БРЕМЯ БЕЛОГО ЧЕЛОВЕКА В СКАЗКАХ КИПЛИНГА

 

Сказки при всей их фантастичности тем не менее содержат мировоззрение тех, кто их сочинил. В общем и целом сюжет сказок построен на борьбе между силами добра и зла, причём добро в конечном итоге (я имею в виду в сказках) всегда побеждает. Это - необходимость, потому что сказки читают или рассказывают детям на ночь, и они заснут спокойно только в том случае, если у сказки хороший, счастливый конец. Как примеры можно привести сказки француза Шарля Перро (например, Кот в сапогах и Золушка), немцев братьев Гримм (например, Красная Шапочка и Хензель и Гретель), датчанина Андерсена (например, Снежная Королева и Гадкий Утёнок) и так далее и тому подобное. Победой добра над злом сказки учат детей добру.

Но вот Вам типичная сказка англичанина Редьярда Киплинга -

"О том, откуда у слонов длинный хобот*

Это только теперь, милый мой мальчик, у Слонов есть хобот. А прежде, давным-давно, никакого хобота у Слонов не было. Был только нос, вроде как лепёшка, чёрненький и величиною с башмак. Этот нос болтался во все стороны, но всё же ни на что не годился: разве можно таким носом поднять что-нибудь с земли?

И вот в то самое время, давным-давно, жил один такой Слон, или лучше сказать: Слонёнок, который был страшно любопытен, и кого, бывало, ни увидит, ко всем приставал с вопросами. Жил он в Африке и приставал с вопросами ко всей Африке.

Он приставал к Страусихе, своей длинношеей тётке, и спрашивал её, отчего у неё на хвосте перья растут так, а не иначе, и длинношеяя тётка Страусиха давала ему за это тумака своей твёрдой-претвёрдой ногой.

Он приставал к своему длинноногому дядьке Жирафу и спрашивал его, почему у него на шкуре пятна, и длинноногий дядька Жираф давал ему за это тумака своим твёрдым-претвёрдым копытом.

Но и это не отбивало у него любопытства.

И он спрашивал свою толстую тётку Бегемотиху, отчего у неё такие красные глаза, и толстая тётка Бегемотиха давала ему за это тумака своим толстым-претолстым копытом.

Но и это не отбивало у него любопытства.

Он спрашивал своего волосатого дядьку Павиана, почему все дыни такие сладкие, и волосатый дядька Павиан давал ему за это тумака своей мохнатой, волосатой лапой.

Но и это не отбивало у него любопытства.

Что бы он ни увидел, что бы ни услышал, что бы ни понюхал, до чего бы ни дотронулся — он тотчас же спрашивал обо всём и тотчас же получал за это тумака от всех своих дядей и тёток.

Но и это не отбивало у него любопытства.

И случилось так, что в одно прекрасное утро, незадолго до равноденствия, этот самый Слонёнок — надоеда и приставала — спросил об одной такой вещи, о которой ещё никто никогда не спрашивал. Он спросил:

— Что ест за обедом Крокодил?

Все закричали на него:

— Тс-с-с-с!

И тотчас же, без дальних слов, принялись награждать его тумаками. Били его долго, без передышки, но когда кончили бить, он сейчас же побежал к терновнику и сказал птичке Колоколо:

— Мой отец колотил меня, и моя мать колотила меня, и все мои тётки колотили меня, и все мои дядьки колотили меня за несносное моё любопытство, и всё же мне страшно хотелось бы знать, что может кушать у себя за обедом Крокодил?

И сказала птичка Колоколо, громко и печально всхлипывая:

— Ступай к широкой реке Лимпопо. Она грязная, мутно-зелёная, и над нею растут ядовитые деревья, которые нагоняют лихорадку. Там ты узнаешь всё.

На следующий день, когда от равноденствия уже ничего не осталось, Слонёнок набрал бананов — целых сто фунтов! — и сахарного тростнику — тоже сто фунтов! — и семнадцать зелёных хрустящих дынь, взвалил всё это на плечи и, пожелав своим милым родственникам счастливо оставаться, отправился в путь.

— Прощайте! — сказал он им. — Я иду к грязной, мутно-зелёной реке Лимпопо; там растут деревья, они нагоняют лихорадку, и я узнаю-таки, что ест за обедом Крокодил.

И родственники ещё раз воспользовались случаем и хорошенько вздули его на прощанье, хотя он чрезвычайно любезно просил их не беспокоиться.

Это было ему не в диковину, и он ушёл от них, слегка потрёпанный, но не очень удивлённый. Ел по дороге дыни, а корки бросал на землю, так как подбирать эти корки ему было нечем.

Из города Грэма он пошёл в Кимберли, из Кимберли в Хамову землю, из Хамовой земли на восток и на север и всю дорогу ел дыни, покуда, наконец, не пришёл к грязной, мутно-зелёной широкой реке Лимпопо, на берегах которой как раз такие деревья, как говорила птичка Колоколо.

А надо тебе знать, мой милый мальчик, что до той самой недели, до того самого дня, до того самого часа, до той самой минуты наш любопытный Слонёнок никогда не видал Крокодила и даже не знал, что это, собственно, такое. Представь же себе его любопытство!

Первое, что бросилось ему в глаза, — был Двуцветный Питон, Скалистый Змей, обвившийся вокруг утеса.

— Простите, пожалуйста! — сказал Слонёнок чрезвычайно учтиво. — Не встречался ли вам где-нибудь поблизости Крокодил? Здесь так легко заблудиться.

— Не встречался ли мне Крокодил? — надменно переспросил Змей. — Нашёл о чём спрашивать!

— Простите, пожалуйста! — продолжал Слонёнок. — Не можете ли вы сообщить мне, что ест за обедом Крокодил?

Тут Двуцветный Питон не мог уже больше удержаться, быстро развернулся и длинным хвостом дал Слонёнку тумака. А хвост у него был как молотильный цеп и весь покрыт чешуёю.

— Вот дела! — сказал Слонёнок. — Мало того, что мой отец колотил меня, и моя мать колотила меня, и мой дядька колотил меня, и моя тётка колотила меня, и другой мой дядька, Павиан, колотил меня, и другая моя тётка, Бегемотиха, колотила меня, и все как есть колотили меня за любопытство, — здесь, как я вижу, начинается та же история.

И он очень учтиво попрощался с Двуцветным Питоном, помог ему снова обмотаться вокруг скалы и пошёл себе дальше; хотя его порядком потрепали, он не очень дивился этому, а снова взялся за дыни и снова бросал корки на землю, потому что, повторяю, чем бы он стал их подбирать? — и скоро набрёл на какое-то бревно, валявшееся у самого берега грязной, мутно-зелёной реки Лимпопо, окруженной деревьями, нагоняющими лихорадку.

Но на самом деле, мой милый мальчик, это было совсем не бревно — это был Крокодил. И мигнул Крокодил одним глазом — вот так.

— Простите, пожалуйста! — обратился к нему Слонёнок чрезвычайно учтиво. — Не случалось ли вам встретить где-нибудь поблизости в этих местах Крокодила?

Крокодил подмигнул другим глазом и высунул наполовину свой хвост из воды. Слонёнок (опять-таки очень учтиво!) отступил назад, потому что новые тумаки его вовсе не привлекали.

— Подойди-ка сюда, моя крошка! — сказал Крокодил. — Тебе, собственно, зачем он понадобился?

— Простите, пожалуйста! — сказал Слонёнок чрезвычайно учтиво. — Мой отец колотил меня, и моя мать колотила меня, моя долговязая тётка Страусиха колотила меня, и мой длинноногий дядька Жираф колотил меня, моя другая тётка, толстая Бегемотиха, колотила меня, и другой мой дядька, мохнатый Павиан, колотил меня, и Питон Двуцветный, Скалистый Змей вот только что, совсем недавно колотил меня ужасно больно, и теперь — не во гнев будь вам сказано — я не хотел бы, чтобы меня колотили опять.

— Подойди сюда, моя крошка, — сказал Крокодил, — потому что я и есть Крокодил.

В подтверждение своих слов он выкатил из правого глаза большую крокодилову слезу.

Слонёнок ужасно обрадовался; у него захватило дух, он упал на колени и крикнул:

— Боже мой! Вас-то мне и нужно! Я столько дней разыскиваю вас! Скажите мне, пожалуйста, поскорее, что вы едите за обедом?

— Подойди-ка поближе, малютка, я шепну тебе на ушко.

Слонёнок тотчас преклонил своё ухо к зубастой, клыкастой крокодиловой пасти, и Крокодил схватил его за маленький носик, который до этой самой недели, до этого самого дня, до этого самого часа, до этой самой минуты был нисколько не больше башмака.

— С нынешнего дня, — сказал Крокодил сквозь зубы, — с нынешнего дня я буду есть за обедом маленьких глупых слонят.

Слонёнку это страшно не понравилось, и он проговорил через нос:

— Пусдиде бедя, бде очедь больдо! (Пустите меня, мне очень больно).

Тут Двуцветный Питон, Скалистый Змей соскользнул со скалы и промолвил:

— Если ты, мой юный друг, тотчас же не отпрянешь назад изо всех сил, то моё мнение таково, что не успеешь ты сосчитать до трёх, как попадёшь туда, в эту мутную воду, как следствие твоего разговора с этим кожаным бурдюком (так он обозвал Крокодила) …

Двуцветные Питоны, Скалистые Змеи всегда изъясняются витиевато. Слонёнок послушался, сел на задние ноги и стал тянуть назад.

Он тянул, и тянул, и тянул, и нос у него стал вытягиваться. А Крокодил отступил подальше в воду, вспенил и замутил её всю ударами своего хвоста, и тоже тянул, и тянул, и тянул.

И нос у Слонёнка вытягивался, и Слонёнок растопырил все четыре ноги, такие крошечные слоновьи ножки, и тянул, и тянул, и тянул, и нос у него всё вытягивался. И Крокодил бил хвостом, как веслом, и тянул, и тянул, и чем больше он тянул, тем длиннее вытягивался у Слонёнка нос, и больно было этому носу у-ж-ж-жа-сно!

И вдруг Слонёнок почувствовал, что ножки его заскользили по земле, и он вскрикнул через нос, который сделался у него чуть не в пять футов длиною:

— Осдавьде! Довольдо! Осдавьде!

Услыхав это, Двуцветный Питон, Скалистый Змей ринулся вниз со скалы, обмотался двойным узлом вокруг задней ноги Слонёнка и сказал своим напыщенным голосом:

— О, неопытный и легкомысленный путник! Мы должны понатужиться сколько возможно, ибо мнение моё таково, что этот живой крейсер с бронированной палубой (так величал он Крокодила) намерен испортить твою будущую карьеру…

Двуцветные Питоны, Скалистые Змеи всегда выражаются так. И вот тянет Змей, тянет Слонёнок, но тянет и Крокодил.

Тянет, тянет, но так как Слонёнок и Двуцветный Питон, Скалистый Змей тянут сильнее, то Крокодил, в конце концов, должен был выпустить нос Слонёнка, — он отлетел назад с таким плеском, что слышно было по всей Лимпопо.

А Слонёнок как стоял, так и сел с размаху и очень больно ударился, но всё же успел сказать Двуцветному Питону, Скалистому Змею спасибо, хотя, право, ему было не до того: надо было поскорее заняться вытянутым носом — обернуть его мокрыми листьями бананов и опустить в холодную мутно-зелёную воду реки Лимпопо, чтобы он хоть немного остыл.

— К чему тебе это? — сказал Двуцветный Питон, Скалистый Змей.

— Простите, пожалуйста, — сказал Слонёнок, — нос у меня потерял прежний вид, и я хочу, чтобы он опять стал коротеньким.

— Долго же тебе придётся ждать, — сказал Двуцветный Питон, Скалистый Змей. — То есть удивительно, до чего иные не понимают своей собственной выгоды!

Слонёнок простоял над водой три дня и три ночи и всё пороверял, не уменьшился ли у него нос. Но нос не уменьшался и — мало того — из-за этого носа глаза у Слонёнка стали немного косыми.

Потому что, мой милый мальчик, ты, надеюсь, уже догадался, что Крокодил вытянул Слонёнку нос в самый настоящий хобот — точь-в-точь такой, какие бывают у нынешних Слонов.

К концу третьего дня прилетела какая-то муха и ужалила Слонёнка в плечо, и он, сам не замечая, что делает, приподнял хобот, хлопнул хоботом муху — и та свалилась замертво.

— Вот тебе первая выгода! — сказал Двуцветный Питон, Скалистый Змей. — Ну, рассуди сам: мог бы ты сделать что-нибудь такое своим прежним мизерным носом? Кстати, не хочешь ли закусить?

И Слонёнок, сам не зная, как у него это вышло, потянулся хоботом к апельсиновому дереву, сорвал апельсин и тотчас же сунул себе в рот.

— Вот тебе и вторая выгода! — сказал Двуцветный Питон, Скалистый Змей. — Попробовал бы ты проделать это своим прежним носом! Кстати, заметил ли ты, что солнце стало сильно припекать?

— Пожалуй, что и так! — сказал Слонёнок. — И сам не зная, как у него это вышло, зачерпнул своим хоботом из грязной, мутно-зелёной реки Лимпопо немного илу и шлёпнул его себе на голову: ил расплылся мокрой лепёшкой, и за уши Слонёнку потекли целые потоки воды.

— Вот тебе третья выгода! — сказал Двуцветный Питон, Скалистый Змей. — Попробовал бы ты проделать это своим прежним малюсеньким носом! И кстати, что ты теперь думаешь насчёт тумаков?

— Простите, пожалуйста, — сказал Слонёнок, — но я, право, не люблю тумаков.

— Нет, о том, как надавать их кому-то другому! — уточнилл Двуцветный Питон, Скалистый Змей.

— Теперь я смогу! — сказал Слонёнок.

— Да ты ещё не знаешь всё о своём носе! — сказал Двуцветный Питон, Скалистый Змей. — Это не нос, а просто клад.

— Благодарю вас, — сказал Слонёнок, — я приму это к сведению. А теперь мне пора домой; я пойду к моим милым родственникам и проверю мой нос на моих домашних.

И пошёл Слонёнок по Африке, забавляясь и помахивая хоботом. Захочется ему плодов — он срывает их прямо с дерева, а не стоит и не поджидает, как прежде, чтобы они свалились на землю.

Захочется ему травки — он рвёт её прямо с земли, а не валится на колени, как бывало до той поры.

Мухи докучают ему — он срывает с дерева ветку и машет ею как веером. Припекает солнце — он сейчас же опустит свой хобот в реку, — и вот на голове у него холодная, мокрая лепёшка. Скучно ему одному шататься без дела по Африке — он трубит хоботом песни, и хобот его громче сотни медных труб.

Он нарочно свернул с дороги, чтобы разыскать Бегемотиху, хорошенько отколотить её и проверить, правду ли сказал ему Двуцветный Питон про его новый нос. Поколотив Бегемотиху, он пошёл по прежней дороге и подбирал с земли те дынные корки, которые разбрасывал по пути к Лимпопо, — потому что был Опрятным Толстокожим.

Уже стемнело, когда в один прекрасный вечер он пришел домой к своим милым родственникам. Он свернул хобот в кольцо и сказал:

— Здравствуйте! Как поживаете?

Они страшно обрадовались ему и сейчас же в один голос сказали:

— Поди-ка, поди-ка сюда, мы навешаем тебе тумаков за твоё несносное любопытство.

— Эх, вы! — сказал Слонёнок. — Много вы смыслите в тумаках! А я это дело понимаю. Вот, смотрите!

И он развернул свой хобот, и тотчас же два его милых братца полетели от него вверх тормашками.

— Клянёмся бананами, — закричали они, — где это ты так навострился и что у тебя с носом?

— Этот нос у меня новый и подарил мне его Крокодил — на грязной, мутно-зелёной реке Лимпопо, — сказал Слонёнок. — Я завел с ним разговор о том, что он ест за обедом, и он подарил мне на память новый нос.

— Какой безобразный нос! — сказал волосатый, мохнатый дядька Павиан.

— Возможно, — ответил Слонёнок, — но полезный!

И он схватил волосатую ногу волосатого дядьки Павиана и, раскачав, закинул его в осиное гнездо.

И так разошёлся этот Слонёнок, что отколотил всех своих милых родственников. Те выпучили на него глаза от изумления. Он выдернул у долговязой тётки Страусихи чуть не все её перья из хвоста; он ухватил длинноногого дядьку Жирафа за заднюю ногу и поволок его по терновым кустам; с гиканьем стал он пускать пузыри прямо в ухо своей толстой тётке Бегемотихе, когда та дремала в воде после обеда, но никому не позволял обижать птичку Колоколо.

Дело дошло до того, что все его родственники — кто раньше, кто позже — отправились к грязной, мутно-зелёной реке Лимпопо, обросшей деревьями, вызывающими у людей лихорадку, чтобы Крокодил и им подарил по такому же носу.

Вернувшись, родственники уже больше не дрались, и с той поры, мой мальчик, у всех слонов, которых ты когда-нибудь увидишь, да и у тех, которых ты никогда не увидишь, у всех такой же хобот, как у этого любопытного Слонёнка."

* * *

Вот такая сказка Киплинга. В отличие от других авторов, в его сказках есть только силы зла и невинные жертвы, а нечто хорошее (то есть на самом деле лишь выгодное) получается только по глупости или случайно. Чего стоит одна лишь фраза: "Мой отец колотил меня, и моя мать колотила меня, и все мои тётки колотили меня, и все мои дядьки колотили меня"! Да ведь это же кошмар, а не семья! Учит ли эта сказка добру? - Очевидно, нет. Она учит, что плохо быть любопытным и покладистым, а хорошо быть жестоким садистом и коварным лжецом типа: "Подойди-ка поближе, малютка, я шепну тебе на ушко, что это такое - западная демократическая цивилизация"!

И это, повторяю, типично для Киплинга, который был по убеждениям беспардонным британским империалистом и колонизатором, воспевавшим "бремя белого человека", которое якобы должны (ну конечно, для собственного блага!) взвалить на себя туземцы завоёванных британцами стран, да ещё связать и отправить в рабство колонизаторам своих лучших сынов, чтобы они ловили для колонизаторов ещё и другие "трепещущие (конечно, от страха) дикие народы - злющие, наполовину дьяволы и наполовину дети". Последнее предложение - мой пересказ гнусной и художественно неполноценной, бездарной вирши Киплинга "Бремя Белого Человека", которая не достойна того, чтобы её переложили на русский стихами. Как подтверждение потрясающего убожества этого антилитературного ходульного рифмоплётства - вот оно на английском для владеющих этим языком:

"The White Man's Burden

Take up the White Man's burden—
Send forth the best ye breed—
Go, bind your sons to exile
To serve your captives' need;
To wait, in heavy harness,
On fluttered folk and wild—
Your new-caught sullen peoples,
Half devil and half child."

Это - неуклюжее бездарное рифмоплётство по форме, а по содержанию - непревзойденно бесстыжая в своём идиотском самолюбовании наглость преступной англосаксонской сволочи, которая в 19 веке захватила половину Земли и принесла небывалые страдания и множество смертей человечеству... ради сказочных прибылей для кучки сверхбогачей, в первую очередь - сатанинского семейства Ротшильдов. Так что неудивительно, что этот бездарный солдафонский рифмач - "поэт (британской) империи" - получил Нобелевскую премию по литературе.

Киплинг - это рифмач-халтурщик и зауряднейший графоман, но при этом ещё и оголтелый колониалист, расист и милитарист. Поэтому его и наградили - конечно, как пропагандиста людоедской империалистической идеологии. За пропаганду этой же идеологии (замаскированной под "западную демократическую цивилизацию") Нобелевской премией наградили и подонка Солженицына за то, что этот сукин сын и предатель по-попугайски далдонил ложь западной пропаганды о том, что социализм - это якобы сталинщина с её массовым террором, и что иного социализма якобы и быть не может. Этот занудный графоман, исписавший тысячи страниц скучнейшей лживой брехнёй о благолепии самодержавия и поповщины и сплетнями о "зверствах коммунистов" без единого документального подтверждения - очаровал проклятый Запад своими призывами к военной агрессии Запада против СССР уже после того, как сталинский ГУЛаг был ликвидирован Н.С. Хрущевым 1954 году, а все невинно осужденные были освобождены.

Короче, у Киплинга и Солженицына одна и та же лживая реакционная буржуйская человеконенавистническая идеология - та самая, следуя которой и в наше время англо-американская сволочь по-прежнему разжигает войны, суёт свой нос в чужие дела и, конечно, хочет помешать народу России воздать справедливое возмездие вконец распоясавшейся кровавой бандерофашистской мрази на Украине.

Именно такие сказки, как у Киплинга, превращают детей в подлых моральных уродов и бесчеловечных угнетателей и эксплуататоров, девиз которых в крысиной гонке всех против всех: "Победителя не судят." Поэтому те, кто ждут от буржуйского Запада чего-то хорошего - просто кретины, у которых в головах вместо мозгов дерьмо.

Но может быть я слишком серьёзно и агрессивно критикую опусы подонка Киплинга для детей? Нет, не слишком. Они отравляют души, превращая детей в бессердечных чудовищ, оболванивая их для того, чтобы повзрослев, они стали кровавыми фашистскими псами западного империализма. В нынешней России влияние Запада привело к упадку литературы, когда за все сорок лет дьявольской свистопляски антикоммунистических прозападных "реформаторов" не создано ни одного ценного литературного произведения, правдиво изображающего преступления, аферы и произвол буржуйско-бюрократической господствующей мафии, а появилось множество бездарных психопатских выкрутасов в подражание оригинальничающим циничным дегенератам вроде Ерофеева и Кима.

А ведь на Западе есть не одни лишь Киплинг с Диснеем, который наклепал уйму однообразных мультфильмов, в которых зверюшки заняты только тем, что непрестанно и нещадно лупят друг друга. Запад Западу - рознь. Например, в Италии такие сказки и мультфильмы просто не могли бы возникнуть. Наоборот, итальянцами написаны такие замечательные и очень разные книги для детей, как "Приключения Чиполлино" Джанни Родари и "Пиноккио" Карло Коллоди. И если "Приключения Чиполлино" - произведение социалистического гуманизма, а "Пиноккио"** - произведение абстрактного гуманизма с довольно сильным религиозным оттенком, то всё равно, обе книги не оболванивают детей, а учат их уму-разуму, правде, справедливости, добру и человечности - тому, что уничтожает страшная действительность мира, над которым господствует сатанинское наваждение капитализма.

--

* Рисунки В. Сутеева

** "Приключения Буратино" литературного халтурщика и приспособленца А.Н. Толстого - это второсортный плагиат, неуклюже скопированный с "Пиноккио". Предостерегаю от экранизаций "Пиноккио", особенно - от диснеевского мультфильма, в котором многое бесстыже переврано.

.