Выкладываю
мой перевод интервью Майкла Хадсона "Michael Hudson - Life & Thought: An Autobiography" - "Майкл Хадсон - жизненный
путь и мысли: автобиография", сделанного Лау Кин Чи в Пекинском
университете Китае (первоисточник здесь: https://our-global-u.org/oguorg/michael-hudson-life-and-thought-20180507/
) и опубликованного на его сайте: http://michael-hudson.com/2018/08/life-thought-an-autobiography/ . Видеозапись интервью здесь: https://youtu.be/hH9pzzIIEj4 . У Хадсона разговорный живой английский
язык, искрящийся иронией. Надеюсь, что от него что-то сохранилось в переводе на
русский.
В
скобках курсивом - мои пояснения.
* * *
-
Майкл Хадсон:
"Я родился
в Миннеаполисе. Это единственный город в мире, который был городом троцкистов.
В 1930-е годы это был центр троцкизма, и мои родители сотрудничали с Львом
Троцким, жившим в Мексике. Когда мне было 3 года, моего отца посадили в тюрьму
по "закону Смита" как политического заключенного за то, что у него на
книжных полках были работы Ленина и Маркса, и за то, что он был одним из
руководителей всеобщих забастовок в Миннеаполисе с 1934 по 1936 год. Так я вырос
в знакомстве с многими участниками русской революции и бывшими членами ЦК,
когда Ленин был у власти.
Когда мой отец
вышел из тюрьмы, мы переехали в Чикаго, где он получил работу редактора "Traffic
World" и "Traffic Supply News". Он окончил Университет штата
Миннесота магистром по бизнесу в 1929 году, но тут началась (Великая) депрессия. Сперва он хотел
поехать в Латинскую Америку, чтобы там стать миллионером, но когда началась депрессия,
он понял, что капитализм несправедлив, и именно поэтому он стал троцкистом и
редактором рабочей газеты "Northwest Organizer". Поэтому, когда я подрастал, у нас бывали старые
члены Коммунистической партии Германии и американцы. Все они приходили к нам
домой и рассказывали мне истории про революцию. Так что предполагалось и
ожидалось, что я, когда вырасту, буду руководить революцией, если возникнет
революционная ситуация. Таким образом, когда я был подростком, при мне
обсуждали то, каковы надлежащие условия для революции.
Но меня тогда
не интересовала политика, я был увлечён физикой, химией, а также все больше и
больше - музыкой.
Потом я
поступил в Чикагский университет, потому что учился в школе для одаренных детей,
с повышенными требованиями к успеваемости. Мне сказали, что у моего отца был самый
высокий коэффициент интеллектуального развития среди заключенных федеральной
тюремной системы США, и поэтому они думали, что его ребенок должен быть умным,
и они предложили мне пройти тест и потом направили меня в очень хорошую школу.
Хотя выпускным был десятый класс, я думаю, что решающим для формирования моей
личности годом был тот, когда мне было 14 лет. У нас был учитель-реакционер
Кёртис Эджетт, преподававший социологию. Он упорно называл меня "commie" - "коммуняка". У
него в классе над доской висел лозунг: "Разделайтесь с ними со всеми как с
Розенбергами". Розенберги - это была семья сталинских шпионов, но когда я
спросил: "Вы имеете в виду коммунистов?", он ответил: "Нет, я
имею в виду евреев".
Так вот, он
называл меня сталинистом и коммунистом. Но у меня был одноклассник Дэнни Ландау
- настоящий сталинист. Он назвал меня фашистом, потому что я был троцкистом.
Так что в средней школе я был голосом разума - посредине. Только в тот период
моей жизни я занимал среднюю позицию. Мы с друзьями заходили в класс, и мои
товарищи приносили произведения Ленина и клали их на наши столы, которые стояли
рядом, чтобы цитировать из них.
Когда мой отец
был в тюрьме, одним из его занятий было составление толкового словаря всего
того, о чём высказывались Ленин и Троцкий. И вот я поднимал руку, а другой
ученик спрашивал, где у Ленина написано по такому-то вопросу, и я отвечал
например: "В томе 6, стр. 322", и этот ученик подтверждал: "Да,
это так". Мне нравилось, что меня ненавидят реакционеры, потому что из-за этого
у меня появилось много друзей, и в результате того, что этот сталинист называл
меня фашистом, а фашисты называли меня коммунистом, я сагитировал многих вступить
в группы социалистической молодежи в Чикаго.
Мои родители
сотрудничали с Львом Троцким в Мексике, как и многие другие люди из
Миннеаполиса, поэтому мне очень нравилось быть нон-конформистом, и меня никогда
не беспокоило это положение нон-конформиста. Тогда я увлекался музыкой, учился
игре на фортепиано и в общем учился, чтобы быть дирижером.
Когда я в 1959
году окончил Чикагский университет, я получил диплом по германской филологии и
истории культуры; но когда я там учился, я ещё изучал музыку по полной
программе, прежде всего цикл лекций немецкого теоретика музыки Генриха Шенкера.
А в 1960 году,
когда умерла вдова Льва Троцкого - Наталья, его душеприказчик Макс Шахтман
передал мне авторские права и сказал, что поскольку я был крестником Троцкого,
я должен основать издательство. Поэтому я начал переписку. Я переписывался с
венгерским литературным критиком Дьёрдем Лукачем (György Lukács), и он тоже передал мне свои
авторские права, и тогда я поехал в Нью-Йорк, надеясь основать издательство и
одновременно учиться дирижированию у Димитрия Митропулоса, который был
дирижером (оркестра) Нью-Йоркской
филармонии.
Однако я так и не
смог добиться того, чтобы кто-нибудь напечатал те или иные произведения. Лукач
настаивал на том, чтобы я нанял его ученика, Артура Кана, делать переводы (на английский) его произведений. Его перевод
был ужасным. Я хотел отредактировать его, но он не позволил мне редактировать,
поэтому мне пришлось отказался от этого дела.
А затем
произошло событие, которое изменило мою жизнь. В подростковом возрасте моим
лучшим другом был Гэвин Макфейдьен. Вы, наверно, слышали о нём как известном
авторе документальных фильмов и основателе в Лондоне Centre for Investigative Journalism - Центра
расследовательной журналистики. Он познакомил меня с Теренсом Маккарти, который
был ирландским коммунистом и переводчиком трудов Маркса о теории прибавочной
стоимости. Как-то вечером мы разговаривали о колебаниях уровня грунтовых вод в
США. Количество солнечных пятен и уровень воды циклически растут и снижаются,
что приводит к плохому урожаю, а это приводит к осенней утечке денег с рынка
акций и облигаций, что в свою очередь приводит к периодическому финансовому
кризису. Для меня это было так элегантно, так эстетично, что я решил немедленно
стать экономистом, и Теренс сказал, что он станет моим наставником, если я
прочту всю библиографию (литературные
источники) по теории прибавочной стоимости Маркса.
Это стало
причиной моих знакомств с большинством торговцев редкими книгами в Нью-Йорке. В
результате я стал подрабатывать у Аугустеса Келли редактором и писать предисловия
к ряду переизданий классиков экономики, которые он публиковал. За написание предисловий
я получал от него книги. Так я собрал очень большую библиотеку, в которой были
произведения многих американских авторов- протекционистов, многих экономистов, о
которых обычно не упоминают в шаблонных историях экономической мысли.
Однако мне всё же
нужно было зарабатывать на жизнь. Я добрался до Нью-Йорка, имея только 15 долларов
в кармане, а в 1959 году на 15 долларов, да будет вам известно, немногое можно
было купить. Я израсходовал это немногое на комнату в грязном отеле в
Гринвич-Виллидж. Затем я пошел погулять, увидел бар с народной музыкой и
подумал: "Да у них хорошая народная музыка, надо бы туда зайти". И я
зашел в бар, чтобы послушать игру на гитаре.
Там кто-то
подошел ко мне и сказал: "Привет, Гек Хадсон". Когда я был
подростком, меня звали Гек, потому что любимой книгой моего отца был "Гекльберри
Финн" Марка Твена. Это оказался Джон Херольд, который останавливался у нас
дома в Чикаго, когда ездил в Висконсинский Университет и посещал моего друга
Гэвина. Он стал исполнителем народной музыки. Он предложил мне пожить у него,
пока я не устроюсь на работу и найду себе жильё. Поэтому я после одной ночи в
этом отеле перебрался к нему, а потом нашёл работу - печатать по-французски на
машинке в фирме Wonder Bread. Когда я пошел в агентство по трудоустройству, то
оказалось, что единственное, что я умел, а большинство других людей не умели -
это быстро печатать на машинке на французском и немецком языках. Там я
поработал немного, а затем решил поступить в Нью-Йоркский университет (NYU) на
курс экономики и получить степень магистра.
Преимущество
NYU заключалось в том, что преподаватели там были не на ставке, а на почасовой
оплате, и их не интересовало, что у меня в голове; единственное, что их
интересовало - мои деньги. Меня это вполне устраивало. Я держал свои мысли при
себе и мне не промывали мозги. Они спрашивали: "Есть ли у вас уже
какие-нибудь знания по экономике?" Я отвечал: "Нет, я изучал музыку и
историю культуры. Мой наставник по истории культуры в Чикаго был Юджин Джоллес,
и он познакомил меня с работами Шпенглера, Эгона Фриделла, Ницше и других
авторов. Вот какие у меня знания по литературе".
Я был
зачислен в NYU и устроился на работу в компанию Savings Banks Trust (Трест
сбербанков), которая была единственным коммерческим банком, в котором все
сберегательные банки размещали свои собственные резервы. В Нью-Йорке тогда было
135 сберегательных банков, но теперь их вообще нет, их все сожрали, скупили на
корню коммерческие банки. Моя работа заключалась в том, чтобы отслеживать
сбережения в Нью-Йорке, то, как их сумма росла экспоненциально, и сравнивать её
с той, которая была выдана в виде ипотечных кредитов. График этих депозитов был
похож на кардиограмму. Депозиты в сберегательных банках росли каждый квартал,
когда выплачивались дивиденды. Я видел, что в принципе люди помещали свои
сбережения в банк, чтобы они росли автоматически по экспоненте благодаря
опроцентовке. И я видел, как этот круговорот опроцентованных вкладов заталкивался
на рынок недвижимости, что раздувало цены на жилье.
Недвижимость
- это тема, которую в США не преподают ни в одном курсе экономики. 80 процентов
банковских кредитов в США, Англии и большей части Европы - это ипотеки на
недвижимость, но в учебниках, по которым студенты изучают экономику, написано,
что банки якобы кредитуют промышленность (производительную
экономику). Но банки не выдают ни единого пенни промышленности для
инвестиций в средства производства и наём рабочих. Они выдают кредиты тем, кто
скупает предприятия, устраивает рейдерские захваты, ликвидирует их и
захватывает их материальные активы, но никоим образом не тем, кто приумножает
реальный капитал. Они одалживают деньги как ипотечные кредиты, принципиально
кредитуя лишь под залог материальных активов, домов, коммерческой недвижимости,
акций, облигаций или иных активов. Тут-то я понял, что финансисты действуют совсем
не так, как это изображено в учебниках, по которым меня учили в Нью-Йоркском
университете. Мне довелось прослушать курс о деньгах и банковском деле, который
преподавал заидеологизованный греческий профессор Стивен Руссеас, который за
всю свою жизнь ни дня не работал в банке (да вообще ни один из моих профессоров
никогда не работал в банке, и все их "знания" - только из учебников),
и он говорил по статье человека, который впоследствии стал моим другом -
Хаймана Минского, который полагал, что цикл деловой активности можно объяснить таким
образом, что сберегательные банки вкладывают свои резервы в коммерческую
банковскую систему, а та якобы кредитует экономику.
Я ему
на это ответил: "Послушайте, то, что вы назвали коммерческой банковской
системой, - это один банк; это банк, в котором я работаю, и мы вообще не кредитуем
экономику. Мы скупаем облигации".
За
это я получил по его курсу жалкую "тройку"; он заявил, что я не
понимаю экономику, как её объясняют в учебниках. Так я понял, что существует
полное противоречие между тем, как функционирует экономика на самом деле, и тем,
что об этом пишут в учебниках. После того, как я проработал в "Тресте сберегательных
банков" три года, в декабре 1964 года я закончил этот курс и поступил на
работу в банк Chase Manhattan в качестве экономиста по балансу платежей. Это
была самая поучительная работа из тех, что у меня когда-либо были, потому что
платежный баланс тоже является темой, которую не преподают ни в одном
университете. Я позже преподавал её в New School - Новой школе, но университеты и поныне не обучают по теме платежного
баланса. Вместо этого там занимаются примитивным монетаристским теоретизированием.
После
того, как я закончил свою курс учёбы, я должен был написать дипломную работу.
Теренс Маккарти предложил, чтобы я написал её о концепциях производительности,
потому что есть много разных мнений о том, что продуктивно и что непродуктивно.
В Нью-Йоркском университете был профессор по имени Соломон Фабрикант, как в
слове "фабриковать". Он был начальником National Bureau of Economic Research - Национального бюро экономических исследований.
Когда я вошел в его кабинет, он сказал: "Прежде всего я хочу, чтобы вы стали
сотрудником ЦРУ. Я вас вербую". Он показал мне копию самого первого опубликованного
в США доклада ЦРУ, когда ЦРУ впервые вышло на публику. Там было написано о
золотом запасе СССР и утверждалось, что СССР не хватит собственного золота в
реках и рудниках, чтобы быть кредитоспособным. Я просмотрел доклад и сказал:
«Вам должно быть известно, что всё это ложь. Я работаю в Chase Manhattan Bank. Наш клиент Anaconda Copper Co. покупала золотые слитки в СССР, а
золотые слитки делают не из золота, намываемого из реки. Они изготовлены из золота,
получаемого как побочный продукт электролитической очистки меди. То, что вам
надо бы сделать, - это оценку производства меди в СССР, потому что когда вы
электролитически очищаете медь, золото и серебро выпадают на дно, и именно этот
осадок является источником большей части золотого запаса не только СССР, но и
других производителей меди, таких как Чили."
Он
ответил: "М-да, вы явно недостойны стать сотрудником ЦРУ". Я не могу
поверить в то, что он не знал о моем происхождении, но теперь это уже не имело
значения. Я сказал ему, что хочу написать курсовую работу о концепциях
производительности, поскольку меня интересует классическая экономика. Будучи
марксистом, я понимал, как марксизм вырос из классической экономики, вырос из
экономики французских физиократов, Адама Смита, Джона Стюарта Милля и проч. Для
меня всегда была важной концепция обращения денег, концепция экономики как
системы и объекта системного анализа, который как раз становился популярным в
1960-х годах. Фабрикант заявил: "Эти теории никчемны. Если бы эти теории
были важны, тогда они бы пользовались успехом и о них писали бы в учебниках.
Если какую-то теорию там больше не упоминают, то это потому, что она вымерла в
дарвинской борьбе за существование и больше не имеет значения". Поэтому я
обратился к другому профессору, с которым потом подружился - преподавателем по
теме циклов конъюнктуры, бывшим коммунистом Герхартом Брай. Он был беженцем из
Германии. Мы обсудили с ним несколько книг, которые я купил у букинистов, и я
написал дипломную работу о Эразмусе Пешин-Смите, который написал «Руководство
по политической экономии», ставшее доктриной Республиканской партии в 1853
году. Я решил написать диссертацию об американских протекционистах под
руководством профессора Брай, и у меня не было никаких проблем на пути к
докторской (кандидатской) степени (PhD)
до тех пор, пока не пришлось проходить устные аттестации (вроде "кандидатского минимума" в СССР). Дело в том, что
не было никого, кто бы преподавал на постоянной основе теорию денег и
банковское дело в центре, на Вашингтон-сквер, в главном здании NYU. Поэтому я
решил пойти к преподавателю по деньгам и банкам в пригородном кампусе, Уолтеру
Хейнсу, который написал учебник. Уж он-то должен был бы знать о банковском
деле. Я уже сдал устные экзамены у всех преподавателей, у которых учился - по истории
экономики и развитию третьего мира; но этот корифей по деньгам и банкам заявил,
что я ничего не знаю о банковском деле, что мои представления о том, как
работают банки, совсем не то, что написано в учебниках, и мне пришлось
пересдать этот устный экзамен после того, как я прочёл об этом фиктивном мире.
Так я осознал тот факт, что академическая экономика - это фикция. Она не имеет
никакого отношения к реальному миру. Это была действительно теория о
параллельной вселенной, о которой можно сказать, что если бы реальный мир был
таким, то существующее распределение доходов было бы справедливым, каждый получал
бы то, что зарабатывал, не было бы паразитических доходов, все было бы
справедливо, и вам следовало бы принять мир таким, как он есть. Но я никогда не
принимал мир таким, как он есть, из-за того, как был воспитан. Как я уже
упоминал, что когда я рос в Чикаго, для меня Вторая мировая война - это было время,
когда всех, кто бывал у нас дома, бросили в тюрьму; все они во время войны были
в тюрьме за попытки организовать забастовки, или за свою политическую
деятельность, или за то, что были левыми; и только позже я узнал, что тогда происходили
настоящие боевые действия, а не только сажали за решетку людей, которые читали
Маркса и были радикальными лидерами.
Я
работал в банке Чейз-Манхэттен (Chase Manhattan) до 1967 года; мне наконец пришлось уйти, чтобы
закончить диссертацию. На это я потратил год. В банке Chase я стал специалистом
по платежным балансам нефтяной промышленности. С началом и дальнейшей
эскалацией войны против Вьетнама президент Джонсон в январе 1965 года, сразу
после того, как я в декабре 1964 года начал работать в этом банке, издал "добровольные",
а на самом деле принудительные правила иностранных инвестиций, запрещавшие
американским компаниям инвестировать больше, чем на 5% по сравнению с
инвестициями предыдущего года. Нефтепромышленникам это не понравилось. Они пошли
к Дэвиду Рокфеллеру и сказали, что надо убедить правительство в том, что они
очень ловко грабят другие страны, что они могут их очень интенсивно
эксплуатировать, и что это на самом деле улучшает платежный баланс США, так что
хорошо бы и далее неограниченно наращивать инвестиции за границей. Не мог бы он
помочь им продемонстрировать это наглядно - статистикой?
И
тогда Дэвид Рокфеллер поручил мне провести исследование платежного баланса
нефтяной промышленности. Рокфеллер сказал: "Мы не хотим, чтобы это делал отдел
нефти и газа в банке Chase, потому что тогда нас сочтут лоббистами. Никто не
знает, кто вы такой, поэтому вас сочтут беспристрастным. Нам надо знать, каково
реальное положение, и если оно такое, как они считают, то мы опубликуем ваше
исследование; но если оно им не понравится, то мы сохраним его для себя;
поэтому, пожалуйста, дайте нам голые факты". И добавил: "Вы можете
задавать нефтяным компаниям любые интересующие вас вопросы. Они будут заполнять
формуляры, которые вы разработаете для упорядочения статистического учета. Мы
даём вам год, чтобы написать все это." Я был этим очень доволен. Нефть
была ключевым сектором международной торговли. И оказалось, что
среднестатистически каждый доллар, который был реально инвестирован нефтяными
компаниями США за рубежом, возвращался в экономику США не позже, чем через 18
месяцев. Таким быстрым был период окупаемости капиталовложений.
Отчет,
который я написал, положили на рабочий стол каждому сенатору и члену палаты
представителей США, и меня поздравляли с тем, что я стал экономистом нефтяной
промышленности. Таким образом я получил все необходимые знания о платежных
балансах - той теме, как я уже сказал, которую не преподают ни в одном
университете. Так я закончил работу, завершил диссертацию, а затем разработал
методологию общего платежного баланса США. Большинство статистических данных по
платежному балансу было изменено, когда для статистики выдумали показатель
валового национального продукта. И теперь статистика учитывает весь экспорт и
импорт так, как будто бы они полностью оплачиваются наличными. Так что если вы экспортируете
зерно на миллион долларов, то считается, что вы сделали вклад в экономику в
размере миллиона долларов. И если вы экспортируете на миллион долларов оружие
для военных, то якобы вся оплата тоже возвращается в страну.
Я
обнаружил, что на самом деле в страну возвращается только часть оплаты
фактического экспорта. А импорт имеет еще более низкие расходы на оплату по
сравнению с его номинальной оценкой. Например, весь импорт нефти в США идёт от
американских нефтяных компаний, и поэтому, если вы уплатите сто долларов за
нефть, то из них, скажем, тридцать долларов - это прибыль, тридцать долларов -
это плата американскому менеджменту, тридцать долларов - это плата за
пользование экспортированным из США техническим оборудованием, буровым
оборудованием и всем прочим, необходимым для добычи нефти.
Когда
я работал над отчётом, то я наиболее тесно сотрудничал со служащими Standard
Oil Company, которая, как известно, всегда принадлежала Рокфеллерам. И когда я
изучал их статистику, я им сказал: "В вашем балансе платежей я не смог
найти того, где Standard Oil делает прибыль. Получает ли она прибыль от нефти
на стадии добычи? Или она получает прибыль при продаже на бензоколонках, то
есть в розничной торговле?" Казначей Standard Oil ответил: "Ну,
вам-то я могу сказать, где мы получаем прибыль. Мы получаем её здесь, в моем
офисе. Я спросил: "Каким образом? В статистике по каким странах я смогу её
найти? Я не нашел её ни в Европе, ни в Азии, ни в Латинской Америке или Африке."
Он ответил: "А вы видели в самом конце таблиц географических данных графу "международные
доходы" - под названием "международное"? "
Я
сказал: "Да, вот это мне было всегда непонятно. Что же это на самом деле?
Я думал, что все зарубежные страны в совокупности и дают это
"международное". Тут он мне объяснил, что это
"международное" означает страны, которые являются
псевдо-государствами. Это Либерия и Панама - страны, в которых имеет хождение
доллар США, а не собственная валюта. Таким образом, там нефтяная промышленность
не подвержена валютному риску. Они ещё являются выгодными флагами для
регистрации судов, и там нет подоходного налога. Он объяснил мне, что Standard
Oil продаёт свою нефть с Ближнего Востока по очень низкой цене в Либерию,
Панаму или Лагос (? - Нигерию), или вообще
туда, где выгодный флаг судоходства и нет налога на прибыль. А затем фирма
продаёт свою нефть оттуда уже по очень высокой цене своим нефтеперерабатывающим
заводам в Европе и США по столь высокой цене, что эти её "исходящие"
- "downstream" филиалы не делают никакой прибыли.
Таким образом удаётся избежать взимания налогов. Со всех американских нефтяных
инвестиций в Европе налоги не взимаются, потому что бухгалтеры нефтяных
компаний указывают там очень высокую (фиктивную)
цену барреля нефти, за который они реально платят очень мало странам третьего
мира, таким как Саудовская Аравия, которые получают только плату за разработку
месторождений (royalty).
Standard
Oil и другие нефтяные, а также горнодобывающие компании США якобы не получают
там прибылей, потому что цены там очень низкие; поэтому все прибыли
декларируются как получаемые в Либерии или Панаме, в этих псевдо-государствах.
А вот
как я получил представление о том, что в наши дни называют отмыванием денег.
Это было в те несколько последних месяцев, когда я работал в Chase Manhattan в
1967 году. Как-то раз я поднимался к своему офису на девятом этаже, и какой-то
мужчина в лифте мне говорит: "А я иду к вам в офис, Майкл. Смотрите, вот
письмо. Я из Государственного департамента (я думаю, что на самом деле он был
из ЦРУ). "Мы хотим получить расчёты того, сколько денег смогут получить
США, если мы учредим банковские филиалы для капиталов преступников всего мира".
Он сказал: "Мы прикинули, что мы сможем финансировать (и он сказал это в
лифте) войну во Вьетнаме теми деньгами от наркоторговли, которые будут поступать
в США. Можете ли вы рассчитать это количественно?"
Так я
три месяца занимался выяснением того, сколько денег от наркомафии поступает в
Швейцарию, и каков объём наркоторговли в долларах. Они оказывали мне помощь
всеми статистическими данными по этому вопросу и при этом говорили: "Мы
можем стать мировой столицей организованной преступности, и она будет
финансовой опорой доллара, и это обеспечит нам доходы, необходимые для победы
над коммунизмом во Вьетнаме и во всём мире. Но если мы этого не сделаем, то
террористы с бомбами приедут к нам в Нью-Йорк".
Вот
так я стал специалистом по отмыванию денег! Ничто иное не могло бы лучше
подготовить меня к пониманию того, как реально функционирует глобальная
экономика! У меня была вся статистика, мне помогали люди из правительства,
которые объясняли мне, как ЦРУ сотрудничает с наркомафией и другими
преступниками и похитителями людей с целью выкупа, чтобы получать деньги, которые
не фигурировали бы в официальных балансах, и которые Конгрессу США не надо было
бы ассигновать, ведь они будут расходоваться на убийства людей и финансирование
государственных переворотов. Они были совершенно откровенны со мной на эту
тему. И я понял, что они не удосужились навести справки о моей
"благонадёжности".
После
этого мне захотелось провести исследование совокупного платежного баланса США.
Я пошел работать в фирму Arthur Andersen - Артур Андерсен, которая в то время была одной из "Большой пятерки"
фирм по финансовой отчётности в США. Позднее она был признана виновной в
мошенничестве из-за соучастия в скандале фирмы Enron и была закрыта. Но я
работал там ещё до того, как другие сотрудники попали в тюрьму, прежде чем
фирма Артур Андерсен была закрыта. Там я занимался один год тем, что применил
мой метод анализа платежного баланса к платежному балансу США. Когда я наконец
закончил эту работу, то обнаружил, что весь дефицит платежного баланса США в
1960-х годах, с начала войны во Вьетнаме, был вызван военными расходами за
границей. Все прочие доходы и расходы - по торговле и инвестициям частного
сектора, и по торговле и инвестициям сектора туризма были точно сбалансированы.
А весь дефицит был военным.
И вот я доложил
эту мою статистику. Мой начальник, г-н Барсанти, пришел ко мне через три дня и
сказал: "Я боюсь, что нам придётся вас уволить". Я спросил: "Что
случилось?" Он ответил: "Мы отправили этот материал Роберту
Макнамаре. (Тому самому, что был министром обороны США, а затем стал еще более
опасным человеком во Всемирном банке (World Bank), который, вероятно, более опасен для человечества,
чем вся военщина США, но это уже другая история). Г-н Барсанти сказал, что
Макнамара заявил, что фирма Артур Андерсен больше никогда не получит ни одного контракта
от правительства, если опубликует мои расчёты.
Во всех
документах Пентагона времен режима Макнамары и позже нет ни единого слова о
тяжести бремени Вьетнамской войны для платежного баланса. А ведь именно это лишило
доллар США обеспечения золотом. В банке Чейз-Манхэттен с 1964 года и до тех
пор, пока я оттуда не ушел, каждую пятницу Федеральная резервная система
выдавала свой "таргетинг" - свою еженедельную статистику. По ней мы
могли отслеживать движение золота. Все говорили о том, что генерал де Голль
менял наличные доллары на золото, потому что Вьетнам (ранее) был французской колонией, и американские солдаты и армия в
целом были вынуждены иметь дело с французскими банками, откуда доллары
поступали во Францию, а де Голль обменивал их на золото.
Однако
на самом деле (Западная) Германия (с тамошних военных баз США) получала ещё
больше золота, чем де Голль, но об этом умалчивали. Поэтому я мог видеть, как
военные расходы лишают доллар США обеспечения золотом. Так возникла Columbia
Group из трёх человек: Теренса Маккарти - моего наставника; Сеймура Мелмана -
профессора Школы промышленной инженерии Колумбийского университета, где также
преподавал Теренс; и меня. Мы предупреждали, что война во Вьетнаме неизбежно
уничтожит денежную систему США - ту, которую мы хорошо знали; и мы главным
образом выступали повсюду в Нью-Йорке с речами об этом."
(Окончание
следует)
Комментариев нет:
Отправить комментарий