Джозеф Хеллер:
"Подвох-22.
Глава 22. Мило - мэр.
-
Кадр из фильма Catch-22
(1970 года)
(...) Задание Ёсарьяну в этом полете заключалось в том, чтобы отвлекать
Орра: Орр не должен был знать, где Мило покупает яйца, хотя Орр тоже состоял членом
синдиката "М & М" и, как каждый член синдиката, имел в нем свой пай. Ёсарьян
считал это задание совершенно дурацким, ведь все и так знали, что Мило покупает
яйца на Мальте по семь центов за штуку, а продает их офицерским столовым, то
есть своему синдикату, по пять центов за штуку.
- Не доверяю я ему, - бурчал Мило в
самолете, кивая затылком в сторону Орра, который свернулся калачиком на плоских
коробках с нутом, мучительно пытаясь заснуть. - Я смогу закупить яйца
только в том случае, если его не будет рядом, иначе он узнает секреты моего бизнеса.
Что ещё тебе непонятно?
Ёсарьян сидел рядом с Мило на месте второго пилота.
-
Кадр из фильма Catch-22
(1970 года)
- Мне непонятно, почему ты покупаешь яйца на
Мальте по семь центов за штуку, а продаешь их по пять?
- Чтобы получить прибыль.
- Но как ты тут получишь прибыль? Ты ведь
теряешь по два цента на каждом яйце.
- Я все-таки получаю прибыль по три с
четвертью цента с яйца, потому что продаю их по четыре с четвертью цента людям
на Мальте, у которых я покупаю эти же яйца по семь центов. Конечно, это не я
лично получаю прибыль. Ее получает синдикат, а каждый имеет в нем свой пай.
Ёсарьян почувствовал, что начинает это понимать:
-А эти люди, которым ты продаешь яйца по
четыре с четвертью цента за штуку, получают прибыль в размере по два и три
четверти цента за яйцо, когда продают их тебе обратно по семь центов за штуку. Правильно?
Так почему бы тебе не продавать яйца
непосредственно самому себе и вовсе не иметь дела с этими людьми?
- Да потому, что я и есть те самые люди, у
которых я покупаю яйца, - объяснил Мило. - Я получаю прибыль по три с четвертью
цента за штуку, продавая яйца самому себе, и прибыль по два и три четверти цента
за штуку, когда покупаю их обратно у самого себя. Таким образом, итоговая прибыль
составляет шесть центов за яйцо. Я теряю лишь по два цента на каждом яйце, продавая
их офицерским столовым по пять центов за штуку. Вот так я получаю прибыль,
покупая по семь центов за штуку и продавая по пять. Ведь я плачу лишь по одному
центу за яйцо, снесённое курами в Сицилии.
- На Мальте, - поправил Ёсарьян. - Ведь ты
покупаешь яйца на Мальте, а не в Сицилии.
Мило гордо хмыкнул:
- Я не покупаю яиц на Мальте, -признался он
тоном слегка затаённой радости, который был единственным отклонением от того
обычного тона трезвой деловитости, который Ёсарьян только что наблюдал. - Я
покупаю яйца в Сицилии по центу за штуку и тайком переправляю их на Мальту, где
они уже по цене в четыре с половиной цента, чтобы взвинтить там цену на яйца до
семи центов за штуку, когда снабженцы приезжают на Мальту в поисках яиц.
- А почему снабженцы ездят на Мальту за
яйцами, если они там так дороги?
- Потому, что они всегда так делали.
- Но почему они не ездят за яйцами в Сицилию?
- Потому, что они никогда этого не делали.
- Теперь я вообще ничего не понимаю. Почему ты
тогда продаёшь офицерским столовым яйца по пять центов за штуку, а не по семь?
- Потому, что тогда я буду не нужен столовым.
Купить яйца по семь центов при цене в семь центов можно везде.
- А почему бы столовым не обойти тебя и самим покупать
яйца у тебя на Мальте по четыре с четвертью цента за штуку?
- Потому что я там их не продам.
- Но почему не продашь?
- Да потому, что тогда мне не будет такой
большой маржи для прибыли. А так я по меньшей мере что-то получаю, как
посредник.
- Так значит, ты ещё и для себя самого
извлекаешь прибыль? - зашумел Ёсарьян.
- Ну конечно! Но вся прибыль поступает в
синдикат. И каждый имеет в нем пай. Разве не понимаешь? То же самое происходит
с малюсенькими помидорчиками, которые я продаю полковнику Кэткарту.
- Покупаешь, - поправил его Ёсарьян. -
Ведь ты не продаешь эти помидорчики полковнику Кэткарту и полковнику Корну, а покупаешь
у них.
- Нет, продаю, - поправил Мило
Ёсарьяна. - Я под фальшивым именем снабжаю моими помидорчиками рынки
Пианосы, а полковник Кэткарт и полковник Корн - тоже под фальшивыми именами - покупают
их у меня по четыре цента за штуку. Затем на следующий день они обратно продают
мне для синдиката "М & М" эти помидорчики по пять центов за штуку. В результате они
получают по центу прибыли с каждого помидора, а я - по три с половиной, и все
от этого в выгоде.
- Все, кроме
синдиката - вздохнув, заметил Ёсарьян. - Синдикат платит по пять центов за
каждый помидорчик, за который ты заплатил всего-навсего полцента. Какая же тут
выгода синдикату?
- То, что выгодно
мне, то выгодно и синдикату, - объяснил Мило. - Ведь каждый имеет в нем пай. А в
результате этой схемы с помидорчиками синдикат имеет поддержку от полковника Кэткарта
и полковника Корна. Разве они без этого разрешили бы мне такие полеты, как этот?
Вот через пятнадцать минут мы приземлимся в Палермо, и ты увидишь, какие
прибыли мы от этого имеем.
- Не в Палермо, а на
Мальте, - поправил Ёсарьян. Ведь мы летим на Мальту, а не в Палермо.
- Нет, мы летим в
Палермо, - ответил Мило. - В Палермо есть экспортер цикория, с которым я должен
кратко поговорить о поставке в Берн партии грибов, которые испорчены плесенью.
(...)
Орру всё ещё хотелось спать, но ему и Ёсарьяну пришлось
ехать вместе с Мило в город, где они узнали во-первых то, что и там для них двоих нет
места в отеле, а во-вторых, и это было намного важнее, что Мило - мэр города
Палермо.
Уже на аэродроме для Мило был устроен совершенно
неправдоподобный, фантастический прием: весь гражданский персонал, узнав о
прибытии Мило, побросал свои дела и подобострастно пялился на него с выражением
полнейшего, но сдерживаемого ликования и раболепства. Новость о его прибытии
уже достигла города, и когда все трое в маленьком открытом грузовике подъехали
к окраине города, их встретила ликующая толпа. Ёсарьян и Орр, онемев от недоумения,
испуганно жались к Мило.
В самом городе чествование Мило стало ещё шумнее, когда
грузовичок убавил ход и стал пробираться в центр города. Школьников специально для
этого отпустили из школы, и мальчишки и девчушки выстроились на краю тротуара,
размахивая маленькими флажками. Ёсарьян и Орр были этим совершенно ошеломлены.
Улицы были забиты ликующими толпами, над которыми развевались огромные
полотнища с портретами Мило. На них Мило был изображен в поношенной
крестьянской тужурке со стоячим воротником, а его отечески добродетельное лицо
выражало снисходительность, мудрость и могущество, кося всевидящими глазами на
толпу и устрашая её топоршащимися усами. Свесившись из открытых окон, инвалиды
посылали Мило воздушные поцелуи. Торговцы в фартуках, стоя в узких дверях своих
лавок, буквально в экстазе приветствовали Мило. Ревели трубы. То там, то сям
кто-то падал, и толпа затаптывала его насмерть. Рыдающие старухи неистово
отталкивали друг друга, продираясь вперед к медленно ползущему грузовичку,
чтобы прикоснуться к плечу Мило или пожать ему руку. Мило купался в этом шумном
чествовании с любезностью благодетеля. В ответ он элегантно махал всем и
каждому ручкой и пригоршнями швырял в ликующую толпу конфеты
"Херши" в фольге. Целые стаи здоровых мальчишек и девчонок, взявшись
за руки, бежали за грузовичком, блестя выпученными от обожания глазами и хрипло
скандируя: - Ми-ло! Ми-ло! Ми-ло!
Теперь, когда это перестало быть секретом, Мило стал держаться
с Ёсарьяном и Орром непринужденнее, с напыщенным и одновременно робким
самодовольством. Его щёки раскраснелись от спеси. Мило был избран мэром Палермо
и близлежащих местечек - Карини, Монреаля, Багерии, Термини-Имерезе, Кефалю,
Мистретты, а также Никозии, - и все потому, что он дал Сицилии шотландское
виски.
Ёсарьян был потрясен:
- Неужели здесь так любят пить виски?
- Они вообще его не
пьют, - объяснил Мило. - Шотландское виски - это дорогая вещь, а народ здесь
очень бедный.
- Но если в Сицилии
вообще не пьют виски, то зачем ты его сюда импортируешь?
- Чтобы взвинтить
цену. Я доставляю сюда виски с Мальты, чтобы с большей прибылью продать его
синдикату или кому-нибудь другому. Я создал здесь целую новую отрасль экономики.
Сегодня Сицилия занимает третье место в мире по экспорту виски. Именно поэтому
они меня избрали мэром.
(... рейс
продолжается, на очереди - Мальта)
Потом они залезли
в самолет, втиснувшись на ящики с артишоками, как шпроты в консервной банке. В
полёте ящики запрыгали, когда ни свет ни заря Мило погнал самолет в Неаполь, чтобы
поменять артишоки на корицу, ваниль, гвоздику и стручковый перец, чтобы весь
этот товар в тот же день перебросить полётом в обратном направлении на юг, на
Мальту, где он, оказывается, был советником генерал-губернатора.
Для Ёсарьяна и
Орра в гостинице на Мальте номера опять не оказалось. Зато на Мальте Мило уже
был не Мило, а сэр майор Мило Миндербиндер, имевший в резиденции генерал-губернатора
кабинет гигантских размеров. Посреди кабинета стоял огромный стол красного
дерева. На стене, облицованной дубовыми панелями, между скрещенными британскими
знаменами висела исполненная драматизма незабываемая фотография сэра майора
Мило Миндербиндера в парадной униформе королевских уэльских стрелков. На
фотографии у Мило был колючий пронзительный взгляд, побритые в ниточку усы и подбородок,
будто высеченный из камня. На Мальте Мило возвели в рыцарское достоинство,
присвоили чин майора королевских уэльских стрелков, а также назначили советником
генерал-губернатора Мальты потому, что он создал там яичный бизнес. Мило
великодушно позволил Ёсарьяну и Орру провести ночь на ковре в кабинете, но,
едва он ушел, появился часовой в полном боевом снаряжении и выгнал Ёсарьяна и
Орра на улицу, угрожая им острием штыка. Падая от усталости, они добрались до аэродрома
в такси, причем наглый водитель содрал с них втридорога. Спать им пришлось
снова в самолете, на сей раз загруженном дырявыми джутовыми мешками, из которых
сыпались какао и кофе, источавшие столь тошнотворный запах, что Ёсарьяну и Орру
пришлось выскочить наружу и проблеваться, держась за шасси.
Утро началось с того, что шофёр на автомобиле
привёз сияющего здоровьем и бодростью Мило, и самолёт взял курс на Оран в
Алжире, где для Ёсарьяна и Орра снова не оказалось номера в гостинице и где,
как выяснилось, Мило был вице-шахом. Здесь Мило имел в своем распоряжении обширные
покои во дворце розового, как лососина, цвета, но Ёсарьяну и Орру даже не
разрешили войти туда вместе с Мило, так как они были неверными-христианами.
У ворот их
остановили богатырского вида стражники с обнаженными ятаганами, которые
прогнали их прочь.
Орр сморкался, чихал и от простуды у него
страшно болела голова. Широкие плечи Ёсарьяна ссутулились и ныли от боли.
Ёсарьяну хотелось бы свернуть Мило шею, но тот был вице-шахом Орана, и поэтому его
персона была священна. Как оказалось, Мило был не только вице-шахом
Орана, но и калифом Багдада, имамом Дамаска и шейхом Аравии. Мило был богом кукурузы, богом дождя и богом риса
захолустных территорий, где таким неотёсанным богам всё ещё поклонялись невежественные
суеверные люди. А в дебрях африканских джунглей, как сообщил им Мило с
очаровательной скромностью, можно было найти даже каменных идолов с его усатым
лицом, перед которыми были устроены примитивные каменные алтари, обагренные
человеческой кровью. В каком бы городе они ни делали посадку, везде Мило
встречали с почестями, и весь полёт был чередой следовавших друг за другом триумфальных
оваций. (...)
Глава 24. Мило.
(...)
Однажды Мило
вылетел в Англию за грузом турецкой халвы, а на обратном пути с Мадагаскара прилетел
в сопровождении четырех немецких бомбардировщиков, груженных ямсом, листовой
капустой, зеленью горчицы и грузинским горохом с чёрными глазками. Мило был буквально
огорошен, когда, ступив на землю, увидел отряд вооруженной военной полиции,
собиравшийся арестовать немецких пилотов и конфисковать их самолеты. Конфисковать!
Само это слово звучало для Мило
анафемой, и он заметался туда-сюда, изрыгая проклятия и укоризненно грозя
пальцем в сторону виноватых физиономий полковника Кэткарта, полковника Корна и
в покрытое боевыми шрамами лицо бедолаги капитана военной полиции с автоматом.
- Вам тут что - Россия? (Советский Союз - примечание behaviorist-socialist) - набросился на них с визгом Мило, не в состоянии поверить в реальность
происходящего. - Конфисковать!? - визжал он, как будто не мог поверить
собственным ушам. С каких это пор политика правительства США допускает
конфискацию частной собственности своих граждан? Стыдитесь! Стыдиться должны
все те, кому такое вообще могло прийти в голову!
- Постой, Мило, - робко прервал его майор
Дэнби, - мы находимся в состоянии войны с Германией, а ведь это немецкие
самолеты.
- Это вовсе не так! - пылко возразил Мило. -
Эти самолеты принадлежат синдикату, в котором каждый из нас имеет свою долю. Конфисковать?
Да как вы можете конфисковать свою собственную частную собственность? Ничего
себе - конфисковать! За всю мою жизнь я не видал такого вопиющего
произвола!
Будьте уверены, что
Мило оказался прав: когда они снова взглянули на самолеты, то увидели, что
механики уже успели замазать двойным слоем белой краски фашистскую свастику на
крыльях, хвостах и фюзеляжах, и вместо свастики вывели по трафарету: "М &
М Энтерпрайз. Экзотические фрукты и овощи". Прямо у них на глазах Мило
превратил свой синдикат в международный картель.
(...)
Однако дела шли всё хуже и хуже.
Синдикат "М & М" был на грани банкротства. Мило часами проклинал себя за чудовищную
жадность и глупость, побудившие его закупить весь урожай египетского хлопка. Но
договор есть договор, и его надо было выполнять.
И вот однажды
вечером после роскошного ужина все лётчики Мило подняли в воздух свои
бомбардировщики и истребители, прямо над аэродромом перестроились в боевой
порядок и начали сбрасывать на него бомбы. Дело в том, что Мило заключил новый
договор с немцами: на сей раз он подрядился разбомбить свои собственные позиции.
Самолеты Мило распределились
согласно хорошо скоординированному плану нападения и бомбили склады горючего и
боеприпасов, ремонтные ангары и бомбардировщики Б-25, запаркованные на
округлых бетонированных площадках.
-
Кадр из фильма Catch-22
(1970 года)
Лётчики пощадили
только взлетно-посадочную полосу да столовую, чтобы, завершив задание,
благополучно приземлиться и перед сном подкрепиться горячим ужином. Они бомбили
с включенными посадочными прожекторами, потому что их самолеты никто не
обстреливал. Они разбомбили все четыре эскадрильи, офицерский клуб и здание
штаба полка. Люди в ужасе выскакивали из палаток, не зная, куда бежать. Повсюду стонали раненые. Целая очередь
осколочных бомб взорвалось во дворе офицерского клуба и изрешетила рваными
дырами его дощатую стенку, а заодно животы и спины лейтенантов и капитанов,
рядком стоявших у бара. Они скорчились в агонии и повалились замертво. Остальные
офицеры в панике кинулись к двум выходам, но забили их плотным стонущим комком человеческих
тел: все боялись выйти наружу.
Полковник Кэткарт, проложив
себе локтями и когтями путь сквозь обезумевшую толпу, наконец очутился в одиночестве снаружи.
Он впился глазами
в небо, окоченев от изумления и ужаса. Самолеты Мило безмятежно проплывали над
самыми верхушками цветущих деревьев с открытыми бомбовыми люками, выпущенными
закрылками и включенными посадочными прожекторами, походившими на глаза
чудовищных насекомых, освещавшими землю слепящим, жутко мерцавшим,
сверхъестественным светом. Это было самое апокалиптическое зрелище, какое ему
довелось увидеть. Полковник Кэткарт сдавленно вскрикнул от ужаса и, чуть ли не
рыдая, нырнул в свой джип.
Нащупав педаль
газа и зажигание, он помчался на аэродром со всей скоростью, какую только мог
выжать из подскакивавшей на ухабах и грозившей опрокинуться машины. Его побелевшие от
усилий огромные ладони то сжимали руль, то исступленно давили на сигнал.
На одном месте он
чуть не убился, когда резко, с жутким визгом колёс, увильнул в сторону, чтобы
не врезаться в группу ошалевших людей, бежавших в одном белье в сторону холмов.
Их ошеломленные лица были опущены вниз, а тонкие руки, как шоры у лошадей,
были прижаты к вискам. Желтые, оранжевые и красные пожарища горели по обеим
сторонам дороги. Палатки и деревья были объяты пламенем, а самолеты Мило все
кружили и кружили с открытыми бомбовыми люками, непрерывно освещая все вокруг
белым, мигающим светом посадочных прожекторов.
Полковник Кэткарт чуть было не перевернулся с
джипом, когда резко нажал на тормоз, подъехав к вышке диспетчерской. Он выпрыгнул
из машины, которую опасно занесло по инерции, и ринулся по лестнице наверх,
где за пультом управления сидели три человека, деловито наблюдавшие за
показаниями приборов. Он отшвырнул двоих из них в сторону, рванувшись к
никелированному микрофону. Его глаза бешено сверкали, а мясистое лицо было
искажено от натуги. Мертвой хваткой он вцепился в микрофон и истерически заорал
во весь голос:
- Мило, ты сукин сын! Ты с ума сошел? Черт возьми, что ты делаешь! Все на
посадку! Все на посадку!
- Прекратите орать! - ответил Мило, стоявший
тут же рядом в диспетчерской, тоже с микрофоном в руках. - Я тут.
Мило укоризненно посмотрел на Кэткарта и
вернулся к своему делу:
- Очень хорошо, ребята, очень хорошо, - пропел
он в микрофон. - Однако я вижу, что один склад еще цел. Так не годится, Пурвис.
Я уже говорил тебе: не халтурь. Давай, сию же минуту делай новый заход и
попытайся снова. На этот раз делай всё медленно. Поспешишь - людей насмешишь,
Пурвис. Я это тебе наверно уже сто раз говорил: "поспешишь - людей
насмешишь".
Над головой захрипел громкоговоритель: - Мило,
докладывает Алвин Браун. Я закончил бомбометание. Что мне делать дальше?
- Обстреливай из бортовых орудий и пулеметов, -
сказал Мило.
- Обстреливать? - Алвин Браун был потрясен.
- У нас нет другого выхода, - сообщил ему Мило
фаталистичным тоном. - Так написано в договоре.
- Если так, то ладно. - нехотя согласился
Алвин Браун. - Ну так я начинаю обстрел.
На этот раз Мило
зашел слишком далеко. Разбомбить своих собственных военных и самолёты - этого
не могли потерпеть даже самые флегматичные наблюдатели, и уже казалось, что
Мило пришел конец.
Высокопоставленные
правительственные чиновники взялись за расследование. Статьи в газетах проклинали
Мило грозными заголовками, а конгрессмены громогласно произносили гневные речи,
изобличая зверские убийства и требуя кары. Матери военнослужащих организовались
в группы активистов и требовали отмщения. Никто не подал голоса в защиту Мило. Повсюду
честные люди негодовали, и Мило драли в клочья, пока он не опубликовал свою
финансовую отчетность с громадными прибылями на балансе. Оказалось, что он мог
возместить ущерб правительству за все - как за убитых, так и за материальные
потери. У него даже оставалось достаточно денег на то, чтобы продолжать скупку
египетского хлопка. И конечно, каждый имел свою долю в этом деле, и самым
аппетитным в этой истории было то, что возмещать убытки государству оказалось
вовсе не обязательно.
-
Кадр из фильма Catch-22
(1970 года)
- При демократии государство принадлежит
народу, - объяснял Мило. - А ведь народ - это мы. А раз так, то мы можем,
избавившись от посредника в лице государства, сохранить наши доходы. Честно
говоря, мне бы хотелось, чтобы государство перестало заниматься ведением войны
и приватизировало бы её, отдав всё это поле деятельности частным
предпринимателям. Если мы будем платить государству всё, что следует, то этим
мы только будем поощрять его вмешиваться в наши дела и лишим частных
предпринимателей стимулов бомбить свои собственные войска и самолеты. А это -
удушение частной инициативы.
И скоро все за
исключением отдельных озлобленных неудачников согласились, что Мило был
абсолютно прав. (...)
-
Глава 35. Мило рвется в бой
(...)
Мило теперь
постоянно получал всё больше наград и отличий. Презирая опасности и критику, он
по выгодным ценам продавал Германии нефть и шарикоподшипники. Это приносило солидные
прибыли и помогало поддерживать равновесие двух противоборствующих сторон. Его
выдержка перед лицом противника была элегантной и беспредельной. С преданностью
делу, явно выходящей за пределы его компетенции, он взвинтил цены за питание в
военных столовых до такой степени, что офицерам и рядовым пришлось отдавать ему
все свое жалованье, чтобы наесться досыта. Конечно, у них была альтернатива -
ведь для Мило, как велеречивого сторонника свободы выбора, было невыносимо
принуждение и насилие над личностью - умереть от голода. Когда он натыкался на
волну сопротивления своим набегам на карманы военнослужащих, он стойко защищал
свои позиции, не боясь за свою безопасность и репутацию, с благородством
аргументируя законом спроса и предложения.
-
Но если кто-то
где-то твёрдо говорил ему: "нет", то Мило неохотно уступал, однако
даже в отступлении он мужественно защищал историческое право свободной личности
платить за избавление от голодной смерти такую цену, какую запрашивают.
Однажды Мило был застигнут с поличным на месте
преступления, когда он обворовывал своих товарищей по военной службе, но в
результате этого его котировка лишь поднялась на невиданную прежде высоту. И ещё
он доказал, что его слова не расходятся с делами, когда некий тощий майор из
Миннесоты, негодующе скривя губы, возмущенно взбунтовался и потребовал свой
пай, тот самый пай, которым, как утверждал Мило, владел каждый член синдиката.
Мило парировал этот выпад, нацарапав на первом попавшемся под руку клочке
бумаги слово "пай", и вручил эту бумажку майору таким величественным
и надменным жестом, что все, знавшие Мило, преисполнились к нему восхищением и завистью. (...)"
-
Комментариев нет:
Отправить комментарий