АНГЛИЙСКИЙ МАРКСИСТ КОДУЭЛЛ О СВОБОДЕ - 1

Свобода или несвобода: Одиссей, чтобы послушать пение сирен без опасности погибнуть, приказал привязать себя к мачте, а всем своим спутникам - залепить себе уши воском.

Выкладываю мой перевод на русский статьи "Свобода: исследование одной буржуазной иллюзии" погибшего в 1937 году на Гражданской войне в Испании английского марксиста Кристофера Кодуэлла -  Christopher Caudwell, опубликованной в сборнике "Studies in a Dying Culture - Трактат об умирающей культуре". Ранее я выложил на этом блоге две записи, посвященные Кодуэллу: https://behaviorist-socialist-ru.blogspot.com/2012/04/blog-post_9842.html и https://behaviorist-socialist-ru.blogspot.com/2012/04/blog-post_15.html . Это было весной 2012 года и тогда я под влиянием советского "марксизма ленинизма", который мне пытались вдалбливать в школе и в университете, ещё был настроен очень отрицательно к марксизму как таковому. Я видел тогда лишь его смехотворную гегельянскую догматику "диамата и истмата", а сильную сторону марксизма - политэкономию - я по-настоящему открыл для себя позднее, прочитав воистину замечательные труды Генрика Гроссмана.

Если я тогда относился резко полемически к марксизму и безжалостно сокращал брехню "истмата-диамата" во второй записи - переводе длиннющей статьи марксистки Елены Шихан о Кодуэлле, то теперь я выкладываю перевод статьи Кодуэлла без малейших сокращений. Чтобы не мешать восприятию текста, я сделаю подробный комментарий с точки зрения бихевиористского социализма в конце, а в самом тексте ограничусь лишь внесением выделенных (курсивом в скобках) знаков вопроса и пояснений.

*  *  *

Кристофер Кодуэлл:

"Трактат об умирающей культуре

Свобода: исследование одной буржуазной иллюзии

Многие должно быть слышали радиопередачу с Гербертом Уэллсом, в которой он говорил о Советском Союзе, называя его «грандиозным экспериментом», который «только наполовину выполнил свои обещания» и «все еще остается страной без интеллектуальной свободы». Есть также множество эссе Бертрана Рассела, в которых этот философ объясняет важность свободы и то, что обладание свободой является высшей и самой важной целью человечества. Фишер утверждает, что история Европы последних двух-трех столетий - это только история борьбы за свободу. И художники, и ученые, и философы постоянно превозносят свободу, хотя и по-разному, и безоговорочно утверждают, что человек имеет право пользоваться этой свободой.

Я согласен с этим. Свобода кажется мне важнейшим из всех общечеловеческих благ - таких, как справедливость, красота, истина, - о которых мы так любим рассуждать. И все же, когда речь идет о свободе, можно отметить одну странность. Эти люди искусства, тщательно взвешивающие свои слова, ученые, изучающие вещи, которые обозначают слова, философы, скрупулезно анализирующие отношения между словами и вещами, - никогда не определяют точно того, что они подразумевают под «свободой». Кажется, что они полагают, что свобода - это совершенно ясное понятие, о сущности которого все одного мнения.

Однако кому не известно то, что люди спорили о концепции свободы вероятно больше, чем о какой-либо другой концепции? В исторических дискуссиях о предопределении, карме, свободе воли и воле богов, о том, обусловлено ли спасение души верой или делами, о детерминизме, судьбе, жребии, категорическом императиве, благодати свыше, окказионализме, божественном промысле, наказании и ответственности всегда предметом спора была свобода воли и действий человека. Древние греки и римляне, буддисты, мусульмане, католики, янсенисты и кальвинисты - все они имеют очень разные представления о свободе. Почему же тогда все эти буржуазные интеллектуалы полагают, что свобода - это ясное понятие, которое все их слушатели понимают одинаково и что поэтому нет необходимости его четко определять? Рассел, например, всю свою жизнь пытался найти действительно удовлетворительное определение понятия «число», но даже сейчас (в 1936 г.)  идут споры о том, удалось ли ему это сделать. Я не смог найти четкого определения того, что он подразумевает под свободой в своих писаниях; а ведь большинство людей наверняка считают, что между ними больше согласия относительно того, что подразумевают под числом, чем о том, что подразумевают под свободой.

Такое неясное употребление слова может означать только то, что люди либо верят, что значение слова «свобода» не претерпело никаких изменений на протяжении всей истории, либо употребляют его только в его нынешнем буржуазном смысле. Но если они считают его смысл неизменным, то поразительно, что люди столь часто спорят о свободе. Этим интеллектуалам следовало бы быть способными не делать такой ошибки. Они должны понимать свободу так, как ее ощущают люди в их положении. То есть они должны понимать, что свобода значит то, что они не испытывают ограничений больше, чем они испытывают в настоящее время. Например, выпускники Оксфорда или преуспевающие писатели не желают ограничений фашизма; это совершенно ясно. Это не была бы свобода. Но на данный момент, слава богу, они более или менее свободны.

Однако это - поверхностное представление о свободе, потому что не все их соотечественники находятся в таком же положении, как и они.  Мистер А - хорошо образованный интеллектуал с достаточными доходами, с друзьями, которые более или менее похожи на него, который хотя и не может позволить себе иметь яхту для полного счастья, но по меньшей мере может ездить отдыхать и заниматься зимними видами спорта. Он считает такое положение (более или менее) свободой. Ему, конечно, хочется яхту, но, по меньшей мере, он может писать что угодно против коммунизма, фашизма или существующей системы. Предположим пока, что он свободен. Немного позже я проанализирую это утверждение более тщательно, чтобы показать, что оно однобоко. Но давайте на мгновение предположим, что А наслаждается свободой. Свободен ли мистер В? В - подсобный низкооплачиваемый рабочий в магазине на улице Houndsditch (Канава для трупов собак), не член профсоюза и работает семь дней в неделю. Он не имеет ни малейшего представления об искусстве, науке и философии. Он совершенно некультурен, если не считать несколько абсурдных предрассудков, внушенных ему начальным образованием.

Он верит в превосходство английской нации, в мудрость короля и его любовь к своим подданным, в существование Бога, дьявола, ада и греха, а также в порочность половых сношений, если они не санкционированы браком. Все, что он знает о том, что происходит в мире, он черпает из воскресной газетёнки «News of the World - Новости мира». У него нет времени читать газеты в будние дни. Он верит, что после своей смерти (если повезет) будет пребывать в вечном блаженстве. Однако в настоящее время он больше всего боится вызвать гнев своего нанимателя, сделав какой-нибудь незначительный проступок, и стать безработным.

Несчастием В, очевидно, является отсутствие свободного времени, когда он мог бы культивировать свою свободу. Мистер C не страдает его отсутствием. Это безработный мужчина средних лет, у которого ежедневно круглосуточные выходные. У него есть время побывать везде - на улицах, в парках и музеях. Он волен думать о чем угодно - о теории относительности Эйнштейна, определении классов по Фреге или учении о непорочном зачатии. К сожалению, он ничего этого не делает. Он ругается с женой, которая называет его бездельником и дармоедом, с детьми, которым приходится платить за его жильё на основании «проверки материальной обеспеченности» (государством), и со своими бывшими друзьями, потому что они могут пользоваться удобствами, которые ему не по карману. К счастью, у него есть свобода покончить с собой, и сегодня пополудни, когда его жены не будет дома, а в автомате подачи газа достаточно монет, он это и сделает.

Мистер А свободен. Свободны ли мистер B и мистер C? Я предполагаю, что А ответит, что B и C несвободны. Если А станет утверждать, что B и C наслаждаются реальной свободой, то большинство из нас без дальнейших рассуждений поймут, чем пахнет идея свободы мистера А. Любой Уэллс, Форстер или Рассел, несомненно, столь же решительно, как и мы, считает, что это не свобода, а унизительное, навязанное окружающей обстановкой рабство. Он сказал бы, что для того, чтобы сделать В и С свободными, мы должны поднять их до уровня А - уровня, скажем, выпускника Оксфорда. Подобно выпускникам Оксфорда, B и C должны располагать досугом и достаточным доходом, чтобы иметь возможность наслаждаться благами и замечательными идеями всего мира.

Но как это осуществить? Сейчас у нас господствуют порядки буржуазного общества. Никто не отрицает, что движущим мотивом в мире капитализма является частное присвоение прибыли. В этом буржуазные экономисты и марксисты согласны друг с другом. Более того, если причинность имеет какое-то значение и если мы не хотим выбросить за борт все научные методы, то нынешнее экономическое положение и отсутствие свободы B и C должны быть причинно связаны друг с другом.

Итак, с одной стороны, мы имеем условия буржуазного общества, а с другой стороны - различные степени несвободы у А, В и С - которые связаны друг с другом как причина и следствие. Пока что любой из этих двух факторов может быть причиной другого, поскольку мы еще не выяснили, является ли духовное развитие человека следствием социальных условий или наоборот. Но как только мы ставим вопрос о том, какими действиями можно решить эту проблему, мы понимаем, что является первичным. Бессмысленно при помощи лекций давать мистеру В возможность углубляться в философию или побуждать его рассматривать шедевры искусства в картинных галереях. До того, как он начал работать, у него не было времени развить вкус к философии или искусству, а как только он начал работать, у него нет времени удовлетворять его. Точно так же мистер C не обладает свободой наслаждаться богатствами буржуазной культуры, поскольку все его существование омрачено его экономическим положением. Именно образ жизни сужает духовность, а не наоборот. Местер B и мистер C принадлежат к рабочему классу не потому, потому что они не образованны, а наоборот, они не образованны потому, что принадлежат к рабочему классу. И Рассел, написавший «Похвалу досугу», прав в этой своей похвале, ибо он умный, потому что он имеет досуг и буржуй; он - имеющий досуг буржуй вовсе не потому, что он умен.

Теперь мы видим, что является причиной, а что следствием в этой ситуации. Мы видим, что не свобода и рабство порождают буржуазные социальные условия, а что буржуазные общественные условия одновременно создают обе эти крайности: свободу праздного буржуя и рабство трудящегося пролетария. Совершенно ясно, что если это следствие нежелательно, то избежать его можно только устранением причины.

Итак, перед интеллектуалом стоит другая проблема, подобная той, когда ему приходится уточнять, кто именно пользуется свободой, которую он считал достижением современности, принадлежащим всем. Хочет ли он, чтобы эти два образа жизни - в рабстве или в свободе, в страданиях или в счастье - продолжались вечно? Может ли он наслаждаться свободой, основанной на той же причине, что и рабство рабочих? Потому что, если он не может, ему придется сделать следующий шаг и сказать, что необходимо заменить буржуазный социальный строй (на другой).Его заменят именно из-за дефицита свободы, который он все больше увеличивает; ну а сегодня интеллектуал должен решить, станет ли его воля частью социальных сил, стремящихся к переменам, или он будет упрямо им противостоять.

Но как можно изменить буржуазный социальный строй? Не одним лишь усилием воли, потому что мы видели, что характер формируется социальными условиями, а не наоборот. Изменить надо материальный (мир), эту количественную основу качественной идеологии(?). Недостаточно спорить и убеждать. Необходимо произвести работу (?). Необходимо изменить условия существования человека.

Наука показывает нам, как это сделать. Мы всегда добиваемся того, чего хотим, не одной только волей, не желанием чего-то до тех пор, пока желаемое не станет реальностью, а деятельностью, направляемой мыслью, применяя для этого физические законы реальности. Мы переносим на другое место горы не одним желанием, а применением неопровержимых законов кинетики, гидравлики и электротехники, основывая на них свою деятельность. Мы достигаем свободы - то есть исполнения наших желаний - следуя законам реальности. Следовать этим законам легко, а труднее всего их открыть, и в этом задача науки.

Задача определения сути свободы становится от этого еще более сложной. Ведь не так-то просто дать даже определение свободы, адекватное для нашего времени. (Этот) интеллектуал должен был не только решиться на изменение буржуазного социального строя, но теперь он ещё должен открыть законы движения общества и создать причинно-следственную схему общественных отношений. Одного желания свободы недостаточно, нужно еще знать, как достичь свободы.

Существует только один научный анализ закона движения общественных отношений: марксистский.(?) Чтобы буржуазный интеллигент понял, как на материальном уровне общественного существования количественные движения капитала и материи создают материальную, причинную, предсказуемую основу общества и через общественные отношения приводят к качественным изменениям сознания, воли и идеологии, необходимо указать ему (на труды) Маркса, Энгельса, Плеханова(?), Ленина и Бухарина(?). Предположим теперь, что он изучил их и вернулся к трудной задаче стремления к свободе.

Его знания о социальной причинности теперь помогут ему осознать, что задача создания свободы самими общественными отношениями столь же жестко детерминирована реальностью, как и задача использования материи в форме машин таким образом, чтобы они выполняли его желания. Движение любой материи - машин, капитала, людей и их общественных отношений (? - да разве общественные отношения - это материя, а не "надстройка" по-марксистски???) - может приосходить только на основе причинных законов. Это означает, во-первых, что старым порядкам необходимо положить конец, как мы должны снести дом, если хотим его полностью перестроить, и в переходный период, когда мы сносим старый и закладываем фундамент нового, мы должны следовать определенным законам. Мы не можем сносить фундамент (?) или возводить крышу до того, как будут построены стены.

На этом переходном этапе происходит изменение всех связей (?) между людьми и капиталом, людьми и материей, которые создают общественные отношения. Они больше не должны служить отдельным людям (классу буржуазии), а всем членам общества. Это изменение - не просто изменение отношений собственности, оно также означает, что люди не смогут получать прибыль от собственности, не работая. Товары будут предназначены не для рыночного кругооборота (движение прибыли), а для передачи непосредственно на потребление (движение полезности).

Это также означает, что все видные институты, которые зависят от социальных условий, основанных на частной прибыли, - законы, церковь, бюрократия, юстиция, армия, полиция, школьная система - должны быть разрушены и созданы наново. Буржуазия не может этого сделать, потому что именно благодаря этим институтам - частной собственности (комфортному доходу), законам, университетам, чиновничеству, привилегированному положению и т. д. - она получает свою свободу. Ожидать от буржуазии, что она уничтожит эти условия, от которых, как мы видели, зависит ее свобода и рабство рабочих, значило бы просить ее стремиться к несвободе, чего, поскольку все люди стремятся к свободе, она не будет делать. Но совсем иначе обстоит дело с несвободными пролетариями. В тот день, когда пролетариат станет жаждать свободы(?), начнется его восстание. Буржуй, борющийся за свою свободу, неизбежно должен быть противником не-буржуя, который тоже борется за свою свободу. Исход этой борьбы зависит от того, что капиталистическая экономика по мере своего развития все больше и больше сокращает класс, действительно обладающий свободой, пока не наступит день, когда интеллектуал, врач, мелкий буржуа, чиновник и фермер осознают(?), что в конечном итоге они тоже несвободны. И тогда они поймут, что борьба пролетариата - это и их борьба.

То, что свобода означает для пролетариев - разрушение тех буржуазных учреждений и условий, которые держат их в рабстве, - очевидно, означает принуждение и ограничение для буржуев, точно так же, как старая буржуазная свобода держит рабочего в (наёмном) рабстве. Эти два понятия свободы несовместимы. Как только пролетариат придет к власти, все попытки восстановить буржуазные общественные порядки будут представлять собой покушение на свободу пролетариата и поэтому с ними будут решительно бороться, поскольку народ будет бороться со всеми посягательствами на свою свободу. В этом смысл диктатуры пролетариата, и именно поэтому эта диктатура включает в себе цензуру, идеологическую непримиримость и всё остальное, что создали буржуи в ходе развития эксплуататорского государства, обеспечивающего их свободу.

Однако тут есть принципиальная разница. Дальнейшее существование социальных условий буржуазного государства, создавшего свободу буржуя и несвободу пролетария, зависит от существования как свободы, так и несвободы. Буржуй не может наслаждаться своим досугом без (эксплуатации) труда рабочего, а рабочий не может соблюдать буржуазные порядки без созданного произволом господства и диктатуры буржуазии. Таким образом, свобода меньшинства в буржуазном государстве основана на несвободе большинства. Эти две нации находятся в постоянном антагонизме. Но после экспроприации буржуазии антагонизм между экспроприированным и, следовательно, несвободным буржуем и пролетариатом, унаследовавшим его собственность и, следовательно, свободным, будет существовать лишь временно, потому что, если владельцы средств производства сами работают на этих средствах производства, они не нуждаются в существовании экспроприированного класса (буржуазии). Следовательно, как только переходный этап будет завершен и класс буржуазии будет либо ассимилирован, либо вымрет, несвободного, угнетаемого класса больше не будет. Именно это и означает «отмирание» государства и появление после переходного периода бесклассового общества, такого как существует сейчас в России (??? при сталине!).

В простейшей формулировке это означает причинно-следственный процесс, посредством которого буржуазные общественные порядки могут быть преобразованы в новые общественные отношения, которые не содержат несвободы большинства в качестве противовеса свободе меньшинства. Мы нарочно излагаем это упрощенно. Более подробный анализ, который мы видим у Маркса, более четко объясняет движение и взаимное проникновение в этом процессе: как он причинно инициируется самой капиталистической экономикой, которая не может стоять на месте, но постоянно нуждается во всё большей централизации и концентрации; что, в свою очередь, приводит к империалистическим войнам, которые человечество не будет терпеть вечно, и ко всё более гнусным денежным отношениям, которые преисполняют людей ненавистью, которая в один (прекрасный) день обернется против системы (капитализма).

И совершая эти зверства, являющиеся причиной восстания, капитализм дает пролетариату инструменты этого восстания: он принуждает его объединиться, лучше организоваться и повышать сознательность, чтобы он, когда пробьёт час восстания, уже обладал (???) солидарностью и навыками, необходимыми для того, чтобы взять в свои руки управление собственностью буржуазии. Одновременно буржуазные общественные порядки показывают, что даже буржуазная свобода не является истинной свободой, что буржуазная свобода порабощает даже тех, кто ею обладает, почти так же, как несвобода порабощает рабочего. И именно поэтому буржуазия не ощущает себя монолитным классом, ведущим борьбу против пролетариата, наоборот, внутри ее собственных рядов возникают расколы, сначала их мало, а затем их становится всё больше и больше. Революция возникнет, как только пролетариат в своей борьбе против буржуазных общественных порядков станет достаточно организованным, чтобы объединиться, как только он в достаточной степени будет страдать от растущей несвободы, чтобы требовать нового мироустройства, чего бы это ни стоило, и как только, с другой стороны, в результате нарастания противоречий капитализма класс буржуазии утратит власть над пролетариатом. (Продолжение следует)

.