ТРОЦКИЙ: КРИТИКА СТАЛИНИСТСКОЙ ПРОГРАММЫ КОМИНТЕРНА - 11

(Сокращенный конспект последней части работы Л.Д. Троцкого "Критика программы Коммунистического Интернационала". Полный текст здесь: https://iskra-research.org/Trotsky/sochineniia/1928/1928-kritika-03.html . Эта часть посвящена анализу поражения в 1927 году социалистической революции в Китае вследствие шатаний политики КПК в отношении Гоминьдана - партии китайских буржуазных националистов. Эти шатания, как ниже подробно описывает Троцкий, были результатом бездарного, волюнтаристского и потому дезорганизующего помыкания КПК со стороны сталинского Коминтерна и его агентов в Китае,что привело к жуткой резне тысяч китайских коммунистов солдатнёй правого (фашистоидного) гоминьдановца Чан Кайши. Те, кого интересует западная версия этих событий, могут прочесть её на английском здесь: https://alphahistory.com/chineserevolution/shanghai-massacre/ .

Актуальность этой истории, по моему мнению, состоит в том, что нынешний путиноидный режим в России с самого начала (с захвата власти фашистом ельциным в результате кровавого путча - государственного переворота осенью 1993 года) был и по сей день остаётся антинародной диктатурой прозападной компрадорской буржуазии (олигархов-приватизаторов и сросшегося с ними чиновничества), то есть российской разновидностью Гоминьдана - буржуазного режима, жалкие остатки которого доживают свой век на острове Тайвань под защитой империализма США. Поэтому всем должна быть ясна смехотворность любых сталинистских надежд на "улучшение" режима Иудушки КаПутина в направлении патриотизма и социальной справедливости. При этом особенно подлую роль уже тридцать лет играет грязный политический бордель циничного демагога деда Зю - оппортунистская лавочка КПРФ.

О необходимости возрождения Коминтерна, прежде всего в связи с международным проектом КНР "Один пояс - один путь" - в следующий раз. Мои пояснения в тексте - (курсивом в скобках). behaviorist-socialist

*  *  *

Л.Д. Троцкий:

"Критика программы Коммунистического Интернационала

Глава III. Итоги и перспективы китайской революции, ее уроки для стран Востока и всего Коминтерна.

На анализе опыта, ошибок и тенденций революции 1905 года сложились окончательно большевизм и меньшевизм и левое крыло германской и международной социал-демократии. Анализ опыта китайской революции имеет сейчас не меньшее значения для международного пролетариата.

Этот анализ, однако, даже не начат: он запрещен. Официальная литература занимается спешной пригонкой фактов под резолюции ИККИ (Исполнительного комитета Коминтерна), несостоятельность которых обнаружена до конца. Проект программы срезает по возможности острые углы китайской проблемы, но в основном закрепляет гибельную линию ИККИ в китайском вопросе. Анализ величайшего исторического процесса подменяется литературной защитой обанкротившихся схем.

1. О природе колониальной буржуазии.

Проект программы гласит:

«Временные соглашения (с национальной буржуазией колониальных стран) допустимы лишь постольку, поскольку она не препятствует революционной организации рабочих и крестьян и ведет действительную борьбу против империализма».

Эта формулировка, хоть и вклеенная преднамеренно в придаточное предложение, является одним из центральных положений проекта, по крайней мере, для стран Востока. Главное предложение говорит, разумеется, об «освобождении (рабочих и крестьян из-под влияния национальной буржуазии». Но мы судим не грамматически, а политически, притом на основании опыта, и потому говорим: главное предложение тут лишь придаточное, а придаточное и есть самое главное. Взятая же в целом формула есть классическая меньшевистская петля для пролетариев Востока.

О каких таких «временных соглашениях» тут говорится? В политике, как и в природе, все «временно». Может быть здесь речь идет о чисто-практических соглашениях от случая к случаю? От таких строго-ограниченных и строго-деловых соглашений, служащих каждый раз вполне определенной цели, мы не можем, разумеется, зарекаться. Например, когда дело идет о согласовании с гоминьдановским студенчеством анти-империалистской демонстрации или о помощи стачечникам на иностранной концессии со стороны китайского купечества и пр. Подобные случаи отнюдь не исключены и в будущем, даже в Китае. Но тогда при чем же здесь общие политические условия: «поскольку она (буржуазия) не препятствует революционной организации рабочих и крестьян и ведет действительную (!) борьбу против империализма». Единственное «условие» всякого отдельного, практического, делового, приуроченного к данному случаю соглашения с буржуазией состоит в том, чтобы ни прямо, ни косвенно, ни на день, ни на час, не смешивать ни организаций, ни знамен, отличать красное от синего, и ни в малейшей степени не верить тому, будто буржуазия способна или готова вести действительную борьбу с империализмом и не препятствовать рабочим и крестьянам. Для деловых и практических соглашений нам такое условие совершенно не нужно. Наоборот, оно могло бы только приносить вред, сбивая общую линию нашей борьбы против капитала, которая не прекращается и на короткий срок «соглашения».

(...)

Своими нелепыми условиями, заранее прикрашивающими буржуазию, проект программы совершенно ясно и отчетливо говорит (несмотря на дипломатически-придаточный характер предложения), что дело идет именно о длительных политических блоках, а не об единовременных, однократных соглашениях по практическим выводам и для строго деловых целей. Но что означают в этом последнем случае требования, чтобы буржуазия «действительно» боролась и «не препятствовала»? Предъявляем ли мы эти условия самой буржуазии и требуем от нее публичного обязательства? Сколько угодно! Она даже пошлет своих делегатов в Москву, вступит в Крестинтерн, примкнет в качестве «сочувствующей» к Коминтерну, заглянет в Профинтерн, словом, пообещает все, что даст ей возможность — при нашей помощи — лучше, легче, полнее обмануть своих рабочих и крестьян, замазав им глаза… до первой шанхайской оказии. (Массовой резни коммунистов гоминьдановцами, причём не только в Шанхае, но и во многих других промышленных городах):

(...)

Не может быть ни малейшего сомнения: в тексте речь идет именно о длительных политических блоках. Практические соглашения от случая к случаю незачем было бы и включать в программу, для них достаточно деловой тактической резолюции «по текущему моменту». Дело идет об оправдании и программном закреплении вчерашнего курса на Гоминьдан, погубившего вторую китайскую революцию, и способного погубить не одну еще.

По мысли Бухарина, действительного автора проекта, ставка ставится именно на общую оценку колониальной буржуазии, способность которой бороться и не препятствовать должна быть доказана не ее собственной божбою, а строго «социологической», то есть 1001-й схоластической схемкой, для этого оппортунистического дела приуроченной.

Чтобы яснее показать это, приведем тут же бухаринскую оценку колониальной буржуазии. Сославшись на «антиимпериалистическое содержание» колониальных революций, и на Ленина (совершенно невпопад) Бухарин заявляет:

«Либеральная буржуазия в Китае в течение ряда лет, а не месяцев, играла объективно революционную роль, а потом исчерпала себя. Это была вовсе не политическая «однодневка» типа русской либеральной революции 1905 года».

Тут все ошибочно — с начала до конца.

Ленин действительно учил, что нужно строго различать между угнетенной буржуазной нацией и угнетающей. Отсюда вытекают исключительной важности выводы, например, по отношению к войне между империалистической страной и колониальной. Для пацифиста эта война равна всякой другой, для коммуниста война колониальной нации против империалистской есть буржуазно-революционная война. Ленин, поднимал, таким образом, национально-освободительные движения, колониальные восстания и войны угнетенных наций до степени буржуазно-демократических революций, в частности до русского 1905 года. Но Ленин вовсе не ставил, как это делает теперь повернувший на 180° Бухарин, национально-освободительные войны над буржуазно-демократическими революциями.

(...)

Изображать дело так, будто из факта колониального гнета непременно вытекает революционный характер национальной буржуазии, значит перелицовывать основную ошибку меньшевизма, который считал, что революционная природа русской буржуазии должна непременно вытекать из самодержавно-крепостнического гнета.

(...)

Демократическая или национально-освободительная революция может обещать буржуазии углубление и расширение возможностей эксплуатации. Самостоятельное выступление пролетариата на революционной арене угрожает отнять у нее возможность эксплуатации целиком.

Присмотримся к фактам.

Нынешние вдохновители Коминтерна неустанно повторяли, что Чан-Кай-Ши (Jiang Jieshi, гоминьдановский диктатор) вел войну «с империализмом», тогда как Керенский шел рука об руку с империалистами. Вывод: против Керенского надо было вести непримиримую борьбу, Чан-Кай-Ши надо было поддерживать.

Связь керенщины с империализмом неоспорима. Можно отойти еще назад и указать на то, что русская буржуазия «низлагала» Николая Второго с благословления британского и французского империализма. Не только Милюков—Керенский поддерживали войну Ллойд-Джорджа—Пуанкаре, но Ллойд-Джордж с Пуанкаре поддерживали революцию Милюкова—Керенского, сперва против царя, затем против рабочих и крестьян. Это совершенно бесспорно.

Но как обстояло дело на этот счет в Китае? «Февральская» революция произошла в Китае в 1911 году. Эта революция была большим и прогрессивным событием, хотя совершилась она при самом непосредственном участии империалистов. Сун-Ят-Сен в своих воспоминаниях рассказывает, как его организация (Гоминьдан) во всей своей работе опиралась на «помощь» империалистических государств: то Японии, то Франции, то Америки. Если Керенский в 1917 году продолжал участвовать в империалистской войне, то ведь и китайская буржуазия, «национальная», революционная и проч. поддержала вмешательство Вильсона в войну, в надежде, что Антанта поможет освобождению Китая. Сун-Ят-Сен в 1918 году обращался к правительствам Антанты со своими проектами экономического подъема и политического освобождения Китая. Нет никакого основания утверждать, будто китайская буржуазия в борьбе с манчжурской династией проявила более революционные качества, чем русская буржуазия в борьбе с царизмом; или будто существует принципиальное различие в отношении к империализму со стороны Чан-Кай-Ши и со стороны Керенского.

Но Чан-Кай-Ши, утверждает ИККИ, вел все же войну против империализма. Изображать дело так, значит грубо подкрашивать действительность. Чан-Кай-Ши вел войну против китайских милитаристов, агентов одного из империалистических государств. Это совсем не то же самое, что вести войну против империализма. Даже Тан-Пин-Сян это понимал. В своем докладе седьмому пленуму ИККИ (в конце 1926 г.) Тан-Пин-Сян следующими словами характеризовал политику гоминьдановского центра, возглавлявшегося Чан-Кай-Ши:

«В области международной политики он занимает, в полном смысле слова, пассивную позицию… Он склонен бороться только с английским империализмом, что же касается японских империалистов, то при определенных условиях он готов пойти с ними на компромисс» (Стен. отчет, т. 1, стр. 406).

Отношение Гоминьдана к империализму было с самого начала не революционным, а насквозь соглашательским: он стремился разбить и оттеснить агентов определенных империалистских держав, чтобы вступить в сделку с теми же, или другими империалистскими державами на более льготных для китайской буржуазии условиях. И только.

Но дело в том, что вся эта постановка вопроса неправильна. Измерять надо не отношение каждой национальной буржуазии к империализму «вообще», а отношение ее к очередным революционно-историческим задачам своей нации. Русская буржуазия была буржуазией империалистского угнетательского государства. Китайская буржуазия есть буржуазия угнетенной, колониальной страны. Низвержение крепостнического царизма было прогрессивной задачей в старой России. Низвержение империалистского гнета является прогрессивной исторической задачей в Китае. Но поведение китайской (компрадорской) буржуазии по отношению к империализму, пролетариату и крестьянству не только не революционнее отношения русской буржуазии к царизму и революционным классам России, но, пожалуй, еще подлее и реакционнее. Вот так только и можно ставить вопрос.

Китайская буржуазия достаточно реалистична и достаточно близко знает в лицо мировой империализм, чтобы понимать, что действительно серьезная борьба с ним требует такого подъема революционных масс, который, в первую голову, будет угрожать ей самой. Если борьба с манчжурской династией была задачей меньшего исторического масштаба, чем низвержение царизма, то борьба с мировым империализмом есть задача большего масштаба. И если мы с первых наших шагов учили рабочих России не верить готовности либерализма и способности мелкобуржуазной демократии низвергнуть царизм и уничтожить крепостничество, то никак не в меньшей степени мы это чувство недоверия должны были с самого начала прививать китайским рабочим. Новая, совершенно ложная теория Сталина—Бухарина об «имманентной» революционности колониальной буржуазии, по существу, перевод меньшевизма на язык китайской политики, служит только для того, чтобы из угнетенного положения Китая сделать внутреннюю политическую премию для китайской буржуазии и бросить на ее чашу дополнительную гирю против чаши трижды угнетенного китайского пролетариата.

Но ведь северный поход Чан-Кай-Ши (против мафиозных банд сепаратистов), говорят нам авторы проекта программы, Сталин и Бухарин, вызвал могущественный подъем в рабочих и крестьянских массах. Это бесспорно. Но разве тот факт, что Гучков с Шульгиным привезли в Петроград отречение Николая II, не сыграл революционной роли, не пробудил наиболее забитые, усталые и робкие слои народа? Разве тот факт, что вчерашний трудовик Керенский стал председателем Совета министров и главнокомандующим не пробуждал солдатскую массу, не толкал ее на митинги, не поднимал на ноги деревню против помещика? Можно поставить вопрос и шире: разве вся работа капитализма не пробуждала массы, не вырывала их, по выражению Коммунистического Манифеста из идиотизма деревенской жизни, не двигала пролетарские батальоны на борьбу? Но разве же историческая оценка объективной роли капитализма в целом, или тех или других действий буржуазии, в частности, заменяет собою наше активное, классовое, революционное отношение к капитализму или к действиям буржуазии? На такого рода недиалектическом, консервативном, хвостистском «объективизме» всегда основывалась оппортунистическая политика. Марксизм же учил неизменно, что революционные результаты тех или других действий, к которым буржуазия вынуждается своим положением, будут тем полнее, решительнее, несомненнее, прочнее, чем более независим по отношению к буржуазии пролетарский авангард, чем меньше он склонен класть ей палец в рот, прикрашивать ее, переоценивать ее революционность или готовность к «единому фронту» и к борьбе с империализмом.

Ни теоретически, ни исторически, ни политически сталинская и бухаринская оценка колониальной буржуазии не выдерживает никакой критики. Между тем, именно эту оценку пытается, как мы видели, закрепить проект программы.

• • •

Одна не вскрытая и не осужденная ошибка всегда влечет за собой другую или подготовляет ее.

Если вчера китайская буржуазия зачислялась в единый революционный фронт, то сегодня она объявлена «окончательно перешедшей в лагерь контр-революции». Нетрудно обнаружить, насколько неосновательны эти переводы и зачисления, производимые в чисто-административном порядке, без сколько-нибудь серьезного марксистского анализа.

Совершенно очевидно, что буржуазия, примыкая к лагерю революции, делает это не случайно, не по легкомыслию, а под давлением своих классовых интересов. Из страха перед массами буржуазия затем отходит от революции или открыто обнаруживает свою затаенную вражду к революции. Но окончательно перейти в лагерь контр-революции, то есть освободиться от необходимости снова «поддерживать» революцию, или, по крайней мере, заигрывать с нею, буржуазия может только в том случае, если революционным или иным, например, бисмарковским путем удовлетворены ее основные классовые потребности. Напомним историю 1848—1871 гг. Напомним, что русская буржуазия получила возможность столь откровенно повернуть спину революции 1905 года только потому, что получила от нее Государственную Думу, то есть путь непосредственного воздействия на бюрократию и путь сделок с нею. И тем не менее, когда война 1914—1917 гг. обнаружила неспособность «обновленного» режима обеспечивать основные интересы буржуазии, последняя опять повернулась в сторону революции, и повернулась круче, чем в 1905 году.

Можно ли сказать, что революция 1925—1927 годов в Китае дала хотя бы частичное удовлетворение основным интересам китайского капитализма? Нет, Китай ныне так же далек от действительного национального единства и от таможенной самостоятельности, как и до 1925 года. Между тем, создание единого внутреннего рынка и его ограждение от более дешевых чужих товаров — это для китайской буржуазии почти вопрос жизни и смерти, второй по значению после вопроса об удержании основ своего классового господства над пролетариатом и деревенской беднотой. Но и для японской и английской буржуазии — удержание Китая на положении колонии является не менее важным вопросам, чем для китайской буржуазии — экономическая самостоятельность. Вот почему в политике китайской буржуазии будет еще немало зигзагов влево. Для любителей единого национального фронта искушений еще хватит впереди. Сказать сегодня китайским коммунистам: ваш блок с буржуазией с 1924 года до конца 1927 года был правилен, но теперь он не годится, потому, что буржуазия окончательно перешла в лагерь контр-революции, значит снова разоружать китайских коммунистов перед будущими объективными поворотами обстановки и неизбежными зигзагами китайской буржуазии влево. Уже нынешняя война Чан-Кай-Ши против севера (мафиозно-милитаристских князьков) совершенно опрокидывает механическую схему авторов проекта программы.

• • •

Но, пожалуй, ярче, убедительнее и неоспоримее всего выступит перед нами принципиальная ошибка официальной постановки вопроса, если мы вспомним тот, совсем еще свежий и притом немаловажный факт, что царская Россия была комбинацией из угнетающей и угнетаемых наций, то есть из великороссов и «инородцев», из коих многие находились целиком на колониальном или полуколониальном положении. Ленин не только требовал величайшего внимания к национальному вопросу народов царской России, но и провозгласил — против Бухарина и других — элементарной обязанностью пролетариата господствующей нации поддерживать борьбу угнетенных наций за их самоопределение, вплоть до отделения. Не делала ли партия отсюда тот вывод, что буржуазия угнетенных царизмом национальностей — поляков, украинцев, татар, евреев, армян и прочих — прогрессивнее, радикальнее, революционнее русской? Исторический опыт свидетельствует, что польская буржуазия, несмотря на сочетание самодержавного гнета с национальным, была реакционнее русской буржуазии и в Государственных Думах тяготела не к кадетам, а к октябристам. То же относительно татарской буржуазии. Совершенно беспримерное еврейское бесправие не мешало еврейской буржуазии быть еще трусливее, реакционнее и подлее русской. Или, может быть, эстонская буржуазия, латышская, грузинская или армянская были революционнее великорусской? Как же можно забывать такие исторические уроки?

Или, может быть, теперь, задним числом признать, что большевизм ошибался, когда, в противовес Бунду, дашнакам, пепеэсовцам, грузинским и иным меньшевикам, призывал рабочих всех угнетенных наций, всех колониальных народов царской России, еще на заре буржуазно-демократической революции выделяться в самостоятельную классовую организацию, рвать беспощадно всякую организационную связь не только с либерально-буржуазными, но и революционно-мелкобуржуазными партиями, отвоевывать в борьбе с ними рабочий класс, и через рабочих бороться с ними же за влияние на крестьянство? Не учинили ли мы тут «троцкистской» ошибки и не перескакивали ли мы по отношению к этим угнетенным, в том числе и крайне отсталым нациям, через гоминьдановскую фазу развития? Как легко в самом деле построить теорию, что ППС, Дашнакцутюн, Бунд и пр. были «своеобразными» формами необходимого сотрудничества разных классов в борьбе против самодержавия и национального гнета. Разве же можно забывать такие исторические уроки?

Для марксиста ясно было и до китайских событий последних трех лет, — теперь же должно стать ясно и для слепца, — что иностранный империализм, как непосредственный фактор внутренней жизни Китая, делает китайских Милюковых и китайских Керенских в последнем счете еще подлее, чем их русские прототипы. Недаром уже первый Манифест нашей партии провозгласил, что чем дальше на Восток, тем ничтожнее и подлее становится буржуазия, тем большие задачи ложатся на плечи пролетариата. Этот исторический «закон» распространяется полностью и на Китай.

«Наша революция буржуазная, — поэтому рабочие должны поддерживать буржуазию, — говорят никуда не годные политики из лагеря ликвидаторов.

«Наша революция буржуазная, — говорим мы, марксисты, — поэтому мы, рабочие, должны раскрывать глаза народу на обман буржуазных политиканов, учить его не верит словам, полагаться только на свои силы, на свою организацию, на свое объединение, на свое вооружение» (В.И. Ленин, т. XIV, ч. 1, стр. 11).

Этот ленинский тезис обязателен для всего Востока и должен во что бы то ни стало найти свое место в программе Коминтерна." (Продолжение следует)

.