С начала 21-го
века я всё больше и больше убеждаюсь в том, что для понимания происходящего и
для адекватного поведения в нынешнем мире необходимо как можно лучше знать
произведения Ленина. Мы живём в реакционную эпоху, когда человечество во многих
аспектах своей жизни, причём практически повсюду в мире, откатывается назад, в мрачное прошлое, причём в эпоху до Октябрьской Социалистической Революции. Такой
общественный регресс, такое ретроградство во всём (за исключением компьютерной
техники) связано с тем, что господствующий класс капиталистов чувствует себя в
этом прошлом уютнее, комфортабельнее, и поэтому усердно реставрирует его,
докатываясь во многом даже до откровенно феодальных пережитков.
Если судить о
нынешней Эрэфии объективно, то она совершила за прошедшие 25 лет резкий рывок
назад на более чем 100 лет. Антикоммунистический режим Ельцина-Путина не
только представляет собой омерзительнейшую антинародную тиранию, но и реставрировал
и реанимировал многое с помойки истории: поганого царского двуглавого орла,
паразитическую коррупцию дореволюционного чиновничества, позор поповского
охмурёжа народа, и из-за своей скандальной некомпетентности устроил
деиндустриализацию страны, а из-за своей ненависти и презрения к народу -
разложение систем образования, здравоохранения и социального обеспечения,
созданных в Советском Союзе.
Это - внутри
страны. А на мировой арене этот режим своим холуйским подлизыванием к
проклятому фашистскому Западу безостановочно огребает от него одно
демонстративное оскорбление за другим. Если в отношении подонков - олигархов и
чинуш - это унижение вполне заслуженно, то русский народ (например, спортсмены,
которым Запад систематически запрещает выступать на международных соревнованиях
в качестве представителей своей Родины), не должен терпеть этого гнусного хамства
западной империалистической сволочи, а хотя бы бить окна в западных
посольствах. Такая разнузданная наглость поганого Запада была немыслима в
отношении могущественного СССР.
Короче говоря,
Запад гнобит прозападный марионеточный режим Путина, добиваясь полного
уничтожения национального суверенитета России, а режим Путина гнобит русский
народ, добиваясь его полного порабощения по образцу крепостничества царского
режима. Если даже несмотря на унижения и плевки от Запада предательский
компрадорский мофиозно-олигархический режим Путина с удовольствием пятится в
столь уютное для него дореволюционное феодально-капиталистическое прошлое, то
для народа России это убаюкивающее погружение в подлые холопские дореволюционные
шаблоны поведения в конечном итоге окажется погружением в последний - смертный
- сон.
Нынешние
политическая реакция и социальное ретроградство в Эрэфии во многом напоминают период
реакции и ретроградства после поражения Первой русской революции 1905-1907
годов, кульминацией которого стало участие гнилого царского режима в 1-й
мировой войне из-за долгов французским банкирам. Именно тогда Ленин повёл
борьбу против искажения и выхолащивания революционной сути марксизма
оппортунистами, называвшими себя "марксистами". Ныне обстановка в
мире опять чревата мировой войной, и повсюду опять полно оппортунистов, вроде
позорной КПРФ и исподлившихся "левых" на Западе, когда-то
называвшихся коммунистическими партиями... Но к несчастью нет ни одного
настоящего марксиста калибра Ленина.
Поэтому в этой,
первой на эту тему записи, я перепостирую ряд цитат из замечательной работы
Ленина "Государство и революция", показывающих силу и правоту и Макса
с Энгельсом, и самого Ленина, при сравнении с гнилой предательской сутью
"социал-демократов"-оппортунистов. Я выкладываю эти цитаты в надежде
пробудить у молодого поколения интерес к Ленину и как минимум прочтению целиком
хотя бы "Государство и революция" (всего-навсего 70 страничек).
В советское время
такая выжимка существенного из "первоисточников марксизма-ленинизма"
называлась "конспектом" и была обязательной в процессе учёбы по
истории и обществоведению. Если бы кто-нибудь тогда, когда я был старшеклассником
и студентом, одурманенным пропагандой западных радио-"голосов",
сказал мне, что через много-много лет я, уже поседев и живя на Западе, буду по
собственному почину делать конспект работы Ленина, чтобы заинтересовать ею
публику, я бы счёл этого человека сумасшедшим и издевательски высмеял бы его.
Как видите, адекватное понимание реальности даёт не школьная зубрёжка, а его
величество жизненный опыт...
Ну а во второй
части я выложу другие цитаты из этой же работы Ленина, показывающие слабость
революционного марксизма-ленинизма, и снабжу их соответствующими критическими
комментариями с позиций бихевиористского социализма.
*
* *
Владимир Ильич Ленин: "Государство и
революция", 1917 год, отрывки:
"Накопленные десятилетиями
сравнительно мирного развития элементы оппортунизма создали господствующее в
официальных социалистических партиях всего мира течение социал-шовинизма. Это
течение... - социализм на словах, шовинизм на деле, отличается подлым лакейским
приспособлением "вождей социализма" к интересам не только
"своей" национальной буржуазии, но именно "своего"
государства, ибо большинство так называемых великих держав давно эксплуатирует
и порабощает целый ряд мелких и слабых народностей. А империалистская война
является как раз войной за раздел и передел этого рода добычи. Борьба за
высвобождение трудящихся масс из-под влияния буржуазии вообще, и
империалистской буржуазии в особенности, невозможна без борьбы с
оппортунистическими предрассудками насчет "государства".
(...)
С учением
Маркса происходит теперь то, что не раз бывало в истории с учениями
революционных мыслителей и вождей угнетенных классов в их борьбе за
освобождение. Угнетающие классы при жизни великих революционеров платили им
постоянными преследованиями, встречали их учение самой дикой злобой, самой
бешеной ненавистью, самым бесшабашным походом лжи и клеветы. После их смерти
делаются попытки превратить их в безвредные иконы, так сказать, канонизировать
их, предоставить известную славу их имени для "утешения"
угнетенных классов и для одурачения их, выхолащивая содержание революционного
учения, притупляя его революционное острие, опошляя его. На такой
"обработке" марксизма сходятся сейчас буржуазия и оппортунисты внутри
рабочего движения. Забывают, оттирают, искажают революционную сторону учения,
его революционную душу. Выдвигают на первый план, прославляют то, что приемлемо
или что кажется приемлемым для буржуазии. Все социал-шовинисты нынче
"марксисты", не шутите! И все чаще немецкие буржуазные ученые,
вчерашние специалисты по истреблению марксизма, говорят о
"национально-немецком" Марксе, который будто бы воспитал так
великолепно организованные для ведения грабительской войны союзы рабочих!
При таком
положении дела, при неслыханной распространенности искажений марксизма, наша
задача состоит прежде всего в восстановлении истинного учения Маркса о
государстве.
(...)
"Государство
- говорит Энгельс, подводя итоги своему историческому анализу, - никоим образом
не представляет из себя силы, извне навязанной обществу. Государство не есть
также "действительность нравственной идеи", "образ и действительность разума",
как утверждает Гегель. Государство есть продукт общества на известной ступени
развития; государство есть признание, что это общество запуталось в
неразрешимое противоречие с самим собой, раскололось на непримиримые
противоположности, избавиться от которых оно бессильно. А чтобы эти
противоположности, классы с противоречивыми экономическими интересами, не
пожрали друг друга и общества в бесплодной борьбе, для этого стала необходимой
сила, стоящая, по-видимому, над обществом, сила, которая бы умеряла
столкновение, держала его в границах "порядка". И эта сила,
происшедшая из общества, но ставящая себя над ним, все более и более
отчуждающая себя от него, есть государство" (стр. 177 - 178 шестого немецкого
издания).
Здесь с полной
ясностью выражена основная идея марксизма по вопросу об исторической роли и о
значении государства. Государство есть продукт и проявление непримиримости
классовых противоречий. Государство возникает там, тогда и постольку, где,
когда и поскольку классовые противоречия объективно не могут быть
примирены. И наоборот: существование государства доказывает, что классовые
противоречия непримиримы.
(...)
По Марксу,
государство не могло бы ни возникнуть, ни держаться, если бы возможно было
примирение классов. У мещанских и филистерских профессоров и публицистов
выходит, - сплошь и рядом при благожелательных ссылках на Маркса! - что
государство как раз примиряет классы. По Марксу, государство есть орган
классового господства, орган угнетения одного класса другим, есть
создание "порядка", который узаконяет и упрочивает это угнетение,
умеряя столкновение классов. По мнению мелкобуржуазных политиков, порядок есть
именно примирение классов, а не угнетение одного класса другим; умерять столкновение
- значит примирять, а не отнимать у угнетенных классов определенные средства и
способы борьбы за свержение угнетателей.
Например, все
эсеры (социалисты-революционеры) и меньшевики в революции 1917 года, когда
вопрос о значении и роли государства как раз встал во всем своем величии, встал
практически, как вопрос немедленного действия и притом действия в массовом
масштабе, - все скатились сразу и целиком к мелкобуржуазной теории
"примирения" классов "государством". Бесчисленные резолюции
и статьи политиков обеих этих партий насквозь пропитаны этой мещанской и
филистерской теорией "примирения". Что государство есть орган
господства определенного класса, который не может быть примирен со своим
антиподом (с противоположным ему классом), этого мелкобуржуазная демократия
никогда не в состоянии понять. Отношение к государству - одно из самых
наглядных проявлений того, что наши эсеры и меньшевики вовсе не социалисты (что
мы, большевики, всегда доказывали), а мелкобуржуазные демократы с
почти-социалистической фразеологией.
С другой
стороны, "каутскианское" извращение марксизма гораздо тоньше.
"Теоретически" не отрицается ни то, что государство есть орган
классового господства, ни то, что классовые противоречия непримиримы. Но
упускается из виду или затушевывается следующее: если государство есть продукт
непримиримости классовых противоречий, если оно есть сила, стоящая над
обществом и "все более и более отчуждающая себя от общества",
то явно, что освобождение угнетенного класса невозможно не только без насильственной
революции, но и без уничтожения того аппарата государственной власти,
который господствующим классом создан и в котором это "отчуждение"
воплощено.
(...)
"Обладая
общественной властью и правом взыскания налогов, чиновники - пишет Энгельс -
становятся, как органы общества, над обществом. Свободное, добровольное
уважение, с которым относились к органам родового (кланового) общества, им уже
недостаточно - даже если бы они могли завоевать его"... Создаются особые
законы о святости и неприкосновенности чиновников. "Самый жалкий
полицейский служитель" имеет больше "авторитета", чем
представители клана, но даже глава военной власти цивилизованного государства
мог бы позавидовать старшине клана, пользующемуся "не из-под палки приобретенным
уважением" общества.
(...)
В
демократической республике - продолжает Энгельс - "богатство пользуется
своей властью косвенно, но зато тем вернее", именно, во-первых,
посредством "прямого подкупа чиновников" (Америка), во-вторых,
посредством "союза между правительством и биржей" (Франция и
Америка).
(...)
Всевластие
"богатства" потому вернее при демократической республике, что
оно не зависит от плохой политической оболочки капитализма. Демократическая
республика есть наилучшая возможная политическая оболочка капитализма и потому
капитал, овладев (через Пальчинских, Черновых, Церетели и К°) этой наилучшей
оболочкой, обосновывает свою власть настолько надежно, настолько верно, что никакая
смена ни лиц, ни учреждений, ни партий в буржуазно-демократической республике
не колеблет этой власти.
Надо отметить
еще, что Энгельс с полнейшей определенностью называет всеобщее избирательное
право орудием господства буржуазии. Всеобщее избирательное право, говорит он,
явно учитывая долгий опыт немецкой социал-демократии, есть "показатель зрелости
рабочего класса. Дать большее оно не может и никогда не даст в теперешнем
государстве".
Мелкобуржуазные
демократы, вроде наших эсеров и меньшевиков, а также их родные братья, все
социал-шовинисты и оппортунисты Западной Европы, ждут именно "большего"
от всеобщего избирательного права. Они разделяют сами и внушают народу ту
ложную мысль, будто всеобщее избирательное право "в теперешнем государстве"
способно действительно выявить волю большинства трудящихся и закрепить
проведение ее в жизнь.
(...)
Общий итог
своим взглядам Энгельс дает в своем наиболее популярном сочинении в следующих
словах: "Итак, государство существует не извечно. Были общества, которые
обходились без него, которые понятия не имели о государстве и государственной
власти. На определенной ступени экономического развития, которая необходимо
связана была с расколом общества на классы, государство стало в силу этого
раскола необходимостью. Мы приближаемся теперь быстрыми шагами к такой ступени
развития производства, на которой существование этих классов не только
перестало быть необходимостью, но становится прямой помехой производству.
Классы исчезнут так же неизбежно, как неизбежно они в прошлом возникли. С
исчезновением классов исчезнет неизбежно государство. Общество, которое по-новому
организует производство на основе свободной и равной ассоциации производителей,
отправит всю государственную машину туда, где ей будет тогда настоящее место: в
музей древностей, рядом с прялкой и с бронзовым топором".
(...)
Слова Энгельса
об "отмирании" государства: (...) "Пролетариат берет
государственную власть и превращает средства производства прежде всего в
государственную собственность. Но тем самым он уничтожает самого себя как
пролетариат, тем самым он уничтожает все классовые различия и классовые противоположности,
а вместе с тем и государство как государство. Существовавшему и существующему
до сих пор обществу, которое двигается в классовых противоположностях, было
необходимо государство, т. е. организация эксплуататорского класса для
поддержания его внешних условий производства, значит, в особенности для
насильственного удержания эксплуатируемого класса в определяемых данным
способом производства условиях подавления (рабство, крепостничество, наемный
труд). Государство было официальным представителем всего общества, его
сосредоточением в видимой корпорации, но оно было таковым лишь постольку,
поскольку оно было государством того класса, который для своей эпохи один
представлял все общество: в древности оно было государством рабовладельцев -
граждан государства, в средние века - феодального дворянства, в наше время -
буржуазии. Когда государство наконец-то становится действительно представителем
всего общества, тогда оно само себя делает излишним. С того времени, как не
будет ни одного общественного класса, который надо бы было держать в
подавлении, с того времени, когда исчезнут вместе с классовым господством,
вместе с борьбой за отдельное существование, порождаемой теперешней анархией в
производстве, те столкновения и эксцессы (крайности), которые проистекают из
этой борьбы, - с этого времени нечего будет подавлять, не будет и надобности в
особой силе для подавления, в государстве. Первый акт, в котором государство
выступает действительно как представитель всего общества - взятие во владение
средств производства от имени общества, - является в то же время последним
самостоятельным актом его, как государства. Вмешательство государственной
власти в общественные отношения становится тогда в одной области за другою
излишним и само собою засыпает. Место правительства над лицами заступает
распоряжение вещами и руководство процессами производства. Государство не
"отменяется", оно отмирает. На основании этого следует
оценивать фразу про "свободное народное государство", фразу, имевшую
на время агитаторское право на существование, но в конечном счете научно
несостоятельную.
(...)
здесь Энгельс
говорит об "уничтожении" пролетарской революцией государства буржуазии,
тогда как слова об отмирании относятся к остаткам пролетарской
государственности после социалистической революции. Буржуазное
государство не "отмирает", по Энгельсу, а уничтожается пролетариатом
в революции. Отмирает после этой революции пролетарское государство или
полугосударство.
(...)
Мы за
демократическую республику, как наилучшую для пролетариата форму государства
при капитализме, но мы не вправе забывать, что наемное рабство есть удел народа
и в самой демократической буржуазной республике. Далее. Всякое государство есть
"особая сила для подавления" угнетенного класса. Поэтому всякое
государство не-свободно и не-народно. Маркс и Энгельс
неоднократно разъясняли это своим партийным товарищам в 70-х годах.
(...)
Вот это
рассуждение Энгельса: ..."Что насилие играет также в истории другую
роль" (кроме свершителя зла), "именно революционную роль, что оно, по
словам Маркса, является повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно
беременно новым, что насилие является тем орудием, посредством которого
общественное движение пролагает себе дорогу и ломает окаменевшие, омертвевшие
политические формы, - обо всем этом ни слова у г-на Дюринга. Лишь со вздохами и
стонами допускает он возможность того, что для ниспровержения эксплуататорского
хозяйничанья понадобится, может быть, насилие - к сожалению, изволите видеть!
ибо всякое применение насилия деморализует, дескать, того, кто его применяет. И
это говорится, несмотря на тот высокий нравственный и идейный подъем, который
бывал следствием всякой победоносной революции! И это говорится в Германии, где
насильственное столкновение, которое ведь может быть навязано народу, имело бы
по меньшей мере то преимущество, что вытравило бы дух холопства...
(...)
... учение
Маркса и Энгельса о неизбежности насильственной революции относится к
буржуазному государству. Оно смениться государством пролетарским (диктатурой
пролетариата) не может путем "отмирания", а может, по общему
правилу, лишь насильственной революцией. Панегирик, воспетый ей Энгельсом и
вполне соответствующий многократным заявлениям Маркса - (вспомним конец
"Нищеты философии" и "Коммунистического Манифеста" с
гордым, открытым заявлением неизбежности насильственной революции; вспомним
критику Готской программы 1875 года, почти 30 лет спустя, где Маркс беспощадно
бичует оппортунизм этой программы<<2>>) - этот панегирик отнюдь не
"увлечение", отнюдь не декламация, не полемическая выходка.
Необходимость систематически воспитывать массы в таком и именно таком
взгляде на насильственную революцию лежит в основе всего учения Маркса и
Энгельса. Измена их учению господствующими ныне социал-шовинистским и
каутскианским течениями особенно рельефно выражается в забвении и теми и
другими такой пропаганды, такой агитации.
Смена
буржуазного государства пролетарским невозможна без насильственной революции.
Уничтожение пролетарского государства, т. е. уничтожение всякого государства,
невозможно иначе, как путем "отмирания".
(...)
Эксплуататорским
классам нужно политическое господство в интересах поддержания эксплуатации, т.
е. в корыстных интересах ничтожного меньшинства, против громаднейшего
большинства народа. Эксплуатируемым классам нужно политическое господство в
интересах полного уничтожения всякой эксплуатации, т. е. в интересах
громаднейшего большинства народа, против ничтожного меньшинства современных
рабовладельцев, т. е. помещиков и капиталистов.
Мелкобуржуазные
демократы, эти якобы социалисты, заменявшие классовую борьбу мечтаниями о
соглашении классов, представляли себе и социалистическое преобразование
мечтательным образом, не в виде свержения господства эксплуататорского класса,
а в виде мирного подчинения меньшинства понявшему свои задачи большинству. Эта
мелкобуржуазная утопия, неразрывно связанная с признанием надклассового
государства, приводила на практике к предательству интересов трудящихся
классов...
(...)
Учение о
классовой борьбе, примененное Марксом к вопросу о государстве и о
социалистической революции, ведет необходимо к признанию политического
господства пролетариата, его диктатуры, т. е. власти, не разделяемой ни с
кем и опирающейся непосредственно на вооруженную силу масс. Свержение буржуазии
осуществимо лишь превращением пролетариата в господствующий класс,
способный подавить неизбежное, отчаянное, сопротивление буржуазии и
организовать для нового уклада хозяйства все трудящиеся и
эксплуатируемые массы.
Пролетариату
необходима государственная власть, централизованная организация силы,
организация насилия и для подавления сопротивления эксплуататоров и для руководства
громадной массой населения, крестьянством, мелкой буржуазией, полупролетариями
в деле "налаживания" социалистического хозяйства.
Воспитывая
рабочую партию, марксизм воспитывает авангард пролетариата, способный взять
власть и вести весь народ к социализму, направлять и организовывать
новый строй, быть учителем, руководителем, вождем всех трудящихся и
эксплуатируемых в деле устройства своей общественной жизни без буржуазии и
против буржуазии. Наоборот, господствующий ныне оппортунизм воспитывает из
рабочей партии отрывающихся от массы представителей лучше оплачиваемых рабочих,
"устраивающихся" сносно при капитализме, продающих за чечевичную похлебку
свое право первородства, т.е. отказывающихся от роли революционных вождей
народа против буржуазии.
(...)
По
интересующему нас вопросу о государстве Маркс подводит итоги революции 1848 -
1851 годов в следующем рассуждении, из сочинения "18-ое Брюмера Луи
Бонапарта": Эта исполнительная власть, с ее громадной бюрократической и
военной организацией, с ее многосложной и искусственной государственной
машиной, с этим войском чиновников в полмиллиона человек рядом с армией еще в
полмиллиона, этот ужасный организм-паразит, обвивающий точно сетью все тело
французского общества и затыкающий все его поры, возник в эпоху самодержавной
монархии, при упадке феодализма, упадке, который этот организм помогал
ускорять". Первая французская революция развила централизацию, "но
вместе с тем расширила объем, атрибуты и число пособников правительственной
власти. Наполеон завершил эту государственную машину". Легитимная монархия
и июльская монархия "не прибавили ничего нового, кроме большего разделения
труда"...
..."Наконец,
парламентарная республика оказалась в своей борьбе против революции вынужденной
усилить, вместе с мерами репрессии, средства и централизацию правительственной
власти. Все перевороты усовершенствовали эту машину вместо того, чтобы
сломать ее" (курсив наш). "Партии, которые, сменяя друг друга,
боролись за господство, рассматривали захват этого огромного государственного
здания, как главную добычу при своей победе" ("18-ое Брюмера Луи
Бонапарта", стр. 98 - 99, изд. 4-е, Гамбург, 1907 г.).
В этом
замечательном рассуждении марксизм делает громадный шаг вперед по сравнению с
"Коммунистическим Манифестом". Там вопрос о государстве ставится еще
крайне абстрактно, в самых общих понятиях и выражениях. Здесь вопрос ставится
конкретно, и вывод делается чрезвычайно точный, определенный,
практически-осязательный: все прежние революции усовершенствовали
государственную машину, а ее надо разбить, сломать.
Этот вывод есть
главное, основное в учении марксизма о государстве. И именно это основное не
только совершенно забыто господствующими официальными
социал-демократическими партиями, но и прямо извращено (как увидим ниже)
виднейшим теоретиком II Интернационала К. Каутским.
(...)
Централизованная
государственная власть, свойственная буржуазному обществу, возникла в эпоху падения
абсолютизма. Два учреждения наиболее характерны для этой государственной
машины: чиновничество и постоянная армия. О том, как тысячи нитей связывают эти
учреждения именно с буржуазией, говорится неоднократно в сочинениях Маркса и
Энгельса....
Чиновничество и
постоянная армия, это - "паразит" на теле буржуазного общества,
паразит, порожденный внутренними противоречиями, которые это общество
раздирают, но именно паразит, "затыкающий" жизненные поры.
Господствующий ныне в официальной социал-демократии каутскианский оппортунизм
считает взгляд на государство, как на паразитический организм,
специальной и исключительной принадлежностью анархизма. Разумеется, это
извращение марксизма чрезвычайно выгодно тем мещанам, которые довели социализм
до неслыханного позора оправдания и прикрашивания империалистской войны путем
применения к ней понятия "защита отечества", но все же это -
безусловное извращение.
Через все
буржуазные революции, которых видала Европа многое множество со времени падения
феодализма, идет развитие, усовершенствование, укрепление этого чиновничьего и
военного аппарата. В частности, именно мелкая буржуазия привлекается на сторону
крупной и подчиняется ей в значительной степени посредством этого аппарата,
дающего верхним слоям крестьянства, мелких ремесленников, торговцев и проч.
сравнительно удобные, спокойные и почетные местечки, ставящие обладателей их над
народом. Возьмите то, что произошло в России за полгода после 27 февраля 1917
г.: чиновничьи места, которые раньше давались предпочтительно черносотенцам,
стали предметом добычи кадетов, меньшевиков и эсеров. Ни о каких серьезных
реформах, в сущности, не думали, стараясь оттягивать их "до Учредительного
собрания" - а Учредительное собрание оттягивать помаленьку до конца войны!
С дележом же добычи, с занятием местечек министров, товарищей министра, генерал-губернаторов
и прочее и прочее не медлили и никакого Учредительного собрания не ждали! Игра
в комбинации насчет состава правительства была, в сущности, лишь выражением
этого раздела и передела "добычи", идущего и вверху и внизу, во всей
стране, во всем центральном и местном управлении. Итог, объективный итог за
полгода 27 февраля - 27 августа 1917 г. несомненен: реформы отложены, раздел
чиновничьих местечек состоялся, и "ошибки" раздела исправлены
несколькими переделами.
Но чем больше
происходит "переделов" чиновничьего аппарата между различными
буржуазными и мелкобуржуазными партиями (между кадетами, эсерами и
меньшевиками, если взять русский пример), тем яснее становится угнетенным
классам, и пролетариату во главе их, их непримиримая враждебность ко всему
буржуазному обществу. Отсюда необходимость для всех буржуазных партий, даже для
самых демократических и "революционно-демократических" в том числе,
усиливать репрессии против революционного пролетариата, укреплять аппарат
репрессий, т. е. ту же государственную машину. Такой ход событий вынуждает
революцию "концентрировать все силы разрушения" против
государственной власти, вынуждает поставить задачей не улучшение
государственной машины, а разрушение, уничтожение ее.
(...)
В особенности
же империализм, эпоха банкового капитала, эпоха гигантских капиталистических
монополий, эпоха перерастания монополистического капитализма в
государственно-монополистический капитализм, показывает необыкновенное усиление
"государственной машины", неслыханный рост ее чиновничьего и военного
аппарата в связи с усилением репрессий против пролетариата как в монархических,
так и в самых свободных, республиканских странах.
Всемирная
история подводит теперь, несомненно, в несравненно более широком масштабе, чем
в 1852 году, к "концентрации всех сил" пролетарской революции на
"разрушении" государственной машины.
(...)
Оппортунизм не
доводит признания классовой борьбы как раз до самого главного, до периода перехода
от капитализма к коммунизму, до периода свержения буржуазии и полного уничтожения
ее. В действительности этот период неминуемо является периодом невиданно
ожесточенной классовой борьбы, невиданно острых форм ее, а следовательно, и
государство этого периода неизбежно должно быть государством по-новому
демократическим (для пролетариев и неимущих вообще) и по-новому
диктаторским (против буржуазии).
Далее. Сущность
учения Маркса о государстве усвоена только тем, кто понял, что диктатура одного
класса является необходимой не только для всякого классового общества вообще,
не только для пролетариата, свергнувшего буржуазию, но и для целого исторического
периода, отделяющего капитализм от "общества без классов", от
коммунизма. Формы буржуазных государств чрезвычайно разнообразны, но суть их
одна: все эти государства являются так или иначе, но в последнем счете
обязательно диктатурой буржуазии. Переход от капитализма к коммунизму,
конечно, не может не дать громадного обилия и разнообразия политических форм,
но сущность будет при этом неизбежно одна: диктатура пролетариата.
(...)
..."Полиция,
до сих пор бывшая орудием государственного правительства, была немедленно
лишена всех своих политических функций и превращена в ответственный орган
Коммуны, сменяемый в любое время... То же самое - чиновники всех остальных
отраслей управления... Начиная с членов Коммуны, сверху донизу, общественная
служба должна была исполняться за заработную плату рабочего. Всякие
привилегии и выдачи денег на представительство высшим государственным чинам
исчезли вместе с этими чинами... По устранении постоянного войска и полиции,
этих орудий материальной власти старого правительства, Коммуна немедленно
взялась за то, чтобы сломать орудие духовного угнетения, силу попов...
Судейские чины потеряли свою кажущуюся независимость... они должны были впредь
избираться открыто, быть ответственными и сменяемыми"...
Итак, разбитую
государственную машину Коммуна заменила как будто бы "только" более
полной демократией: уничтожение постоянной армии, полная выборность и
сменяемость всех должностных лиц. Но на самом деле это "только"
означает гигантскую замену одних учреждений учреждениями принципиально иного
рода. Здесь наблюдается как раз один из случаев "превращения количества в
качество": демократия, проведенная с такой наибольшей полнотой и
последовательностью, с какой это вообще мыслимо, превращается из буржуазной
демократии в пролетарскую, из государства (= особая сила для подавления
определенного класса) в нечто такое, что уже не есть собственно государство.
Подавлять
буржуазию и ее сопротивление все еще необходимо. Для Коммуны это было особенно
необходимо, и одна из причин ее поражения состоит в том, что она недостаточно
решительно это делала. Но подавляющим органом является здесь уже большинство
населения, а не меньшинство, как бывало всегда и при рабстве, и при крепостничестве,
и при наемном рабстве. А раз большинство народа само подавляет своих
угнетателей, то "особой силы" для подавления уже не нужно! В
этом смысле государство начинает отмирать. Вместо особых учреждений
привилегированного меньшинства (привилегированное чиновничество, начальство
постоянной армии), само большинство может непосредственно выполнять это, а чем
более всенародным становится самое выполнение функций государственной власти,
тем меньше становится надобности в этой власти.
Особенно
замечательна в этом отношении подчеркиваемая Марксом мера Коммуны: отмена
всяких выдач денег на представительство, всяких денежных привилегий чиновникам,
сведение платы всем должностным лицам в государстве до уровня (заработной
платы рабочего). Тут как раз всего нагляднее сказывается перелом - от
демократии буржуазной к демократии пролетарской, от демократии угнетательской к
демократии угнетенных классов, от государства, как "особой силы"
для подавления определенного класса, к подавлению угнетателей всеобщей силой
большинства народа, рабочих и крестьян.
(...)
во-первых,
переход от капитализма к социализму невозможен без известного
"возврата" к "примитивному" демократизму (ибо иначе как же
перейти к выполнению государственных функций большинством населения и поголовно
всем населением?), а во-вторых, что "примитивный демократизм" на базе
капитализма и капиталистической культуры - не то, что примитивный демократизм в
первобытные или в докапиталистические времена. Капиталистическая культура создала
крупное производство, фабрики, железные дороги, почту, телефоны и пр., а на
этой базе громадное большинство функций старой "государственной
власти" так упростилось и может быть сведено к таким простейшим операциям
регистрации, записи, проверки, что эти функции станут вполне доступны всем
грамотным людям, что эти функции вполне можно будет выполнять за обычную
"заработную плату рабочего", что можно (и должно) отнять у этих
функций всякую тень чего-либо привилегированного, "начальственного".
Полная
выборность, сменяемость в любое время всех без изъятия должностных лиц,
сведение их жалованья к обычной "заработной плате рабочего", эти
простые и "само собою понятные" демократические мероприятия,
объединяя вполне интересы рабочих и большинства крестьян, служат в то же время
мостиком, ведущим от капитализма к социализму. Эти мероприятия касаются
государственного, чисто-политического переустройства общества, но они получают,
разумеется, весь свой смысл и значение лишь в связи с осуществляемой или
подготовляемой "экспроприацией экспроприаторов", т. е. переходом
капиталистической частной собственности на средства производства в общественную
собственность.
"Коммуна -
писал Маркс - сделала правдой лозунг всех буржуазных революций, дешевое
правительство, уничтожив две самые крупные статьи расходов, армию и
чиновничество".
(...)
"Коммуна -
писал Маркс - должна была быть не парламентарной, а работающей корпорацией, в
одно и то же время и законодательствующей и исполняющей законы"...
..."Вместо
того, чтобы один раз в три или в шесть лет решать, какой член господствующего
класса должен представлять и подавлять (ver- und zertreten) народ в парламенте, вместо
этого всеобщее избирательное право должно было служить народу, организованному
в коммуны, для того, чтобы подыскивать для своего предприятия рабочих,
надсмотрщиков, бухгалтеров, как индивидуальное избирательное право служит для
этой цели всякому другому работодателю".
(...)
Выход из
парламентаризма, конечно, не в уничтожении представительных учреждений и
выборности, а в превращении представительных учреждений из говорилен в
"работающие" учреждения. "Коммуна должна была быть не
парламентским учреждением, а работающим, в одно и то же время
законодательствующим и исполняющим законы".
"Не
парламентское, а работающее" учреждение, это сказано не в бровь, а в глаз
современным парламентариям и парламентским "комнатным собачкам"
социал-демократии! Посмотрите на любую парламентскую страну, от Америки до
Швейцарии, от Франции до Англии, Норвегии и проч.: настоящую
"государственную" работу делают за кулисами и выполняют департаменты,
канцелярии, штабы. В парламентах только болтают со специальной целью надувать
"простонародье". Это до такой степени верно, что даже в русской
республике, буржуазно-демократической республике, раньше чем она успела создать
настоящий парламент, сказались уже тотчас все эти грехи парламентаризма. Такие
герои гнилого мещанства, как Скобелевы и Церетели, Черновы и Авксентьевы,
сумели и Советы испоганить по типу гнуснейшего буржуазного парламентаризма,
превратив их в пустые говорильни. В Советах господа
"социалистические" министры надувают доверчивых мужичков фразерством
и резолюциями. В правительстве идет перманентный кадриль, с одной стороны,
чтобы по очереди сажать "к пирогу" доходных и почетных местечек
побольше эсеров и меньшевиков, с другой стороны, чтобы "занять
внимание" народа. А в канцеляриях, в штабах "работают"
"государственную" работу!
(...)
Революционно-демократическая
фраза - для одурачения деревенских Иванушек, а чиновничья канцелярская волокита
для "ублаготворения" капиталистов - вот вам суть
"честной" коалиции.
Продажный и
прогнивший парламентаризм буржуазного общества Коммуна заменяет учреждениями, в
коих свобода суждения и обсуждения не вырождается в обман, ибо парламентарии
должны сами работать, сами исполнять свои законы, сами проверять то, что
получается в жизни, сами отвечать непосредственно перед своими избирателями.
(...)
Об уничтожении
чиновничества сразу, повсюду, до конца не может быть речи. Это - утопия. Но разбить
сразу старую чиновничью машину и тотчас же начать строить новую,
позволяющую постепенно сводить на-нет всякое чиновничество, это не
утопия, это - опыт Коммуны, это прямая, очередная задача революционного
пролетариата.
Капитализм
упрощает функции "государственного" управления, позволяет отбросить
"начальствование" и свести все дело к организации пролетариев (как
господствующего класса), от имени всего общества нанимающей "рабочих,
надсмотрщиков, бухгалтеров".
Мы не утописты.
Мы не "мечтатели" о том, как бы сразу обойтись без всякого
управления, без всякого подчинения; эти анархистские мечты, основанные на
непонимании задач диктатуры пролетариата, в корне чужды марксизму и на деле
служат лишь оттягиванию социалистической революции до тех пор, пока люди будут
иными. Нет, мы хотим социалистической революции с такими людьми, как теперь,
которые без подчинения, без контроля, без "надсмотрщиков и
бухгалтеров" не обойдутся.
Но подчиняться
надо вооруженному авангарду всех эксплуатируемых и трудящихся - пролетариату.
Специфическое "начальствование" государственных чиновников можно и
должно тотчас же, с сегодня на завтра, начать заменять простыми функциями
"надсмотрщиков и бухгалтеров", функциями, которые уже теперь вполне
доступны уровню развития горожан вообще и вполне выполнимы за "заработную
плату рабочего".
(...)
..."Обычной
судьбой нового исторического творчества - писал Маркс - является то, что его
принимают за подобие старых и даже отживших форм общественной жизни, на которые
новые учреждения сколько-нибудь похожи. Так и эта новая Коммуна, которая ломает
(bricht - разбивает) современную государственную власть, была
рассматриваема, как воскрешение средневековой коммуны... как союз мелких
государств (Монтескье, жирондисты)... как преувеличенная форма старой борьбы
против чрезмерной централизации"...
..."Коммунальное
устройство вернуло бы общественному телу все те силы, которые до сих пор
пожирал этот паразитический нарост "государство", кормящийся на счет
общества и задерживающий его свободное движение.
(...)
..."Разнообразие
истолкований, которые вызвала Коммуна, и разнообразие интересов, нашедших в ней
свое выражение, доказывают, что она была в высшей степени гибкой политической
формой, между тем как все прежние формы правительства были, по существу своему,
угнетательскими. Ее настоящей тайной было вот что: она была, по сути дела, правительством
рабочего класса, результатом борьбы производительного класса против класса
присваивающего, она была открытой, наконец, политической формой, при которой
могло совершиться экономическое освобождение труда"...
"Без этого
последнего условия коммунальное устройство было бы невозможностью и
обманом"...
Утописты
занимались "открыванием" политических форм, при которых должно бы
произойти социалистическое переустройство общества. Анархисты отмахивались от
вопроса о политических формах вообще. Оппортунисты современной
социал-демократии приняли буржуазные политические формы парламентарного
демократического государства за предел, его же не прейдеши, и разбивали себе
лоб, молясь на этот "образец", объявляли анархизмом всякое стремление
сломать эти формы.
(...)
Обычная критика
анархизма у современных социал-демократов свелась к чистейшей мещанской
пошлости: "мы-де признаем государство, а анархисты нет!" Разумеется,
такая пошлость не может не отталкивать сколько-нибудь мыслящих и революционных
рабочих. Энгельс говорит иное: он подчеркивает, что все социалисты признают
исчезновение государства, как следствие социалистической революции. Он ставит
затем конкретно вопрос о революции, тот именно вопрос, который обычно
социал-демократы из оппортунизма обходят, оставляя его, так сказать, на
исключительную "разработку" анархистам. И, ставя этот вопрос, Энгельс
берет быка за рога: не следовало ли Коммуне больше пользоваться революционной
властью государства, т. е. вооруженного, организованного в
господствующий класс пролетариата?
(...)
Так как
государство есть лишь преходящее учреждение, которым приходится пользоваться в
борьбе, в революции, чтобы насильственно подавить своих противников, то
говорить о свободном народном государстве есть чистая бессмыслица: пока
пролетариат еще нуждается в государстве, он нуждается в нем не в
интересах свободы, а в интересах подавления своих противников, а когда
становится возможным говорить о свободе, тогда государство, как таковое,
перестает существовать. Мы предложили бы поэтому поставить везде вместо слова государство
слово: "община" (Gemeinwesen), прекрасное старое немецкое
слово, соответствующее французскому слову "коммуна".
(...)
капитализм
превращается в монополистический капитализм. Последнее приходится подчеркнуть,
ибо самой распространенной ошибкой является буржуазно-реформистское
утверждение, будто монополистический или государственно-монополистический
капитализм уже не есть капитализм, уже может быть назван
"государственным социализмом" и тому подобное. Полной планомерности,
конечно, тресты не давали, не дают до сих пор и не могут дать. Но поскольку они
дают планомерность, поскольку магнаты капитала наперед учитывают размеры
производства в национальном или даже интернациональном масштабе, поскольку они его
планомерно регулируют, мы остаемся все же при капитализме, хотя и в
новой его стадии, но несомненно при капитализме. "Близость" такого
капитализма к социализму должна быть для действительных представителей
пролетариата доводом за близость, легкость, осуществимость, неотложность
социалистической революции, а вовсе не доводом за то, чтобы терпимо относиться
к отрицанию этой революции и к подкрашиванью капитализма, чем занимаются все
реформисты.
(...)
Что германские
социал-демократы действовали из боязни возобновления исключительного закона,
этот основной факт Энгельс выдвигает на первый план и, не обинуясь, называет
его оппортунизмом, объявляя, именно в силу отсутствия республики и свободы в
Германии, совершенно бессмысленными мечты о "мирном" пути...
Прикрывателями
абсолютизма действительно и оказались в громадном большинстве официальные вожди
германской социал-демократической партии, которая положила "под
сукно" эти указания.
..."Подобная
политика может лишь, в конце концов, привести партию на ложный путь. На первый
план выдвигают общие, абстрактные политические вопросы и таким образом
прикрывают ближайшие конкретные вопросы, которые сами собою становятся в
порядок дня при первых же крупных событиях, при первом политическом кризисе.
Что может выйти из этого, кроме того, что партия внезапно в решающий момент
окажется беспомощной, что по решающим вопросам в ней господствует неясность и
отсутствие единства, потому что эти вопросы никогда не обсуждались...
Это забвение
великих, коренных соображений из-за минутных интересов дня, эта погоня за
минутными успехами и борьба из-за них без учета дальнейших последствий, это
принесение будущего движения в жертву настоящему - может быть происходит и
из-за "честных" мотивов. Но это есть оппортунизм и остается
оппортунизмом, а "честный" оппортунизм, пожалуй, опаснее всех
других...
(...)
Но перейдем к
тому, как Энгельс двадцать лет спустя после Коммуны подытоживал ее уроки
борющемуся пролетариату: ..."Именно та угнетающая власть прежнего
централизованного правительства, армия, политическая полиция, бюрократия,
которую Наполеон создал в 1798 году и которую с тех пор каждое новое
правительство перенимало, как желательное орудие, и использовывало его против
своих противников, именно эта власть должна была пасть всюду во Франции, как
пала она в Париже.
Коммуна должна
была с самого начала признать, что рабочий класс, придя к господству, не может
дальше хозяйничать со старой государственной машиной; что рабочий класс, дабы
не потерять снова своего только что завоеванного господства, должен, с одной
стороны, устранить всю старую, доселе употреблявшуюся против него, машину
угнетения, а с другой стороны, должен обеспечить себя против своих собственных
депутатов и чиновников, объявляя их всех, без всякого исключения, сменяемыми в
любое время"...
Энгельс
подчеркивает еще и еще раз, что не только в монархии, но и в демократической
республике государство остается государством, т. е. сохраняет свою основную
отличительную черту: превращать должностных лиц, "слуг общества",
органы его в господ над ним.
..."Против
этого, неизбежного во всех существовавших до сих пор государствах, превращения
государства и органов государства из слуг общества в господ над обществом
Коммуна применила два безошибочных средства. Во-первых, она назначала на все должности,
по управлению, по суду, по народному просвещению, лиц, выбранных всеобщим
избирательным правом, и притом ввела право отозвать этих выборных в любое время
по решению их избирателей. А во-вторых, она платила всем должностным лицам, как
высшим, так и низшим, лишь такую плату, которую получали другие рабочие. Самое
высокое жалованье, которое вообще платила Коммуна, было 6000 франков*2. Таким
образом была создана надежная помеха погоне за местечками и карьеризму, даже и
независимо от императивных мандатов депутатам в представительные учреждения,
введенных Коммуной сверх того"...
Энгельс
подходит здесь к той интересной грани, где последовательная демократия, с одной
стороны, превращается в социализм, а с другой стороны, где она требует
социализма. Ибо для уничтожения государства необходимо превращение функций
государственной службы в такие простые операции контроля и учета, которые
доступны, подсильны громадному большинству населения, а затем и всему населению
поголовно. А полное устранение карьеризма требует, чтобы "почетное",
хотя и бездоходное, местечко на государственной службе не могло служить
мостиком для перепрыгиванья на высокодоходные должности в банках и в
акционерных обществах, как это бывает постоянно во всех свободнейших
капиталистических странах.
(...)
Развитие демократии до конца,
изыскание форм такого развития, испытание их практикой и т.д.,
все это есть одна из составных задач борьбы за социальную революцию. Отдельно взятый, никакой
демократизм не даст социализма, но в жизни демократизм никогда не будет
"взят отдельно", а будет "взят вместе", оказывать свое
влияние и на экономику, подталкивать ее преобразование, подвергаться
влиянию экономического развития и т. д. Такова диалектика живой истории.
(...)
В капиталистическом обществе, при условии наиболее
благоприятного развития его, мы имеем более или менее полный демократизм в
демократической республике. Но этот демократизм всегда сжат тесными рамками
капиталистической эксплуатации и всегда остается поэтому, в сущности,
демократизмом для меньшинства, только для имущих классов, только для богатых.
Свобода капиталистического общества всегда остается приблизительно такой же,
какова была свобода в древних греческих республиках: свобода для
рабовладельцев. Современные наемные рабы, в силу условий капиталистической
эксплуатации, остаются настолько задавленными нуждой и нищетой, что им "не
до демократии", "не до политики", что при обычном, мирном
течении событий большинство населения от участия в общественно-политической
жизни отстранено.
(...)
Демократия для
ничтожного меньшинства, демократия для богатых, вот каков демократизм
капиталистического общества. Маркс великолепно схватил эту суть
капиталистической демократии, сказав в своем анализе опыта Коммуны: угнетенным
раз в несколько лет позволяют решать, какой именно из представителей
угнетающего класса будет в парламенте представлять и подавлять их!
Но от этой
капиталистической демократии, - неизбежно узкой, тайком отталкивающей бедноту,
а поэтому насквозь лицемерной и лживой, - развитие вперед не идет просто, прямо
и гладко, "ко все большей и большей демократии", как представляют
дело либеральные профессора и мелкобуржуазные оппортунисты. Нет. Развитие
вперед, т. е. к коммунизму, идет через диктатуру пролетариата и иначе идти не
может, ибо сломить сопротивление эксплуататоров капиталистов больше
некому и иным путем нельзя.
А диктатура
пролетариата, т. е. организация авангарда угнетенных в господствующий класс для
подавления угнетателей, не может дать просто только расширения, демократии. Вместе
с громадным расширением демократизма, впервые становящегося
демократизмом для бедных, демократизмом для народа, а не демократизмом для
богатеньких, диктатура пролетариата дает ряд изъятии из свободы по отношению к
угнетателям, эксплуататорам, капиталистам. Их мы должны подавить, чтобы
освободить человечество от наемного рабства, их сопротивление надо сломить
силой, - ясно, что там, где есть подавление, есть насилие, нет свободы, нет
демократии.
Энгельс
прекрасно выразил это в письме к Бебелю, сказав, как вспомнит читатель, что
"пролетариат нуждается в государстве не в интересах свободы, а в интересах
подавления своих противников, а когда можно будет говорить о свободе, - не
будет государства".
Демократия для
гигантского большинства народа и подавление силой, т. е. исключение из
демократии, эксплуататоров, угнетателей народа, - вот каково видоизменение
демократии при переходе от капитализма к коммунизму.
Только в
коммунистическом обществе, когда сопротивление капиталистов уже окончательно
сломлено, когда капиталисты исчезли, когда нет классов (т. е. нет различия
между членами общества по их отношению к общественным средствам производства),
- только тогда "исчезает государство и можно говорить о
свободе".
(...)
насущный и
злободневный вопрос сегодняшней политики: экспроприацию капиталистов,
превращение всех граждан в работников и служащих одного крупного
"синдиката", именно: всего государства, и полное подчинение всей
работы всего этого синдиката государству действительно демократическому, государству
Советов рабочих и солдатских депутатов.
(...)
В
социалистическом обществе "нечто вроде парламента" из рабочих
депутатов будет, конечно, "устанавливать распорядок и наблюдать за
управлением" "аппарата", но аппарат-то этот не
будет "бюрократическим". Рабочие, завоевав политическую власть,
разобьют старый бюрократический аппарат, сломают его до основания, не оставят
от него камня на камне, заменят его новым, состоящим из тех же самых рабочих и
служащих, против превращения коих в бюрократов будут приняты тотчас
меры, подробно разобранные Марксом и Энгельсом: 1) не только выборность, но и
сменяемость в любое время; 2) плата не выше платы рабочего; 3) переход
немедленный к тому, чтобы все исполняли функции контроля и надзора,
чтобы все на время становились "бюрократами" и чтобы поэтому никто
не мог стать "бюрократом".
(...)
Будем учиться у
коммунаров революционной смелости, будем видеть в их практических мерах намечание
практически-насущных и немедленно-возможных мер и тогда, идя таким путем,
мы придем к полному разрушению бюрократизма.
Возможность
такого разрушения обеспечена тем, что социализм сократит рабочий день, поднимет
массы к новой жизни, поставит большинство населения в условия,
позволяющие всем без изъятия выполнять "государственные
функции", а это приводит к полному отмиранию всякого государства
вообще." (Конец цитирования)
Комментариев нет:
Отправить комментарий