательный экономист
нашего времени, проф. С.С. Губанов, справедливо утверждает, что для
эффективности даже капиталистического производства прибавочный продукт должен извлекаться
лишь в конце производственной цепочки, на конечном продукте. А это значит, что
при этом роль денег на всех промежуточных стадиях производства - лишь
формальная, фиктивная, расчётная (внутри корпорации)! Напротив, нынешний мафиозный
олигархо-бюрократический режим Иудушки Путина старается повсюду в экономике
всовывать паразитические "прокладки", сводя на нет эффективность
производства и вызывая массовые банкротства предприятий.
Совершенно ясно,
что использование карточной системы для снабжения населения товарами первой
необходимости и разделение рубля на потребительский, бюджетный и внешнеторговый
были воистину прогрессивными экономическими механизмами в СССР! Ведь социализм
означает не что иное, как полную утрату власти денег над человеком.
А Троцкий
к великому моему сожалению некритически повторяет в этой главе иллюзии и предрассудки
тогдашних западных экономистов вроде Шарля Риста (Charles Rist), в том числе
даже о "золотой валюте", которые как раз и привели к биржевому краху
и Великой Депрессии 1930-х годов. Соответственно, я не мог удержаться в
нижеследующем тексте от таких возмущенных реплик: "(??? - behaviorist-socialist)"
Ну а КПССные недоумки-мещане
вроде Косыгина и Горбачёва пытались осуществить эти предрассудки на практике. Имея
советское (цитирую Троцкого) "государство (как)
универсального купца, кредитора и промышленника", Горбачёв и Ельцин
произвели приватизацию - антиобщественный реакционный процесс, обратный прогрессивной
социалистической национализации, и открыли капиталистическим хищникам настежь
все ворота и двери в экономику России.
* * *
-
Лев Давидович
Троцкий:
"Глава 4: БОРЬБА ЗА ПРОИЗВОДИТЕЛЬНОСТЬ ТРУДА
Деньги и план.
Советский режим мы пытались проверить в разрезе государства.
Аналогичную проверку можно произвести в разрезе денежного обращения. У этих
двух проблем: государство и деньги есть ряд общих черт, потому что обе они в
последнем счете сводятся к проблеме всех проблем: производительности труда.
Государственное принуждение, как и денежное, являются наследством классового
общества, которое неспособно определять отношения человека к человеку
иначе, как в форме фетишей, церковных или мирских, ставя на охрану их самый
грозный из фетишей, государство, с большим ножом между зубов. В
коммунистическом обществе государство и деньги исчезнут. Постепенное отмирание
их должно, следовательно, начаться уже при социализме. О действительной
победе социализма можно будет говорить именно и только с того исторического
момента, когда государство превратится в полу-государство, а деньги начнут
утрачивать свою магическую силу. Это будет означать, что социализм,
освобождаясь от капиталистических фетишей, начинает создавать более прозрачные,
свободные, достойные отношения между людьми.
(...)
Национализация средств производства и кредита, кооперирование или
огосударствление внутренней торговли, монополия внешней торговли,
коллективизация сельского хозяйства, законодательство о наследовании полагают
узкие пределы личному накоплению денег и затрудняют превращение их в частный
капитал (ростовщический, купеческий и промышленный). Эта связанная с
эксплуатацией функция денег не ликвидируется, однако, с начала пролетарской
революции, а в преобразованном виде переносится на государство, универсального
купца, кредитора и промышленника. Одновременно с этим более элементарные
функции денег, как мерила стоимости, средства обращения и платежного средства,
не только сохраняются, но получают такое широкое поле действия, какого они не
имели и при капитализме. (??? - behaviorist-socialist)
(...)
Для регулирования и приспособления планов должны служить два
рычага: политический, в виде реального участия в руководстве самих
заинтересованных масс, что немыслимо без советской демократии; и финансовый, в
виде реальной проверки априорных расчетов при помощи всеобщего эквивалента, что
немыслимо без устойчивой денежной системы.
Роль денег в советском хозяйстве не только не закончена, но, как
уже сказано, только должна еще развернуться до конца. Переходная между
капитализмом и социализмом эпоха, взятая в целом, означает не сокращение
товарного оборота, а, наоборот, чрезвычайное его расширение. (??? - behaviorist-socialist) Все
отрасли промышленности преобразуются и растут, постоянно возникают новые, и все
вынуждены, количественно и качественно, определять свое отношение друг к другу.
Одновременная ликвидация потребительского крестьянского хозяйства и замкнутого
семейного уклада означает перевод на язык общественного оборота и тем самым
денежного обращения (??? - behaviorist-socialist) всей той трудовой энергии, которая расходовалась
раньше в пределах крестьянского двора или в стенах частного жилья. Все
продукты и услуги начинают впервые в истории обмениваться друг на друга.
С другой стороны, успешное социалистическое строительство
немыслимо без включения в плановую систему непосредственной личной
заинтересованности производителя и потребителя, их эгоизма, который, в свою
очередь, может плодотворно проявиться лишь в том случае, если на службе его
стоит привычное надежное и гибкое орудие: деньги. (??? - behaviorist-socialist) Повышение
производительности труда и улучшение качества продукции совершенно недостижимы
без точного измерителя, свободно проникающего во все поры хозяйства, т.е. без
твердой денежной единицы. Отсюда ясно, что в переходном хозяйстве, как и при
капитализме, единственными подлинными деньгами являются те, которые основаны на
золоте. (??? - behaviorist-socialist) Всякие другие деньги - только суррогат.
Правда, в руках советского государства сосредоточены одновременно как товарные
массы, так и органы эмиссии. Однако, это не меняет дела: административные
манипуляции в области товарных цен ни в малейшей мере не создают и не заменяют
твердой денежной единицы ни для внутренней ни тем более для внешней торговли.
Лишенная самостоятельной, т.е. золотой базы денежная система СССР,
как и ряда капиталистических стран, имеет по необходимости замкнутый характер:
для мирового рынка рубль не существует. Если СССР гораздо легче, чем Германия
или Италия, может вынести отрицательные стороны такой системы, то лишь отчасти
благодаря монополии внешней торговли, главным же образом благодаря естественным
богатствам страны: только они и дают возможность не задохнуться в тисках
автаркии. Историческая задача состоит, однако, не в том, чтобы не задохнуться,
а в том, чтоб, лицом к лицу с высшими достижениями мирового рынка, (??? - behaviorist-socialist) создать
мощное, насквозь рациональное хозяйство, обеспечивающее наибольшую экономию
времени и следовательно наивысший расцвет культуры.
Именно динамическое советское хозяйство,
проходящее через непрерывные технические революции и опыты грандиозного
масштаба более, чем какое-либо другое, нуждается в постоянной проверке
посредством устойчивого измерителя ценности. Теоретически не может быть ни
малейшего сомнения в том, что, еслиб хозяйство СССР располагало золотым рублем,
результаты пятилеток были бы неизмеримо благоприятнее, (??? - behaviorist-socialist) чем
ныне. На нет, конечно, и суда нет. Но не надо из нужды делать добродетель, ибо
это ведет, в свою очередь, к дополнительным хозяйственным ошибкам и потерям.
История советской денежной системы есть не только история
хозяйственных трудностей, успехов и неудач, но и история зигзагов
бюрократической мысли.
Реставрация рубля в 1922-1924 г.г., в связи с переходом к НЭП'у,
была неразрывно связана с реставрацией "норм буржуазного права" в
области распределения предметов потребления. Пока сохранялся курс на фермера,
червонец составлял предмет правительственных забот. Наоборот, в период первой
пятилетки были подняты все шлюзы инфляции.
(...)
Рубль 1924 г., приравнивавшийся при официальном обмене 13 франкам,
низведен в ноябре 1935 г. до 3 франков, т.е. в четыре с лишком раза, почти
настолько же, как сам французский франк в результате войны. Оба паритета, и
старый и новый, имеют очень условный характер: покупательная способность рубля
в мировых ценах вряд ли достигает ныне 1,5 франка. Но масштаб девальвации
показывает все же, с какой головокружительной скоростью скользила советская
валюта до 1934 года.
В разгаре экономического авантюризма Сталин обещал отправить НЭП,
т.е. рыночные отношения, "к чорту". Вся пресса писала, точно в 1918
году, об окончательной замене купли-продажи "непосредственным
социалистическим распределением", внешним знаком которого объявлялась
продовольственная карточка.
(...)
Незачем говорить, что инфляция означала страшный налог на
трудящиеся массы. Что касается извлеченных при ее помощи выгод для социализма,
то они более, чем сомнительны. Хозяйство продолжало, правда, быстро расти, но
экономическая эффективность грандиозных сооружений оценивалась статистически, а
не экономически. Командуя рублем, т.е. давая ему по произволу различную
покупательную силу в различных слоях населения и секторах хозяйства, бюрократия
лишила себя необходимого орудия для объективного (??? - behaviorist-socialist) измерения
собственных успехов и неудач. Отсутствие правильного учета, которое на бумаге
маскировалось комбинациями с "условным рублем", вело в
действительности к упадку личной заинтересованности, к низкой
производительности и еще более низкому качеству товаров.
(...)
Почти невероятным представляется сейчас тот факт, что, открывая
борьбу против "обезлички" и "уравниловки", т.е. анонимного
"среднего" труда и одинаковой для всех "средней" оплаты,
бюрократия посылала одновременно "к черту" НЭП, т.е. денежную оценку
товаров, в том числе и рабочей силы. Восстанавливая одной рукой
"буржуазные нормы", она другой рукой разрушала единственно пригодное
для них орудие. При замене торгового оборота "закрытыми
распределителями" и полном хаосе в области цен исчезало неизбежно всякое
соответствие между индивидуальным трудом и индивидуальной заработной платой;
тем самым убивалась личная заинтересованность рабочего.
(...)
В области сельского хозяйства инфляция породила не менее тяжелые
последствия.
В период когда крестьянская политика еще ориентировалась на
фермера, предполагалось, что социалистическое преобразование сельского
хозяйства, исходя из основ НЭП'а, совершится в течение десятилетий через
посредство кооперации. Охватывая одну за другой закупочные, сбыточные и
кредитные функции, кооперация должна была в конце концов обобществить и самое
производство. Все вместе называлось "кооперативным планом Ленина".
Действительное развитие пошло как мы знаем, по совершенно несхожему, скорее
противоположному пути - насильственного раскулачивания и интегральной
коллективизации. О постепенном обобществлении отдельных хозяйственных
функций, по мере подготовки для этого материальных и культурных условий, не
было более и речи. Коллективизация проводилась так, как если бы дело шло о
немедленном осуществлении коммунистического режима в земледелии.
Непосредственным последствием явилось не только потребление
большей половины живого инвентаря, но, что еще важнее, полное безразличие
колхозников к обобществленному имуществу и результатам собственного труда.
Правительство перешло в беспорядочное отступление. Крестьян снова наделяли в
личную собственность курами, свиньями, овцами, коровами. Им отводились
приусадебные участки. Фильм коллективизации разворачивался в обратном порядке.
Восстановлением мелких личных хозяйств государство шло на
компромисс, как бы откупаясь от индивидуалистических тенденций крестьянина.
Колхозы сохранялись. На первый взгляд отступление могло, поэтому, показаться
второстепенным. На самом деле значение его трудно переоценить. Если оставить в
стороне колхозную аристократию, то повседневные потребности среднего
крестьянина пока еще обеспечиваются в большей степени его работой "на себя",
чем его участием в колхозе. Доход от личного хозяйства, особенно когда оно
посвящено техническим культурам, садоводству или животноводству, нередко в
два-три раза превышает заработок того же крестьянина в коллективном хозяйстве.
Засвидетельствованный самой советской печатью факт этот очень ярко вскрывает, с
одной стороны, совершенно варварское расточение десятков миллионов
человеческих, особенно женских сил в карликовых хозяйствах, с другой - крайне
еще низкую производительность труда в колхозах.
Чтоб поднять крупное коллективное земледелие, пришлось снова
заговорить с крестьянином на понятном ему языке, т.е. от натурального налога
вернуться к торговле и восстановить базары, словом, истребовать обратно от
сатаны преждевременно сданный в его распоряжение НЭП. Переход на более или
менее устойчивый денежный расчет стал таким образом необходимым условием
дальнейшего развития сельского хозяйства.
Слово мудрости вылетает, как известно, после заката солнца. Так и
теория "социалистической" системы денег и цен развернулась не раньше,
чем наступили сумерки инфляционных иллюзий. В развитие загадочных слов Сталина
покорные профессора успели построить целую теорию, согласно которой советская
цена, в противоположность цене рынка, имеет исключительно плановый, или
директивный характер, т.е. является не экономической, а административной
категорией, чтоб тем лучше служить перераспределению народного дохода в
интересах социализма. Профессора забывали пояснить, как можно
"руководить" ценой без знания реальной себестоимости, и как вычислять
реальную себестоимость, если все цены выражают волю бюрократии, а не затраты
общественно-необходимого труда? На самом деле для перераспределения
народного дохода у правительства в руках имеются такие могущественные рычаги,
как налоги, государственный бюджет и система кредита. По расходному бюджету
1936 г. свыше 37,6 миллиардов направляются непосредственно, а многие миллиарды
косвенно, на финансирование разных отраслей хозяйства. Бюджетного и кредитного
механизма совершенно достаточно для планового распределения народного дохода.
Что касается цен, то они тем лучше будут служить делу социализма, чем честнее
станут выражать реальные экономические отношения сегодняшнего дня.
Опыт успел сказать на этот счет свое решающее слово.
"Директивная" цена выглядела в жизни совсем не так внушительно, как в
ученых книгах. На один и тот же товар устанавливались цены разных категорий.
В широких щелях между этими категориями свободно вмещались все виды спекуляции,
фаворитизма, паразитизма и прочих пороков, притом скорее как правило, чем как
исключение. Одновременно с этим червонец, который должен был быть
устойчивой тенью твердых цен, стал на самом деле собственной тенью.
Пришлось снова круто менять курс, на этот раз в результате
затруднений, которые выросли из хозяйственных успехов. 1935 год открылся
отменой карточек на хлеб, к октябрю были ликвидированы карточки на прочие
продовольственные продукты, к январю 1936 года упразднены карточки и на
промышленные товары широкого потребления. Экономические отношения трудящихся
города и деревни к государству и друг к другу переводятся на денежный язык. Рубль
оказывается орудием воздействия населения на хозяйственные планы, начиная с
количества и качества предметов потребления. Никакими другими путями нельзя
рационализировать советское хозяйство.
(...)
Если советский рубль имеет могущественную опору в общем подъеме
хозяйства, то ахиллесовой пятой его является невыносимо высокая себестоимость
продукции. Самой устойчивой валютой рубль станет лишь с того момента, когда
советская производительность труда превысит мировую, и когда, следовательно,
самому рублю придется подумать о смертном часе.
С денежно-технической точки зрения, рубль еще меньше может
претендовать на первенство. При золотом запасе свыше миллиарда, в стране
обращается денежных знаков на сумму около 8 миллиардов: покрытие составляет,
следовательно, всего 12,5%. Золото государственного банка представляет пока в
гораздо большей мере неприкосновенный резерв на случай войны, чем базу денежной
системы. Теоретически, правда, не исключено, что на более высоком этапе
развития, советы прибегнут к золотому обращению для уточнения внутренних
хозяйственных планов и для упрощения экономических связей с заграницей. (???
- behaviorist-socialist) Прежде, чем испустить дух, денежная система
может, таким образом, вспыхнуть еще раз блеском чистого золота. Но это во
всяком случае не проблема завтрашнего дня.
(...)
"К экономии времени - говорит Маркс - сводится в последнем
счете вся экономия", т.е. вся человеческая борьба с природой на всех
ступенях цивилизации. Сведенная к своей первооснове, история есть ничто иное,
как погоня за экономией рабочего времени. Социализм не мог бы быть оправдан
одним упразднением эксплуатации; он должен обеспечить обществу высшую экономию
времени по сравнению с капитализмом. Без осуществления этого условия само
упразднение эксплуатации явилось бы лишь драматическим эпизодом, без будущего.
Первый в истории опыт применения социалистических методов обнаружил заложенные
в них великие возможности. Но советское хозяйство еще далеко не научилось
пользоваться временем, этим самым драгоценным сырым материалом культуры. Импортированная
техника, главное орудие экономии времени, еще не дает на советской почве тех
результатов, какие составляют норму на ее капиталистической родине. В этом
решающем для всей цивилизации смысле социализм еще не победил. Он показал, что
может и должен победить, но он еще не победил. Все противоположные утверждения
представляют собою плод невежества или шарлатанства.
(...)
Борьба за повышение производительности труда, наряду с заботой об
обороне, составляет основное содержание деятельности советского правительства.
На разных этапах эволюции СССР эта борьба принимала разный характер.
Применявшиеся в годы первой пятилетки и в начале второй методы
"ударничества" были основаны на агитации, на личном примере, на
административном нажиме и на всякого рода групповых поощрениях и привилегиях.
Попытки ввести некоторое подобие сдельной платы, на основе "шести условий"
1931 г., разбивались о призрачность валюты и разнообразие цен. Система
государственного распределения продуктов ставила на место гибкой
дифференциальной оценки труда так называемое "премирование", которое
по самой сути своей означало бюрократический произвол. В погоне за огульными
привилегиями в разряд ударников проникали во все большем числе прямые пройдохи,
сильные протекцией. В конце концов вся система пришла в полное противоречие с
поставленными целями.
Только упразднение карточной системы, начало стабилизации рубля и
унификация цен создали условия для применения сдельной, или поштучной
заработной платы. На этой основе ударничество сменилось так называемым
стахановским движением. В погоне за рублем, который теперь получил вполне
реальное значение, рабочие начинают больше заботиться о своих машинах и более
тщательно использовать рабочее время. Стахановское движение в огромной степени
сводится к интенсификации труда и даже к удлинению рабочего дня: в так
называемое "нерабочее" время стахановцы приводят в порядок станки и
инструменты, подбирают сырой материал, бригадиры инструктируют свои бригады и
пр. От семичасового рабочего дня остается при этом нередко только имя.
Не советские администраторы изобрели секрет сдельщины: эту
систему, которая выматывает жилы без видимого внешнего принуждения, Маркс
считал "наиболее соответствующей капиталистическому способу
производства". Рабочие встретили новшество не только без сочувствия, но с
прямой враждебностью: было бы противоестественно ждать от них другого отношения.
Участие в стахановском движении подлинных энтузиастов социализма неоспоримо.
Насколько они превосходят по числу прямых карьеристов и очковтирателей,
особенно в среде администрации, сказать трудно. Но главная масса рабочих
подходит к новой оплате труда под углом зрения рубля, и часто вынуждена
констатировать, что он становится короче.
Если на первый взгляд обращение советского правительства, после
"окончательной и бесповоротной победы социализма", к сдельщине может
показаться отступлением назад, к капиталистическим отношениям, то на самом деле
здесь надо повторить то, что сказано выше о реабилитации рубля: дело идет не об
отказе от социализма, а лишь о ликвидации грубых иллюзий. Форма заработной
платы приведена попросту в большее соответствие с реальными ресурсами страны:
"право никогда не может быть выше, чем экономический строй".
(...)
Социализм, или низшая стадия коммунизма, требует, правда, еще
строгого контроля над мерой труда и мерой потребления, но предполагает во
всяком случае более человечные формы контроля, чем те, какие изобрел
эксплуататорский гений капитала. Между тем в СССР совершается сейчас
безжалостно суровая пригонка отсталого человеческого материала к заимствованной
у капитализма технике. В борьбе за достижение европейских и американских норм
классические методы эксплуатации, как сдельная плата, применяются в такой
обнаженной и грубой форме, которой не могли бы допустить даже реформистские
профессиональные союзы в буржуазных странах. То соображение, что в СССР рабочие
работают "для себя", правильно лишь в исторической перспективе, и
лишь при том условии, скажем забегая вперед, если рабочие не дадут оседлать
себя державной бюрократии. Во всяком случае государственная собственность на
средства производства не превращает навоз в золото и не окружает ореолом
святости потогонную систему, изнуряющую главную производительную силу:
человека. Что же касается подготовки "перехода от социализма к
коммунизму", то она начнется с прямо противоположного конца, т.е. не с
введения поштучной платы, а с ее отмены, как наследия варварства.
(...)
Сами вожди, как мы слышали, жалуются подчас на то, что советским
рабочим не хватает культуры труда. Однако, это только половина правды, и притом
меньшая. Русский рабочий восприимчив, находчив и даровит. Любая сотня советских
рабочих, переброшенная в условия, скажем, американской промышленности, через
несколько месяцев, даже недель не отставала бы, вероятно, от американских
рабочих соответственных категорий. Трудность - в общей организации труда.
Советский административный персонал отстает, по общему правилу, от новых
производственных задач гораздо больше, чем рабочие.
При новой технике сдельная плата должна неминуемо вести к
систематическому повышению крайне низкой ныне производительности труда. Но
создание необходимых для этого элементарных условий требует повышения уровня
самой администрации, от цехового мастера до вождей Кремля.
Стахановское движение лишь в очень небольшой мере отвечает этому требованию.
Бюрократия роковым образом стремится перепрыгивать через трудности, которые она
не способна преодолеть. Так как сдельная плата сама по себе не дает ожидавшихся
от нее немедленных чудес, то на помощь ей приходит неистовый административный
нажим: премии и рекламы, с одной стороны, кары, с другой.
(...)
Сейчас "героический" период стахановского движения
остался, видимо, позади. Начинаются будни. Нужно учиться. Особенно много
учиться нужно тем, которые учат других. Но именно эти меньше всего хотят
учиться. Тот общественный цех, который задерживает и парализует другие цехи
советского хозяйства, называется: бюрократия."
Комментариев нет:
Отправить комментарий