Джордж Бернард Шоу:
"Средство Такера против паразитического землевладения состоит в том, что он хочет сделать пользователя земли - действительно обрабатывающего её - её владельцем. Следствием этого, очевидно, будет вовсе не то, что его привилегированное положение по сравнению с менее удачливыми конкурентами будет сведено на нет, а просто то, что он получит право самому получать (земельную ренту), а не отдавать её помещику. Конечно, он действительно был бы (в том, что касается его дела) тружеником, а не паразитом; но он стал бы получать больше товарной продукции как производитель и имел бы больше покупателей как торговец, чем другие столь же чем другие столь же предприимчивые работники, находящиеся в худших условиях.
Таким образом, он мог бы богатеть быстрее, чем они, и удалиться на покой в возрасте, когда у других работы еще на много лет вперед. Его право собственности на своё предприятие, конечно, перейдет к его преемнику в тот момент, когда он уйдет на покой. Как же общине решить, кто должен стать его преемником - будут ли они бросать жребий, или бороться за него, или ему будет позволено назначить своего преемника, и в этом случае он либо назначит своего сына, либо продаст своё предприятие за большие отступные?
Кроме того, его уход на покой оставил бы по-прежнему в его владении, как собственника, его личное жилище; а оно может быть исключительной или даже уникальной привлекательности с точки зрения местоположения. Оно могло бы, например, быть построено на Ричмонд-Хилле, и из его окон открывался бы прекрасный вид на долину Темзы, открывающийся с этого места. Совершенно ясно, что Ричмонд-Хилл не вместит всех людей, которые предпочли бы жить там, а не на болотах Эссекса. Легко сказать: пусть арендатор будет собственником; но вопрос в том, кто будет арендатором? Предположим, что он решается путем жеребьевки, что не даст выигравшему продать эту свою привилегию за полную (не заработанную им) стоимость в условиях свободного рынка и всеобщей конкуренции. Индивидуалистический анархизм не предлагает решения подобных проблем. Он теоретизирует, неизменно исходя из предположения, что любое место в стране столь же хорошо, как и все другие.
При системе трудовой собственности рента продолжала бы существовать в своей первоначальной форме как превышение цены продукции над себестоимостью её производства, что позволяло бы владельцам лучших земель получать за свою продукцию больше, чем себестоимость, а саму собственность продать по цене, равной капиталу, приносящему процент, равный получаемой с неё ренте. Например, если бы у худшей находящейся в обработке земли плодородие составляло бы лишь одну треть плодородия самой лучшей землей, то владельцы этой самой лучшей земли получали бы на рынке издержки производства в тройном размере. Эта двухсотпроцентная прибавочная стоимость была бы в реальности такой же земельной рентой, как если бы она как таковая открыто выплачивалась герцогу Бедфорду или Асторам; и эту собственность можно было бы продать так же легко, как любые акции, приносящие такие же (сказочные - примечание behaviorist-socialist) дивиденды.*
Здесь можно спросить, почему цены должны подниматься до уровня издержек производства на самых плохих для обработки землях. Почему бы не рассчитать средние издержки производства на всей совокупности хороших и плохих земель? Да просто потому, что только при социализме хорошие и плохие сельскохозяйственные угодья будут находиться в единой собственности и будут занесены в одну и ту же книгу доходов и расходов. Но при анархизме, который отдает хорошие и плохие земли отдельным, конкурирующим друг с другом владельцам, только минимальная цена, возмещающая владельцам худших земель стоимость труда, защитит их от убытков. То есть худшая пахотная земля не будет обрабатываться, пока не поднимется цена на зерно. Процесс будет следующим. Предположим, что потребности населения в пшенице более чем удовлетворяются за счет урожая, выращенного только на самой лучшей пахотной земле. Свободная конкуренция в производстве пшеницы снизит её цену до стоимости труда или издержек производства, а худшая земля останется невозделанной. Теперь представьте себе прирост населения, который был бы настолько велик, что потребности превышали бы способность лучших земель снабжать его пшеницей. Поскольку спрос теперь превышает предложение, то цена на пшеницу поднимется. Когда она поднимется до уровня затрат труда на менее урожайной земле, то станет выгодно возделывать эту худшую землю. Как только и этот новый "второсортный" источник урожая станет недостаточным для растущего населения, то цена на пшеницу снова поднимется до тех пор, пока она не оправдает затраты на выращивание пшеницы на земле, еще менее плодородной, чем "второсортная". Но этот процесс никоим образом не уменьшает плодородия наилучшей земли, из которой можно выращивать пшеницу так же дешево, как прежде, независимо от повышения цены на всю пшеницу, поступающую на рынок, каково бы ни было ее происхождение. Другими словами, владельцы лучших земель получали бы всё возрастающий доход по мере увеличения населения, подобно тому как теперь землевладелец получает всё возрастающую ренту.
Английских читателей не должно беспокоить падение земельной сельскохозяйственной ренты в их стране. Проценты на капитал - в экономическом смысле - покрывают плату за использование земли в любых целей, сельскохозяйственных или иных; а земельная рента на городские участки выросла ужасающе. Кроме того, нормальный процесс введения в культивирование всё менее и менее плодородных участков земли часто сводится на нет открытием новых территорий и их коммерческим освоением новыми железными дорогами и судоходными линиями. Так аграрная земельная рента в Англии, поднявшись в ходе расширения земледелия с хороших земель на менее урожайные, была снова низвергнута вниз появлением на английском рынке американской и русской пшеницы.
Гораздо более загадочным противоречием между фактами и теорией является очевидное отсутствие какой-либо тенденции повышения цен на обычные (промышленные - примечание behaviorist-socialist) товары. Напротив, товар может оказаться не менее дешевым или даже намного более дешевым, чем он был двадцать лет назад; и тем не менее его цена могла чрезвычайно возрасти по отношению к его средней цене за счет того, что средние издержки производства снизились благодаря механизации труда, более высокой организации труда в промышленности, более дешевого транспорта с другими странами и т. д. Таким образом, механизация труда в хлопчатобумажной промышленности увеличил производительность каждого работника в тысячу и сто раз; а несколько лет назад президент Института чугуна и стали сэр Джозеф Витворт заявил, что кружевная машина из Ноттингема может выполнять работу, которую раньше выполняли восемь тысяч кружевниц.
При изготовлении булавок, перьев и т. д. автоматическая работа машин привела к такому чрезвычайно массовому производству, что отдельные изделия уже нельзя купить, так как нет столь мелкой монеты. Предположим, что изделие, производство которого в 1850 г. стоило в среднем 5 пенсов, продавалось тогда по 6 пенсов, теперь кажется продаваемым вдвое дешевле, по 3 пенса. Но если издержки производства упали до трех с половиной пенсов, что отнюдь не является преувеличением, то цена по отношению к издержкам производства, очевидно, чрезвычайно возросла и теперь вдвое превышает издержки, тогда как раньше они составляли пять пенсов или пять шестых цены. Другими словами, прибыль или доход выросли с 16⅔ процентов до 100 процентов, несмотря на очевидное снижение цены на каждое изделие.
Этим объясняется тот факт, что статистики вполне могут показать, что в результате заработная плата повысилась, а цены упали, хотя рабочие, вероятно, никогда прежде не подвергались такой ужасной эксплуатации, как теперь. Рабочий, который получает на пять шиллингов в неделю больше, чем его отец, и платит всего три пенса там, где отец раньше платил шесть пенсов, забывает, что часть его трех пенсов, доставшаяся паразиту (буржую - примечание behaviorist-socialist), может быть значительно больше, чем та, которая доставалась ему, вычтенная из шести пенсов, которые ему платили ранее.
Так как земледелие типично для всех отраслей промышленности, то теперь будет очевидно, что не цена повышается потому, что в обработку поступает менее плодородная земля, а что менее плодородная земля поступает в обработку потому, что цена повышается. Или, другими словами, не цена товара повышается потому, что на его изготовление затрачивается больше труда, а на изготовление товара затрачивается больше труда, потому что его цена повысилась. Действительно, товары имеют цену еще до того, как они произведены; мы изготовляем их специально для получения этой цены; и мы не можем изменить её, просто поработав над товаром больше или меньше. Для рабочего естественно настаивать на том, что мерой цены должен быть труд и что справедливая заработная плата за труд равна его средней выработке продукции; но первый урок, который он должен усвоить в экономической политике, заключается в том, что в системе конкуренции труд не является и никогда не может быть мерой цены.**
Только тогда, когда переход к социализму заменит конкурентное производство и распределение, подстегиваемое личной алчностью, коллективистским производством и распределением, стимулируемым справедливым вознаграждением, цены труда и товаров будут представлять собой их истинную стоимость.
Таким образом, мы видим, что «конкуренция везде и всегда» не в состоянии решить вопрос о прибыли до тех пор, пока земля принадлежит конкурирующим паразитам, защищенным правом частной собственности на доходы, которые они получают от своей различной собственности. И «великий принцип, установленный Адамом Смитом», сформулированный Джозайей Уорреном в форме: «издержки - это естественный предел цены», оказывается на практике извращенной формулировкой того факта, что при анархизме лишь небольшая часть общего продукта, произведенная в наименее благоприятных условиях, по меньшей мере покрывала бы издержки производства, в то время как весь остальной продукт приносил бы прибавочную стоимость, которая под маской анархизма представляет собой не что иное, как присваиваемую частным собственником прибыль, так как в действительности цена есть (верхний - примечание behaviorist-socialist) предел издержек производства.
Мы также видим, что фразы вроде «естественное вознаграждение за труд есть его продукт» вводят в заблуждение, поскольку (индивидуальный - примечание behaviorist-socialist) труд не может производить никаких средств к существованию, кроме тех случаев, когда он прилагается к природным материалам при содействии сил природы, внешних по отношению к человеку. И когда они так производятся, то ни один судья никогда не сможет решить, какая часть урожая на ферме была произведена лошадьми, какая - пахарем, какая - жнецом и какая - агрохимиком в его лаборатории. И во всяком случае меновая стоимость товара никак не зависит от той доли, которую труд внёс в его производство, но только от спроса на него обществом. Экономическая проблема социализма состоит в справедливом распределении конкретных долей общего продукта соответственно прибавочной стоимости, определяемой спросом.**
Поскольку индивидуалистическому анархизму не только не удаётся это распределение, но, скорее, он намеренно разрешает частное присвоение, индивидуалистический анархизм является отрицанием социализма и даже антисоциализмом, который оказывается столь доведенным до крайности, сколь лишь здравомыслящий человек осмеливается доводить его до крайности.
Коммунистический анархизм
«Государственный социализм и анархизм, - говорит Такер, - построены на двух принципах, история борьбы которых почти идентична мировой истории с момента появления человека; и всех промежуточные позиции, включая позицию сторонников существующего общества, основаны на компромиссе между ними». Этими принципами являются авторитет - принцип государственного социализма и свобода - принцип анархизма. Затем он определяет государственный социализм как «учение, согласно которому всей деятельностью человека должно управлять государство, независимо от его индивидуального выбора», тогда как анархизм - это учение, «согласно которому всей деятельностью человека должны управлять личности или их добровольные объединения, а государство должно быть упразднено».
Теперь большинство революционеров признаёт, что был этап в развитии их политических взглядов, когда вышеприведенное казалось адекватным описанием стоявших перед ними альтернатив. Но, как мы видели, когда анархист-индивидуалист приступает к осуществлению своего принципа на практике, он неизбежно приходит к программе Такера, а именно: «Конкуренция везде и всегда» между трудящимися собственниками, которые подчиняются только моральному закону: заботиться только о своих собственных интересах. Как только этот принцип был сформулирован, экономист, исследуя его влияние на распределение благ, легко указывает в нём привилегии, монополии, пристрастность, несправедливое косвенное налогообложение и всё то, что совершенно несовместимо с анархизмом. Но этот поразительный оборот дела, как бы он ни умалял его удовольствие от этой экономической программы, ни в малейшей степени не примиряет анархиста с государственным социализмом. Он меняет свое понимание только в одном пункте. Пока он был доволен своей экономической программой, ему было достаточно того, чтобы государственный социализм был единственно возможной альтернативой индивидуалистическому анархизму; и он даже подчеркивал это, потому что его антипатия к государственно-социалистической альтернативе была мощным стимулом для принятия другой альтернативы. Но как только стало очевидным, что ни одна из них не может отменить (экономическую - примечание behaviorist-socialist) ренту, анархист-индивидуалист, утратив иллюзии, начинает искать tertium quid (нечто третье), или третью систему, которая будет собирать и справедливо распределять земельную ренту, но в то же время этот собирающий и распределяющий орган не сможет обрести тираническую власть правительств, как мы их знаем. В настоящее время в мире существуют две такие системы: коммунизм и социал-демократия. Надо сказать, что анархической социал-демократии нет, а есть анархический коммунизм или коммунистический анархизм.
Безусловно, Такер вообще не признает анархиста-коммуниста анархистом: он решительно отвергает коммунизм как крайнее отрицание истинного анархизма и не приемлет никакой разумной точки, лежащей между полным государственным социализмом и полным индивидуалистическим анархизмом. Да и зачем настаивать на том, чтобы кто-то занимал логичное место покоя? Мы все любим показывать, что в каждом конкретном случае есть только две такие неподвижные точки, одна из которых есть точка согласия с самим собой, а другая - непостижимо высокая степень глупости. Однако для целей настоящей критической статьи будет практичнее избежать столь грубый вывод и признать, что анализ одного лишь Такера без анализа Петра Кропоткина не является справедливой критикой анархизма."
-------
* Это место статьи Шоу убедительно показывает, что любая приватизация государственной, общенародной, муниципальной или коллективной (например, колхозной) собственности, даже самая якобы "справедливая", то есть по цене, основанной на общей доходности, включая все виды экономической ренты, а именно равной капиталу, приносящему доход от среднерыночного процента в таком же размере, всё равно антиобщественна и потому несправедлива, так как отдаёт приватизатору дармовой рентный доход, отнимая его у всего общества, у народа. Ну а реальные приватизации, проходившие в Восточной Европе и на обломках СССР в 1990-х годах, были вопиюще нелегитимными и потому остаются во веки веков принципиально недействительными, так как проводились как преступный сговор между бюрократами и приватизаторами по ценам в несколько раз ниже реальной рыночной стоимости приватизуемых объектов народного хозяйства. "Знает кошка, чьё мясо съела" - вот как самым деликатным образом можно прокомментировать недавнее бегство гнусного рыжего подонка - прихватизатора и нано-онаниста Чубайса - из России на Запад.
** Сравните этот абзац путаного детского лепета Бернарда Шоу с ясным объяснением политэкономии капиталистического производства его младшим современником - Генриком Гроссманом, начало перевода на русский - здесь: https://behaviorist-socialist-ru.blogspot.com/2020/11/grossman-law-of-accumulation-and.html . Но это, конечно, нисколько не умаляет правильности критики Бернардом Шоу анархизма как мелкобуржуазной утопии.
-
Комментариев нет:
Отправить комментарий