ФРАНСУА РАБЛЕ О КОРОЛЯХ И ПРОЧИХ ВЛАСТИТЕЛЯХ

Выкладываю мой перевод глав 29 и 30 из 2-й книги "Гаргантюа и Пантагрюэля"

-

Глава XXIX О том, как Пантагрюэль сокрушил триста великанов, закованных в каменные латы, и предводителя их Вурдалака

Великаны, видя, что их лагерь затоплен мочой, в страшной спешке вынесли из него короля Анарха на своих плечах, подобно тому как Эней вынес своего отца Анхиза из горящей Трои.

Панург, увидев это, сказал Пантагрюэлю:

– Глядите, государь, – великаны идут. Отдубасьте их хорошенько своей мачтой, – сейчас самое время проявить храбрость. Мы все тоже усердно примем в этом участие. Да я своими руками укокошу многих из них. Ведь даже мальчишка Давид угробил великана Голиафа! А наш Эвсфен, этот толстый бабник – у него силы, как у четырех быков, он их тоже щадить не будет. Так что смелее вперёд, нападём на них и разгромим!

– Э, нет! – ответил Пантагрюэль. Смелости-то у меня больше, чем на пятьдесят франков, но ведь даже Геракл не связывался с двумя зараз.

– Ну это вы, что говорится, пёрднули невпопад, – возразил Панург. – Уж вам-то не пристало равняться на какого-то Геракла! Бог свидетель, ведь у вас в одних зубах больше силы и в жопе больше ума, чем у Геракла во всем теле и душе вместе взятых! Человеку цена такова, как он сам себя ценит...

Не успел он это договорить, как припёрся Вурдалак со всеми своими великанами, и увидев, что Пантагрюэль один, сразу же надулся высокомерием и наглостью. Рассчитывая без труда убить этого жалкого человечка, он сказал своим сообщникам-великанам:

– Клянусь бородой пророка Магомета, что не позволю никому из вас, увальней, вперёд меня напасть на этого типа, иначе я прикончу его самого. Мне любо-дорого собственноручно разделаться с ним, а вам это будет такое зрелище, что скучать не придётся.

Сказано - сделано. Все остальные великаны вместе с королем пошли туда, где стояли бутылки, а за ними последовал Панург с товарищами; при этом Панург притворился, что болен сифилисом; шея и пальцы у него задергались, и он хрипло прокаркал:

– Да уж ладно вам, мы больше с вами не хотим воевать! Давайте будем вместе пировать и выпивать, пока эти господа будут колошматить друг друга. Королю Анарху и его великанам это пришлось по вкусу, и они уселись за трапезу.

И пока Панург за столом развлекал их историей Турпина, рассказом о святом Николае и старушечьими байками, Вурдалак начал общаться с Пантагрюэлем при помощи палицы из булатной стали; весила эта стальная палица девять тысяч семьсот центнеров и две четверти фунта, и на конце её было тринадцать алмазных шипов, наименьший из которых был величиной с самый большой колокол собора Парижской Богоматери, а если и был чуток поменьше, то всего лишь на толщину ногтя или максимально на толщину лезвия ножа того сорта, которым отрезают уши мошенникам, но ни в коем случае не больше того, ведь врать мне вовсе ни к чему! И была в этой палице волшебная сила, так что её саму невозможно было сломать, а всё, к чему ею прикасались, она разбивала на тысячу обломков.

Увидев великана Вурдалака, приближавшегося в гордой самоуверенности, Пантагрюэль, устремив взор в небеса, чистосердечно предал себя на милость божию и дал следующий обет: "Господи боже, мой пастырь и спаситель! Воззри на угрозу, которой я сейчас подвергаюсь. А меня привела сюда лишь та обязанность, которую ты возложил на каждого человека - охранять и защищать себя, жену, детей, семью и отчизну – всё, за исключением веры, что является Твоим личным делом, в котором тебе не нужно никаких иных помощников, кроме католического исповедания и служения слову твоему, для защиты которого ты, всемогущий, запретил нам применять какое бы то ни было оружие, ведь ты всегда можешь постоять за себя так, как мы и помыслить не можем. Тебе служат тысячи миллионов сотен миллионов ангелов, наименьший из которых достаточно силён, чтобы истребить весь род человеческий и произвольно поменять местами небеса и землю, как это в древние времена испытало на себе войско Сеннахериба! Если же ты соизволишь в этот час прийти мне на помощь, ибо лишь ты - моё единственное упование и надежда, то даю обет, что повсюду, как в стране Утопии, так и в других странах, коими я буду владеть и править, я велю проповедовать твое святое Евангелие во всей его чистоте, полноте и подлинности, а ереси пустосвятов и лжепророков, отравивших весь мир своими человеческими выдумками и дьявольскими обманами, повсеместно в моём государстве уничтожать!"

И тут с неба раздался голос: Hoc fac et vinces, то есть: "Делай так – и победишь".

Ну а Пантагрюэль, видя, что на него надвигается Вурдалак с разинутой пастью, храбро пошел ему навстречу и, чтобы ужасным воплем нагнать на него страху, по примеру спартанцев заорал что было силы: "Смерть тебе, ничтожество, смерть!"  И он вдруг из солонки, которую носил на поясе, швырнул в Вурдалака восемнадцать с лишним тонн да ещё половину кадки соли, которая забила Вурдалаку и пасть, и глотку, и нос, и глаза.

Озверев от этого, Вурдалак ударил палицей, метя раскроить Пантагрюэлю череп. Однако Пантагрюэль, будучи увертливым, ловким и осторожным, шагнул назад левой ногой, в результате чего удар попал по солонке, разбив её на четыре тысячи восемьдесят шесть кусков, и остаток соли широко рассеялся по земле.

Увидев это, Пантагрюэль храбро сделал выпад по всем правилам фехтовального искусства, держа обеими руками свою громадную мачту, и нанёс страшный удар Вурдалаку чуть повыше сосков, а затем, развернув оружие налево сильный удар между горлом и воротником, и наконец острым концом мачты ткнул его в пах; при этом бывшая там марсовая корзина рассыпалась, и из трех или четырех бочек, которые там еще оставались, вылилось вино, видя которое Вурдалак вообразил, что Пантагрюэль проткнул ему мочевой пузырь, приняв вытекшее вино за собственную мочу.

Но только Пантагрюэль собрался ткнуть его ещё раз, как Вурдалак ринулся на него, замахнувшись палицей, и нанес такой сокрушительный удар, что непременно вбил бы Пантагрюэлю голову прямо в селезёнку, если бы тот с божьей помощью не отпрыгнул вправо; в результате чего палица врезалась в скальный грунт на глубину семидесяти трёх футов, причём ввысь полетели искры в количестве более чем девяти тысяч и шести тонн.

Видя, что Вурдалак силится, но никак не может вытащить вбитую в землю палицу, Пантагрюэль опять подбежал к нему и хотел ему начисто снести голову, но, к несчастью, прикоснулся своей мачтой к палице Вурдалака, а она, как известно, была волшебной, отчего мачта переломилась на расстоянии трех пальцев от рукояти. Ошалев, как литейщик колоколов, Пантагрюэль завопил: "Панург, Панург! На помощь! На помощь!" А тот, услышав эти крики, сказал королю и его великанам: "Ей-богу, их пора разнять, а не то они они друг друга погубят!"

Однако великаны развеселились, как на свадьбе, и когда Карпалим захотел встать, чтобы поспешить на помощь своему господину, один из великанов остановил его: "Клянусь Гольфарином, сыном сестры Магомета: сиди смирно, а не то я засуну тебя себе в зад вместо геморройной свечки. Ведь у меня хронический запор, и всякий раз, когда нужно посрать, я скрежещу зубами от боли."  

Ну а Пантагрюэль, лишившись своего оружия, стал куда попало колотить великана обломком мачты, что однако действовало на великана не более, чем щелчки на наковальню.

Тем временем Вурдалак наконец-то вытащил свою палицу из земли и снова замахнулся ею на Пантагрюэля, чтобы повергнуть его наземь; но Пантагрюэль, быстро прыгая туда-сюда, неизменно увертывался от ударов; и так продолжалось до того момента, когда Вурдалак снова погрозил ему и крикнул изо всех сил: "Эй ты, мерзавец, да я из тебя фарш сделаю! Ты больше не будешь мучить людей жаждой!", но тут Пантагрюэль с такой силой пнул его ногой в живот, что Вурдалак грохнулся вверх тормашками, и Пантагрюэль еще проволок его задницей по земле на расстояние полёта стрелы, выпущенной из лука. У Вурдалака пошла горлом кровь и он заорал: "Магомет! Магомет! Магомет!"

Тут все великаны вскочили, чтобы поспешить к нему на помощь, но Панург возразил им: "Позвольте дать вам один совет, господа. Оставайтесь лучше здесь, потому что наш повелитель пришёл в бешенство и лупит не глядя, по кому попало. Вы лучше на него не нарывайтесь." Но великаны пропустили его слова мимо ушей, видя, что Пантагрюэль безоружный.

Увидев приближающихся великанов, Пантагрюэль ухватил Вурдалака за ноги и поднял его вместе с его доспехами из наковален в воздух, как копьё, и стал колотить им великанов, одетых в каменные доспехи, как каменотёс, до тех пор, пока они все не рухнули наземь. Каменные доспехи великанов раскалывались с таким ужасным грохотом, что это мне невольно напомнило, как в Бурже рухнула так называемая Масляная башня св. Стефана.

Между тем Панург, Карпалим и Эвсфен приканчивали повалившихся наземь великанов, и, конечно, не оставили ни одного из них в живых. А Пантагрюэль при этом был похож на косаря, который своей косой (то есть Вурдалаком) косит траву (то есть великанов) на лужайке. От этой жатвы у Вурдалака оторвалась голова. Это произошло, когда Пантагрюэль ударил им великана по прозвищу Пожиратель Ливерной Колбасы, имевшего особенно красивую броню из точильного камня, осколок которой отрубил голову Эпистемону; а все прочие великаны имели более легкие доспехи из туфа или из шифера.

В конце концов, видя, что все враги перебиты, Пантагрюэль поднатужился и закинул труп Вурдалака прямо в город, где тот упал на рыночную площадь, шлепнувшись брюхом, как лягушка, и прихлопнул насмерть обгорелого кота, мокрую кошку, пердючего утёнка и взнузданного гуся.

Глава XXX О том, как Эпистемона, ставшего короче на голову, чрезвычайно искусно исцелил Панург, а также содержащая известия о чертях и грешниках

Как только Пантагрюэль победил в этой титанической схватке, он направился туда, где стояли бутылки, и позвал Панурга и всех прочих; они прибежали к нему целыми и невредимыми, за исключением Эвсфена, которому один из великанов слегка поцарапал лицо в то время, как Эвсфен его приканчивал, и Эпистемона, который вовсе не появился. Пантагрюэля это так опечалило, что он даже захотел покончить с собой. Однако Панург сказал ему: "Ну ради бога, повелитель, обождите немного, мы отыщем его среди мертвецов и выясним, что с ним произошло."

Стали они его искать и наконец нашли Эпистемона мертвым, с отрубленной кровавой головой под мышкой. Увидев это, Эвсфен воскликнул: "О, коварная смерть! Ты лишила нас благороднейшего из людей!" При этих словах Пантагрюэль помрачнел от горя, встал и сказал Панургу: "Эх, дорогой ты мой! Что же это - твоё пророчество с двумя стаканами и древком копья не сбылось!"

Но Панург в ответ стал их утешать: "Ребята, только не плачьте! Он еще совсем теплый. Я его воскрешу и исцелю, и он снова будет таким же здоровым, как и прежде."

Сказав это, Панург взял отрубленную голову Эпистемона и, чтобы она не остывала на ветру, приложил ее себе к ширинке штанов. А Эвсфен и Карпалим потащили его тело туда, где прежде пировали, вовсе не надеясь на то, что Эпистемон воскреснет, а лишь для того, чтобы показать его Пантагрюэлю. Однако Панург беспрестанно обнадёживал их, говоря: "Да если я его не вылечу, пусть мне самому отрубят голову" - как обычно клянутся дураки - "Полно рыдать, лучше помогите-ка мне!"

И вот Панург тщательно обмыл голову и шею мертвеца белым вином, настоенном на растёртом в порошок сухом человечьем дерьме, которое он всегда носил с собой в одном из карманчиков, затем смазал разрубленные места какой-то неизвестной мне мазью и приладил голову к туловищу с абсолютной точностью так, чтобы каждая артерия попала впритык к артерии, сухожилие - к сухожилию и позвонок - к позвонку, чтобы Эпистемон ни в коем случае головой не свихнулся: ведь таких людей Панург смертельно ненавидел. Потом он сшил всё это вместе пятнадцатью-шестнадцатью стежками, потому что в противном случае, как он сказал, голова легко может опять отвалиться, и в завершение всего залепил всю рану по окружности неким пластырем, который он называл воскресителем.

И сразу после этого Эпистемон задышал, открыл глаза, зевнул, потом пару раз чихнул и оглушительно, как говорится: по-крестьянски, пёрднул.

"Ну вот, теперь он снова здоров", – объявил Панург и дал Эпистемону выпить чашу столового вина, сдобренного жжёным сахаром.

Таким изощренным способом был исцелен Эпистемон; после этого он всего лишь недели три немного страдал хрипотой и сухим кашлем, от чего его спасал лишь непрерывный выпивон.

Вскоре Эпистемон заговорил и и рассказал, что видел чертей и запросто болтал с Люцифером. Да и вообще он ничего не упустил ни в Аду, ни на Елисейских полях. Он уверял всех, что: "Черти – это ребята что надо, а что касается грешников, то даже жалко, что Панург так быстро вернул меня к жизни. Ведь на них поглядеть - одно удовольствие."

"Это почему же?" – спросил Панург.

"Так ведь обходятся там с ними совсем не так плохо, как вы себе воображаете," – продолжал Эпистемон, – "но только с каждым из них произошла странная перемена, они заняты совсем не тем, что прежде. Например, Александр Великий (Македонский) зарабатывает себе на корку хлеба тем, что ставит заплаты на старые штаны, Ксеркс торгует вразнос горчицей, Ромул - в розницу солью, Нума куёт гвозди, Тарквиний стал ростовщиком, Пизон - крестьянином, Сулла - лодочником, Кир пасёт коров, Фемистокл – стеклодув, Эпаминонд – шлифует зеркала, Брут и Кассий – землемеры, Демосфен – винодел, Цицерон – истопник, Фабий мастерит чётки, Артаксеркс вьёт верёвки, Эней стал мельником, Ахилл - маляром, Агамемнон - блюдолизом, Одиссей – жнецом, Нестор – старьёвщиком, Дарий – чистильщиком сортиров, Анк Марций смолит корабли, Камилл латает прохудившиеся башмаки, Марцелл шелушит бобы, Друз разливает пиво в трактире, Сципион Африканский торгует вразнос уксусом в сапоге, Гасдрубал чистит фонари, Ганнибал торгует курами, Приам торгует ветошью, а Ланселот Озёрный сдирает шкуры с падали.

Все без исключения рыцари Круглого стола – жалкие доходяги, ишачат гребцами на переправах через Коцит, Флегетон, Стикс, Ахерон и Лету, обслуживая подобно лионским лодочникам или венецианским гондольерам господ чертей, когда тем захочется покататься на лодке, но с той разницей, что в уплату за провоз в оба конца они получают не более, чем один щелчок по носу, и впридачу вечером – заплесневелую краюху хлеба;

Траян ловит лягушек, Антонин служит лакеем, Коммод дудит на волынке, Пертинакс колет орехи, Лукулл поджаривает колбаски, Юстиниан торгует игрушками, Гектор - трактирщик,

Парис стал бомжом, Ахилл увязывает сено в тюки, Камбиз - погонщик мулов, Артаксеркс - лудильщик кастрюль, Нерон стал скрипачом, а Фьерабрас - его слугой, однако постоянно пакостит ему: кормит лишь черным хлебом и поит прокисшим вином, а сам ест и пьёт только всё самое лучшее;

Юлий Цезарь и Помпей конопатят корабли, Валентин и Орсон служат в одной адской бане, выщипывая клиентам волосы на лице, Гинглен и Гавен - жалкие свинопасы, Готфрид Зубастый торгует огнивами, Готфрид Бульонский - резчик по дереву, Ясон - звонарь, Дон Педро Кастильский стал нищенствующим монахом, Морган – пивоваром, Гюон Бордоский - бочаром, Пирр - посудомойкой, Антиох - трубочистом, Ромул латает шлёпанцы, Октавиан скоблит пергамент, Нерва стал конюхом, Папа Юлий торгует вразнос пирожками с начинкой, но сбрил свою отвратительную длинную бороду, Иоанн Парижский - чистильщик обуви, Артур Бретонский чистит шляпы, Персфоре торгует вразнос ножами, папа Бонифаций Восьмой снимает пену с котлов, папа Николай Третий делает бумагу, папа Александр ловит крыс, а папа Сикст - лекарь по венерическим болезням."

"Чёрт возьми," - сказал Пантагрюэль. "Да разве там тоже болеют сифилисом?"

"Ну конечно," - ответил Эпистемон. - "Такой уймы сифилитиков больше нигде нет, их там сто миллионов или даже больше, потому что если кто не заразился сифилисом здесь, тот обязательно заразится им в мире ином."

"Слава тебе господи, тогда мне нечего бояться," - встрял Панург, – "ведь я уже подцепил сифилис самого изысканного сорта в одном гибралтарском борделе прямо у Ахиллесовых Столпов."

"Огир Датчанин чистит сбруи, царь Тигран - кровельщик, Галиен Реставратор ловит кротов, четверо сыновей Эмона - зубодеры, папа Каликст - пиздобрей, папа Урбин - приживал, Мелюзина - кухарка, Матабрюна - прачка, Клеопатра торгует луком, Елена - посредница при найме горничных, Семирамида ловит вшей, Дидона торгует грибами, а Пенфесилея - кресс-салатом, Лукреция - привратница в ночлежке, Гортензия - пряха, а Ливия скоблит ярь-медянку.

Такое жалкое и унизительное существование там влачат те, кто были властителями и знаменитостями на этом свете. А вот те, кто были философами и бедняками на этом свете, стали на том свете большими шишками.

Я видел, как Диоген в пурпурной тоге и со скипетром в руке нещадно избил Александра Великого за то, что тот плохо залатал ему штаны.

То же самое и Эпиктет, элегантно одетый по новейшей французской моде и окруженный стаей молоденьких бабёшек: он сидел в уютной беседке, острословил, выпивал, танцевал и вообще ни в чём себе не отказывал. Очевидно, что золотых монет - экю с изображением солнца - у него было несметное количество. Над входом в эту увитую виноградом беседку был написан его девиз в стихах:

Танцуй, смейся без заботы,
Да не мучь себя работой,
Вино с девкой распивай,
Экю с солнышком считай.

Увидев меня, он любезно пригласил меня составить ему компанию, с чем я охотно согласился, и мы с ним дерябнули по-богословски. Тут к нему приковылял Кир и попросил, ради Меркурия, один грошик, чтобы купить себе на ужин пару луковиц. "Нет, нет, я грошей не подаю," - ответил Эпиктет. - "Нá вот тебе, бродяга, золотой, и веди себя прилично."

Кир ужасно обрадовался такой щедрой милостыне, однако всё прочее проклятое ворьё, все эти короли - Александр Великий, Дарий и так далее, в ту же ночь стибрили у него этот золотой.

И ещё я видел, как Патлен, казначей Радаманта, приценивался к пирожкам, которыми торговал папа Юлий, и спросил цену за дюжину. "Три серебряных", – отвечал папа. "Нет, тебе достаточно трёх ударов палкой," - возразил Патлен. "Вот, получай, мошенник, за свои пирожки, а теперь катись отсюда и принеси ещё."

Бедный папа заплакал и поплёлся восвояси. А когда он пришёл к своему хозяину-пирожнику и пожаловался, что у него силой отняли пирожки, тот выпорол его так, что потом его кожа не годилась даже на волынку.

Я видел, как мэтр Жан Лемер, передразнивая римских пап, заставлял всех бывших на этом свете  королями и папами целовать себе ноги, а затем, спесиво выпятив грудь, благословлял их со следующими словами: "Покупайте себе прощение грехов, мерзавцы вы этакие, покупайте, пока дешево! Я отрешаю вас от хлеба и супа и даю вам разрешение навсегда оставаться бездельниками."

Затем он подозвал шутов Кайета с Трибуле и сказал им: "Господа кардиналы! Раздайте им индульгенции и при этом каждому хорошенько врежьте по рёбрам!" -  что и было незамедлительно исполнено.

Кроме того, я слышал, как мэтр Франсуа Вийон спрашивал Ксеркса: "Почем порция горчицы?" -  "Один грош," – отвечал Ксеркс.

Вийон на это возразил: "Ах ты, проклятый мошенник! Да весь горшок целиком стоит пол-гроша; ты что это вздумал нам тут цены раздувать?" Сказал - и нассал ему в горшок с горчицей, как это делают сами торговцы горчицей в Париже.

И ещё я видел вольного стрелка из Баньоле, который там стал инквизитором по делам еретиков. Однажды он застукал Персфоре за таким занятием: Персфоре мочился у стены, на которой был нарисован антонов огонь. Стрелок сразу объявил его еретиком и чуть было не сжёг его на костре, если бы Морган вместо полагавшейся стрелку proficiat и прочих мелких выплат не подарил ему девять бочек пива."

Тут вмешался Пантагрюэль: "Все эти занятные истории ты расскажешь нам в следующий раз. А теперь нам любопытно узнать: как там живётся ростовщикам?"

"Я видел, как они искали в сточных канавах ржавые булавки и старые гвозди," – отвечал Эпистемон, – "точь-в-точь как это делают тут последние голодранцы, однако за центнер этой дряни они получают не больше ломтя хлеба, причём находят они очень мало, поэтому у них, доходяг, порой по три недели кряду, а то и больше, и крошки хлеба во рту не бывает. Несмотря на это, они усердствуют дни и ночи напролёт и заранее высчитывают свой доход, хотя вопреки их стараниям и неустанным заботам им к концу года удаётся заработать лишь пару жалких грошей."

"Ну а теперь, ребята, давайте перекусим и выпьем," – сказал Пантагрюэль. – "У меня весь этот месяц аппетит просто отменный." И они налегли на целую шеренгу бутылок и на походный провиант. Один лишь бедный король Анарх повесил нос, что Панург сразу заметил и спросил: "Чем бы нам занять этого господина короля, чтобы он уже сейчас овладел каким-нибудь ремеслом, которое понадобится ему, когда он отправится к чертям на тот свет?" На что Пантагрюэль заметил: "Это воистину неплохая идея; делай с ним всё, что хочешь, я тебе его дарю." - "Премного благодарен", – отвечал Панург. – "От подарков вообще нельзя отказываться, а если подарок ещё от и вас, то он мне особенно дорог."

*  *  *

От себя добавлю, что давно пора бы всем буржуям, особенно миллиардерской глобалистской закулисе, и всем её марионеточным политиканам повсюду в мире - на Западе, в России, на Украине, в Израиле, в Саудовской Аравии и прочих гнусных "Эмиратах", в Латинской Америке, Африке и Азии - отправиться в Ад ко всем чертям. Там же - самое подходящее место для всех служителей всех религиозных культов.